Дерзкий побег из СИЗО ГКНБ нанес ощутимый удар по имиджу республики. Кто-то ищет в побеге заключенных исламский след, а эксперты “АП” уверены, что речь идет о судебной и социальной несправедливости.

Почва для протеста готова. Продолжение следует?

Август 2010-го. Начало

ДЕРЗКИЙ побег из СИЗО ГКНБ показал нам, что бывает, когда переполняется чаша терпения.

Кто бежал из СИЗО Госкомитета национальной безопасности 22 августа? Исключая 11 иностранцев – остальные – граждане Таджикистана. Они были задержаны летом прошлого года на востоке страны. Всего 46 человек. 36 из них тогда отпустили – они впервые взяли в руки оружие, они никого не убивали и их решили пожалеть. Но позже – передумали и вновь арестовали.

Через год, за пару дней до побега, все они были осуждены на большие сроки. 23 человека получили 30 лет лишения свободы…. И 30 лет – это средний возраст беглецов.

Двадцать лет назад – в первые годы нашей независимости и первые годы гражданской войны – это были 10-12-летние мальчишки. Они не знают, что такое война. Почему же они взяли оружие в руки тогда – летом 2009-го и почему бежали, убивая всех, кто встал на их пути сегодня?

На эту тему мы решили побеседовать с человеком, некогда объединившим вокруг себя таджикскую оппозицию, бывшим зампредседателя Исламского движения Таджикистана, а ныне известным религиозным деятелем, политиком – Ходжи Акбаром ТУРАДЖОНЗОДА.

“У людей нет альтернативы”

- Эксперты уверены, что беглецам нечего терять. Они были уверены, что срок им не снизят, и теперь пойдут на все, чтобы их не поймали. Потому что, по мнению тех же экспертов, в лучшем случае преступникам дадут сверху еще по десятке, а в худшем – просто уничтожат во время спецоперации.

- Речь идет о несправедливости. Им же дали по 28-30 лет. Совсем молодым ребятам. За что? Даже в Советское время самым последним преступникам, тем, кто был против советской власти, столько не давали. Хотя тогда была очень жесткая система. Вот, например, сыновья Мирзо Зиеева, они же просто были со своим отцом, они ничего не сделали. Их нужно было судить за ношение оружия, а их судили за переворот. Эти ребята, уверен, сами не знают смысла самого понятия “переворот”. Просто отец был чем-то недоволен, а сыновья пошли, встали рядом с ним. Зачем им давать такие сроки?

- Есть мнение, что если бы им не дали такие большие сроки, никто бы не побежал, ну или побег не был бы таким массовым.

- Возможно.

- Чем может обернуться этот побег, они могут организовать сопротивление?

- Эти 25 человек сами по себе никакой опасности не несут. Они не могут дестабилизировать обстановку. Среди них нет известного для народа лидера, такого, за которым бы пошли люди. Другое дело, если какое-нибудь иностранное государство им помогает, тогда это будет опасно для Таджикистана. Или если им помогают отдельные люди, которые находятся за пределами страны. Внутри республики таких людей нет, народ не хочет дестабилизации. Гражданская война стала строгим уроком для нас.

Здесь есть другая опасность – этот побег ослабил имидж государства, это плохо.

- Были слухи, что в Яванской колонии после побега, якобы, был какой-то мятеж…

- Я не знаю, но если власти не поймают беглецов, это будет очень плохой пример для тех, кто сидит, а особенно для тех, кто имеет большие сроки. Возможно, другие осужденные подумают, что таким образом можно изменить свою судьбу…

Люди ведь от отчаяния бежали. Должна быть планка; когда человеку дают 10-15 лет, он знает, что у него еще есть возможность выйти и жить дальше. Когда же ему дают 30 лет, этой надежды нет. Ему нечего терять.

- Почему у нас нередко дают такие высокие сроки?

- Я не понимаю, почему. У нас парламент такой: какой закон им предлагают принять, такой они и принимают. Я сам пять лет в парламенте был, знаю, что наши депутаты не обсуждают законопроекты, а только, если можно так сказать, исправляют грамматические ошибки.

Нам нужно идти по пути гуманизации судебной системы

- К судебной системе больше всего нареканий. Насколько она коррумпирована?

- У нас коррумпированы все ветви власти. Даже самый маленький чиновник берет деньги, и так до самого верха власти. Это уже вошло в культуру нашего народа. Наш народ стал гадо – попрошайками.

- Ходят слухи о том, что в побеге заключенных есть исламский след. Что Вы об этом думаете?

- К сожалению, сейчас в республике идет антиисламская борьба. Это началось сразу после выборов (парламентских, – прим. ред.). Выборы реально ничего не дали, но серьезно напугали определенную часть республики, прежде всего власть. Хотя это было больше протестное голосование – не столько за ПИВТ, сколько против партии правящей. Просто люди хотят перемен. Мягко сказать. Но поскольку альтернативы у людей нет, происходят вот такие вещи. Выборы напугали и наших соседей, и другие страны. Их пугает исламизация Таджикистана.

- А она действительно происходит?

- Нет, она всегда была. Сейчас пугают тем, что в Таджикистане стало много мечетей. Но они были и при Советском Союзе. И в 90-е годы. В каждом селе. Просто их не регистрировали, они существовали под видом клуба или чайханы. Строили мечеть, но оформляли по-другому.

Поймите, мечеть не только для молитвы – это часть нашей культуры, а многие европейцы и даже русские, наши братья, этого иногда не понимают. Посудите: куда идти в кишлаке мужчине 30-40, 50-ти лет после работы? У нас не принято сидеть дома, каждый хочет где-то общаться со своими ровесниками. А это “где-то” только мечеть. В Европе люди идут в кино, театр или в пивной бар. А куда нашим идти? Вот они и собираются, приносят свою еду, сидят там, вместе покушают, а пришло время для молитвы, помолятся, и потом расходятся по домам. Кто-то захочет – еще останется, молодежь, например, посидят, кто даже в карты играет.

- Почему же именно сейчас активизировалась борьба с исламизацией? Президент вот недавно сделал заявление о заграничных вузах, где наша молодежь получает исламское образование. Ведь это составляющая часть этой борьбы. Значит, в обществе что-то происходит?

- Абсолютно ничего не происходит. Нет никакой радикализации. Наоборот, идет радикализация светская. Они борются против хиджаба. Но разве кто-нибудь вам или женщинам–таджичкам говорил, чтобы вы носили хиджаб? Нет. Шариат говорит, что нельзя пить спиртные напитки, но разве кто-нибудь это на деле ограничивает? Нет. Это свобода. А почему не разрешают надевать тот же хиджаб тем, кто этого хочет? Вот здесь опасность.

- Вернемся к беглецам. Если здесь нет исламского следа, почему все-таки эти ребята взяли тогда, год назад, в руки оружие? Значит, что-то их не устроило?

- Социальное неравенство, несправедливость. Может, у этого парня нет работы, он не нашел своего места. Может, ему трудно даже в Россию на заработки поехать. К тому же они молодые, им кажется это романтично – ты хозяин, тебя все боятся. Или, может, кто-то из них когда-то был в рядах оппозиции.

- В том-то и дело, что нет. Это уже другое поколение, молодежь, которая войны, по большому счету, не видела.

- Значит, эти люди хотят перемен.

- Некоторые связывают два факта – побег и заявление Эмомали Рахмона о том, что представители духовенства участвовали в разжигании гражданской войны. Он, в частности, сказал: “Уважаемые муллы, еще раз напоминаю, не перегибайте. Вы знаете, что с этой трагедией мы уже один раз сталкивались. Одна из главных причин возникновения гражданской войны в Таджикистане заключалась в том, что муллы решили использовать ислам для обвинения части населения. Некоторые нынешние муллы и мечети и тогда были ответственны в этом. А теперь некоторые из них пишут книги и хотят обелить себя”. Последнее предложение не о Вас?

- Я слова президента хорошо послушал. Это что-то новое он говорит, потому что до сих пор в своих выступлениях он говорил, что эта война была навязана таджикам.

Ведь действительно в 90-е годы никакие муллы никакую часть населения ни в чем не обвиняли.

Я помню, что тогда был такой разговор, что я, якобы, сказал, что все кулябцы кафиры, вероотступники и их всех старше семи лет нужно убивать. Говорили, что я и про согдийцев так говорил. Но я клянусь всем святым, что никогда так не говорил, и я никогда никого не убивал. У меня были личные враги, которые много чего плохого сделали для меня, моих близких родственников, но я ничего им не сделал, хотя у меня была такая возможность.

Я поздравил Рахмонова, когда его избрали председателем парламента, я выразил готовность к сотрудничеству.

Все забывают, почему в Душанбе без войны вошли бойцы Народного фронта. Потому что это мы организовали этих ребят, которые имели тогда оружие. Памирцев отправили в Бадахшан, попросили их уехать, других отправили дальше, в Кафарниган. Сделали все, чтобы не было войны в Душанбе. Все это люди забывают, когда пишут историю.

Вот, посмотрите, книга Иброгима Усманова – “Сулхнома”. Вот подпись под актом о взаимном прощении Эмомали Рахмонова и Сайида Абдулло Нури. Этот документ, кстати, был подписан по нашему предложению. Вот здесь есть два абзаца, о которых я хочу, чтобы люди помнили:

“Пусть будет Божий гнев и проклятие народа тем, кто будет мстить и преследовать других за действия, совершенные в годы противостояния. Эти лица должны быть наказаны”.

“Мы осуждаем злоупотребление возможностями СМИ и открытые призывы с целью помешать ходу национального примирения, обвинения друг друга перед обществом, отрицательное упоминание прошлого”.

А что сейчас? Односторонняя трактовка всех событий, очернение оппозиции.

Мы признали, что нет победителей, мы все побежденные, поэтому и подписывали мирное соглашение.

Почему я до сих пор не публикую свои мемуары? Потому что обязательно скажут, что я оправдываю себя и очерняю другую сторону. Я сказал, что опубликую их к двадцатилетию гражданской войны – к 1017 году. Но если это может привести к негативным последствиям, я могу их и не печатать.

МНЕНИЕ

Ватан АБДУРАХМАНОВ, судья в отставке:

- Я СОГЛАСЕН, что этим людям – беглецам дали слишком большие сроки наказания. Тем более, многие из них были осуждены впервые, раньше не привлекались. И поэтому, на мой взгляд, побег – это логическое завершение недовольства системой таджикского правосудия. Им нечего было терять.

К сожалению, у нас до сих пор существует обвинительный уклон при вынесении приговоров. Почему-то считается, что оправдательные приговоры – явление негативное, считается, что это плохой показатель для судьи, вроде как ты не справился. Именно поэтому у нас очень мало оправдательных приговоров. Нам необходимо менять систему профессиональной оценки судей.

Есть и такая проблема, когда существенную роль при вынесении приговоров играют председатели судов. Они вмешиваются в процесс, что также недопустимо.

В последние годы в стране идет гуманизация законодательства. Ставится вопрос по отдельным статьям административного кодекса, некоторые из них уже не предполагают лишения свободы. И этот процесс должен двигаться дальше, судебную систему нужно менять полностью.

02.09.2010

Источник – Asia-Plus