Архив Паутина Видео Фотогалерея Радио Наш форум Обратная связь
 
 
 
Опубликовано: 30.04.2010
 

Саид РАХМОН. “Полководец Масъуд”. РОМАН (Глава VIII).

Глава VIII

Ќалам дар панљаи ман нахли сармобурдаро монад,

Давот аз хушкмаѓзињо дањони мурдаро монад.

На пайванде ба дирўзе, на умеде ба фардое,

Дили бењосили ман шањри тўфонбурдаро монад.

Ростку высохшему подобно перу в моих руках,

И чернильница пуста как рот мертвеца.

Ничто не связывает с прошлым, нет надежды на завтра,

Городу унесенному ветром, подобно опустевшая страна.

Чем ближе подходила к концу осень, тем холоднее, дождливее становились дни. Население кишлаков ущелья Панджшер не успело собрать урожай зерновых, как выпал и первый снег. Казалось, люди, торопившиеся в мечеть на совершение намаза, суетились как-то необычно. Всем, кому довелось услышать муэдзина, возвещавшего о начале утреннего намаза, голос его показался каким-то необычным. И стар, и млад, шедшие в сторону мечети, пытались укрыться от сильного ветра и снега, успевавшего вмиг облепить людей толстым снежным покрывалом.

Имам-хатиб мечети, вознеся похвалы и благодарности Всевышнему за ниспосланное, закончил намаз, встал и обратился ко всем собравшимся:

- Родные и близкие! Как и договаривались, все собираемся в путь. Мы надеялись, что наступят-таки светлые мирные дни. Увы, выходит Всевышнему угодно было так распорядиться, чтобы мы еще помучились. Пусть будет так. Главное, что мы все будем вместе. Иного выхода, как собраться в дорогу, у нас нет. Раз уж выпал и первый снег, значит, с каждым днем будет все холоднее и труднее. Мы с вами в пути будем не одни. К нам присоединятся и люди из других кишлаков ущелья. Двигаться вместе безопаснее. Оллоху угодно было так распорядиться.

У кого в ближайших городах и кишлаках были родные, те нашли себе приют, укрылись от холода и снега. Мы с вами тоже до наступления холодов должны найти себе укрытие. Через час все население кишлака Джангалак, собрав все свое хозяйство, загрузившись на ослах и лошадях, покинуло родной кишлак. Население кишлаков Аъноба и Бозорак тоже, собравшись группами из пяти – десяти человек, следуя одна группа за другой,  по узкой горной тропинке направилось на север. Люди не оставляли дома ни скотину, ни другую живность. Все, что можно было взять, брали с собой. Надежды, что весной или летом смогут вернуться, у них не было. Свежи были у них в памяти и события недавнего прошлого, когда после очередного наступления на их кишлаки, им был нанесен огромный материальный и человеческий ущерб. В этом переселении на помощь своим родным и близким пришли и моджахеды. Беспомощных стариков и больных посадили на ослов и лошадей. Все свои запасы пшеницы, другие пожитки люди взяли с собой.

В это первое снежное утро, как и у всех жителей ущелья, и у Масъуда было не так уж хорошо на душе. Закончив утренний намаз, выйдя из дома своего дяди Якуба, какое-то время наблюдал, как население покидает свои дома. От этой картины на душе у него стало как-то тоскливо. Он заметил, как его односельчанин Коко Куддус гонит впереди своей семьи свою костистую корову на холм, следом за ним последовали другие члены его семьи. А на осле сидел его десятилетний сын Абдурасул со своей простреленной ногой. Масъуду стало как-то не по себе. «О, Оллох, что это за напасть такая, что взваливаешь на плечи этих людей? – пронеслось в голове Масъуда. – В эту холодную снежную пору где эти старые немощные люди с раненым мальчиком найдут себе укрытие?» Правда, Масъуд заранее договорился с жителями отдаленных селений насчет приюта жителей ущелья Панджшер. Но он знал, что они, хотя и примут нуждающихся, все же чужой дом все равно не свой, чтобы не чувствовать себя чужим. Притом в такое трудное время, когда голод и холод идут рядом.

Масъуд перевел взгляд ниже по ущелью. Сколько охватывал взор, картина везде была одинаковая: люди вереницами шли вверх, на север. И так по всему ущелью люди покидали свои дома. И всему этому было свое объяснение. Из надежных источников донесли Масъуду, что в ближайшие дни шурави намерены начать наступление по всему Панджшеру.

Население центра и юго-восточной части Афганистана подчинилось советским войскам. Только Масъуд восстал против шурави и со своими моджахедами перекрыл им вход в ущелье и выход на север страны, чтобы таким образом шурави не смогли захватить весь Афганистан и разместили здесь свои военные базы.

В четырех предыдущих наступлениях шурави понесли большие потери от моджахедов Масъуда. И ясно было, что на этот раз не будут жалеть никого: ни моджахедов, ни мирного населения. Будут использовать все подручные средства и виды вооружений. Масъуд знал, чтобы добиться своего, теперь шурави пойдут на все.

Холод и боль в раненом плече напомнили Масъуду, что он вышел наружу в одной легкой одежде. За это короткое время от запорошенного снега он весь был белый. Не выдержав то ли холода, то ли боли от увиденной картины, он вернулся в дом.

«Без крыши над головой в эту зиму людям будет очень трудно!» – опять та же тяжелая мысль пронеслась по голове. «А что потом? Кому от этого выгодно? «Как найти выход из этого положения?» – Масъуд задавался такими вопросами и никак не мог найти им объяснений. Он углубился в свои размышления. Вспомнил и свой каменный домик, в трех маленьких домишках которого в детстве играл вместе со своими братьями и сестрами. Тогда домик этот напоминал им райский уголок. Жили радостной и беззаботной жизнью. Несмотря ни на что. Масъуд хорошо помнил, что самые лучшие и безвозвратные годы его жизни прошли именно в кишлаке Джангалак, в этом домике. Отсюда он уехал в дальние края. В Кабуле и Герате провел свои молодые годы, пошел в школу, поступил в высшую школу, обрел новых друзей, крепко встал на ноги.

Так уж распорядилась судьба, что с самых молодых лет связал свою жизнь с политикой. Среда, в которой он жил, вовлекла его сначала в политику, а затем и в войну. Водоворот событий, полный драматизма, и втянул его в эту жизнь. И, оказалось, выхода оттуда у него больше не было.

«В домике, где когда-то прошло наше светлое радостное детство, теперь нет той жизни. Своей неблагодарной поступью непрошенный гость осквернил, омрачил его быт.

Человечество учится, осваивает профессию, старается сделать что-то доброе, своим трудом кому-то принести пользу. Нас же не оставляют в покое в собственном доме. В чем мы провинились? За что? Кроме, как защищать свой дом, я ничем другим пока не могу заняться. Точно знаю, что на этом пути у шурави будут погибать невинные дети других вер и народов. Но вся вина за это будет на совести тех, кто привел этих молодых людей на нашу землю. Привел, чтобы убивать нас, сровнять с землей наши дома и села. О, Оллох, покажи мне путь истины! Не дай пролиться человеческой крови.

Когда подписывали протокол о прекращении огня, всем военачальникам шурави я сказал, что моей основной задачей является защита своего собственного дома, населения своего родного Панджшера. Никогда не претендовал, и не буду претендовать на чужую территорию, на чужой дом. Любой, кто приедет сюда с намерением убивать людей, в этом ущелье, в этом крае кроме своей смерти больше ничего не найдет» – так размышлял Масъуд, пока сам не прервал вереницу своих суждений, приказав позвать к нему Солеха Мухаммада.

- Брат Солех, – обратился к вошедшему мужчине, выглядевшему чуть моложе Масъуда. – Соберите руководителей групп моджахедов. Необходимо поговорить.  – И после того, как Солех Мухаммад вышел, Масъуд вынул свой дневник, чтобы еще раз полистать, посмотреть и дать своим подчиненным необходимые инструкции.

Молодые моджахеды один за другим вошли в дом.

- Фахим Мухаммад и доктор Абдулло, вы со своими отрядами идете в Пули Хумри и в течение одной недели, начиная с Кундуза и кончая городами и селами этой стороны Соланга, Багрома и других ближайших мест, изучите, уточните расположения советских войск. Постарайтесь, любыми путями раздобыть как можно больше противотанковых и противопехотных мин.

Солех Мухаммад и Мухаммад Хусайн, вам обоим необходимо поехать в Пешавар Пакистана. Там вы найдете Устода Сайёфа и доложите ему обстановку. Мое письмо передадите ему. Доложите Устоду Сайёфу о нашем положении с продовольствием. Запасы наши кончаются, зима вся еще впереди. Вдобавок к этому очень скоро начнется наступление шурави, и нам будет не до других дел и забот. Неделями, месяцами будем вынуждены оставаться в горах. В таком положении нам будет очень трудно. Все и всех можно обмануть, но желудок не обманешь. Если уже сегодня не примем соответствующие меры, завтра, когда наступят шурави, будет уже поздно.

Каждый из вас наряду с тем, что должен заботиться о себе, обязан думать и о своем напарнике. В минуты нужды должны делиться с напарником последним куском лепешки. Иного выхода у нас нет. Наш святой долг – защитить свой дом, своих близких, свой кишлак, свою родину.

После всех указаний Масъуд вложил свое письмо в конверт, передал его Солеху Мухаммаду, наказав:

- Берите рацию у связиста Абдусамада и отправляйтесь.

- Взяли, Омир Сохиб. Абдусамад сам принес и передал нам. – сказал Солех.

- Если взяли, тогда хорошо. Все старшие групп и отрядов, проверьте состояние раций, чтобы потом не было неполадок со связью. Сами знаете, что самое важное сейчас для нас это хорошо налаженная связь. У нас нет ни танков, ни машин, ни самолетов и вертолетов, чтобы вовремя прийти на помощь друг другу. Работу нам облегчит вот эта связь. Сказал не раз и повторю еще раз: Где бы ни были, свои секреты о проделанной работе всегда держите при себе. Если уж взболтнули, считайте, что все пропало. Всегда будьте со мной на связи. Купленные мины, оружие и боеприпасы грузите на ослах, лошадях и отправляйте в Панджшер.

В первые два месяца зимы наша с вами задача собрать и привезти в Панджшер мины. Будь это противотанковые, или противопехотные мины. Мы должны быть готовы защититься. Как раненый дракон, на этот раз шурави нанесут нам удар всей своей мощью. Теперь вместе с ними будут и правительственные войска Афганистана. Это значит, что шурави на этот раз хотят уничтожить нас как своими силами, так и руками наших же братьев. Мы с ними подписали протокол о прекращении огня и заключили мир. Они не сдержали своего обещания, планируют новое наступление на Панджшер. Нас больше жалеть не будут. Я в курсе их дел и планов. Поэтому и население кишлаков отправили в безопасные места. Не забыл и о нашей с вами безопасности. Абдулхамид, вы едете в Кабул и окрестности центра. Каждая из групп действует по согласованию друг с другом, и в нужный час выходит на связь с нами, чтобы мы тоже были в курсе происходящего. Согласно складывающимся условиям, дальнейших распоряжений с доставкой оружия и боеприпасов ждите на подступах Панджшера. Моджахеды, оставшиеся в Панджшере, будут заняты внутренней обороной. У них будут другие задачи.

Разъяснение задач каждой из групп на ближайшие недели и месяцы продолжалось до самого полудня. Затем все группы разошлись. Масъуд поручил всем оставшимся командирам собраться у него после полуденного намаза. В это время один из его телохранителей попросил разрешение доложить и сообщил, что кинорежиссер Кристоф де Понфилий вместе с несколькими другими репортерами и еще одним своим коллегой дошли до Аъноба и послали человека с просьбой принять их.

Услышав это, Масъуд задумался. Понял, что приезд Кристофа в Панджшер вместе с другими репортерами в это трудное время доставит ему еще немало хлопот. Кристоф обещал, что вернется сюда весной. Что вынудило его, несмотря на этот холод, вернуться сюда уже в конце осени, Масъуд еще не знал. Но он знал другое: С каждым своим приездом в Панджшер Кристоф оставался здесь как минимум на два-три месяца. Сегодня, когда все население покинуло свои кишлаки, ради чего-то Кристоф готов и себя не жалеть. Много свободных пустых домов в Панджшере. С крышей над головой проблем не будет. Но Масъуда удивляло другое: Как человеку, жившему в роскошных особняках Парижа, жить и привыкать к холодному горному Панджшеру? Какой породе людей принадлежит этот человек, ради какой выгоды он готов перенести голод, холод, неудобства, пуститься под пули? Всевышний по своему усмотрению сотворил род людской.

Масъуд повернулся к своему телохранителю Шамсиддину, дожидавшемуся ответа у двери, и, отчего-то довольный, сказал:

- Иди, Шамсиддин! Скажи Коко Тоджиддину, чтобы поселил гостей в какой-нибудь мало-мальски приличный дом. Как только у меня будет время, сам загляну к ним.

Шамсиддин ушел. Масъуд вышел из своего дома, чтобы совершить омовение. Но из головы все еще не уходила мысль о Кристофе и его друзей: «Кристоф намерен снять новый фильм о моджахедах и сегодняшней жизни афганского народа в условиях войны с шурави на примере Панджшера и населения его кишлаков. У него нет других целей. Но в Афганистане действуют тысячи вооруженных группировок. Почему Кристофу не снять фильм хотя бы об одной из этих группировок? Который год, как не желает оторваться от моджахедов ущелья Панджшер. Вот уже который год, как Дустум сплотил вокруг себя узбекские племена на юге страны. Хикматёр в Пакистане и на границе имеет тысячу своих моджахедов. Но нет. Этот Кристоф хочет снять все свои фильмы о Панджшере и о жизни этих людей. Если он поговорит с Хикматёром и займется съемкой фильма о его сражениях с Дустумом, то что будет? Нередко бывает, что они то воюют друг с другом, то заключают между собой мир и вместе сражаются против правительственных войск Афганистана. Не прошло много времени, глядишь, как волки, не разделившие между собой тушу овцы, уже готовы перегрызть горло друг другу.

Кристоф снял немало о нашей жизни, о нашей борьбе. Но почему он ни разу не пошел к другим афганским вооруженным группировкам, чтобы снять такой фильм, который охватывал бы все стороны жизни афганского народа, сплотил бы моджахедов Афганистана в борьбе за свободу своей родины, своего народа?

Будет на то воля Оллоха, после сумеречного намаза, поговорив с моджахедами, определив задачи каждого, пойду к Кристофу. Там и поговорю с ним обо всем. Может, с помощью его фильмов и удастся нам объяснить и направить в правильное русло силу народа, его мудрость. Сколько можно терпеть это кровопролитие, нищету, голод, бесправие? Надо найти выход из создавшегося положения. Но у нас нет руководителя, способного руководить нами и направить нас по верному пути. Что мы за невежественные и несчастные племена и народности, что из поколения в поколение, из века в век не знаем, что такое мир, не можем жить без братоубийственных воин?

Некогда имели великий Хуросон. И эта персидская империя в свое время прославилась на весь мир. Врагам удалось нас расчленить, чтобы впредь не смогли объединиться. И как только мы пытаемся пробудить в себе чувство собственного самосознания, определить, кто мы есть, враг вклинивается, сеет между нами семена вражды, стравливает нас друг против друга, и из века в век мы не можем выйти из пекла воин и убийств, чтобы вернуться к своим великим истокам. И так всю жизнь. Где выход к светлой жизни? Наши предки так и не нашли путь спасения. Мы тоже не смогли его найти. И так дальше жить?

Кроме святой религии Ислама, кроме исполнения повелений Оллоха, кроме душевной добродетели нет у нас ничего. В чем мы провинились перед Оллохом, что Всевышнему суждено было ниспослать нам столько бед и несчастий?

Правда, что не отдельные личности, а большинство людей верующих в Оллоха, своими черными деяниями очернило и продолжает чернить Ислам. Причем так, что в глазах большинства Ислам предстает теперь как религия террора и убийств. Вместо того, чтобы этим очернившим Ислам невежествам понести страшное наказание Оллоха, наказывающий меч падает опять-таки на голову простых смертных, рядовых мусульман, кто испокон веков живет простой жизнью рядового, свято верующего в столпы Ислама соблюдающего законы Шариата.

О, Оллох, кроме твоих воздаяний и поддержки нет у нас иной опоры! Наша жизнь тяжелая, несносная, полная крови. Мы не знали и не знаем, что такое хорошая жизнь. О, Оллох, не приведи, чтобы и наши дети жили также. Подари им жизнь светлую, счастливую, без воин и кровопролития!

Может, Кристоф со своими фильмами хоть как-то сможет помочь нам во имя святых идеалов объединить, сплотить народ. Но сделать это – дело трудное, можно сказать, непосильное, ибо население поглощено  сплошной неграмотностью, бескультурьем. Большинство из нас не может отличить правды от лжи. Необразованный человек напоминает нам того слепого, кто идет по ночной темноте. Несчастья страшнее необразованности нет на свете».

Закончив полуденный намаз, Масъуд позвал и разъяснил командирам оставшихся групп моджахедов важность момента в связи с отражением готовящегося очередного наступления шурави.

- Комментировать больше нечего, – начал Масъуд. – Чей дом ближе к входу в ущелье?

- Наши дома. – ответили двое, и один из них вышел вперед.

- Раз уж так, то вы со своими группами займете удобные позиции выше, прямо над дорогой. Кому, что не понятно? – объяснив всем собравшимся значение предстоящего боя, спросил Масъуд.

- Все понятно! – последовал ответ полевых командиров.

- Руководителям групп, действующих над Аънобой, Бозораком и Джангалаком, следовать такой же тактике. Раз уж всем понятно, начиная с этого часа, все приступаем к выполнению своих заданий. – определился со сроками Масъуд. – Еще раз напоминаю: Малейшая оплошность в наших действиях, считай, все мы уничтожены. Мы имеем дело с противником, который в тридцать раз превосходит нас по численности, и в тысячу раз по боевой оснащенности. Побеждает тот, кто обладает здравым умом, занимает более удобные позиции, хорошо владеет тактикой ведения боя. Не мне вас учить, как воевать в наших горных условиях. – Масъуд сделал паузу, помассировал лоб и закончил – Саперам остаться! По моим расчетам их где-то десять-пятнадцать человек. Руководителям групп к завтрашнему дню представить мне список молодых способных моджахедов. Брат, Абдусамад, составь список обучающихся. И за каждым сапером закрепи по десять моджахедов, чтобы в течение месяца обучились ремеслу сапера. Итого у нас будет сто пятьдесят саперов. Это будет в дополнение к их участию в боевых операциях. И чем быстрее они освоят это ремесло, тем лучше будет для нас. По-моему, я все сказал. Если нет вопросов, можете приступить к делу. – командиров, представлявших группы из кишлака Бозорак, Масъуд попросил остаться, остальных отпустил.

Следом за Масъудом группа из тридцати моджахедов направилась к реке Панджшер, протекавшая чуть ниже того места, где они совещались.

- Вместе с вами на том берегу определим еще одно место для огневой точки, – объяснил Масъуд одному из своих командиров из кишлака Бозорак, коренастому, среднего роста Мухаммадисо, указывая на одну точку на противоположной стороне реки.

Серые тучи закрыли собой солнце. Дул сильный холодный ветер, пахло снегом. Непрестанно ливший двое суток дождь осложнил и без того трудное положение жителей кишлаков ущелья. Буйствующие волны реки Панджшер, смешанные грязью, будто обиженные и злые на кого-то, бились по прибрежным камням, извивались и, слившись с громадной массой, уходили прочь, на юг. Если бы в этот день жители кишлаков видели это состояние реки, подумали бы, что и река сочувствует им в их горести. Но, увы, за этой картиной наблюдать было некому. Страх перед возможным налетом армии и авиации шурави, выдворил их всех из своих кишлаков. Опустели и прибрежные дома. Казалось, что во всем ущелье не осталось ни одной живой души.

Над ущельем постепенно опустился густой туман, закрыв собой и вершины горных хребтов, покрытых выпавшим первым снегом. Нет-нет, да слух улавливал раздающееся карканье ворон, неизвестно откуда залетевших в эти края. Вслушиваясь повнимательнее в это птичье карканье, проницательный человек легко мог открыть для себя, что и это карканье чего-то не дополняет. Подумав, в следующее мгновение его осеняет, точнее, опечалит другое прискорбное открытие: Нет хорового пения друзей наших пернатых. Обычно птицы пели стаей, заполнив своей дружной разноголосицей всю окрестность. Теперь осталось только соло, да и то в исполнении откуда-то залетевших сюда заблудившихся ворон. Нет теперь того разноголосого пения воробушек, голубей, горлиц и других певчих пернатых, своим присутствием украшавшие повседневный быт жителей кишлаков ущелья. Вместе с людьми покинули свои гнезда и обжитые места и эти невинные создания.

В канун послеполуденного намаза Масъуд, усталый и опечаленный чем-то, пришел к коко Тоджиддину, чтобы узнать, у кого нашли прибежище Кристоф де Понфилий и другие незваные гости, сопровождавшие его.

Кристоф и по возрасту был старше, и по росту был на голову выше Масъуда. Он был мужчиной рослым. Небольшая лысина выше лба, голубые проницательные глаза, жилистые руки, так сочетающиеся с его телосложением. Чем-то непонятным, быть может, своей открытостью, но после первой же встречи Масъуду понравился этот европеец. Очередной визит Кристофа в Панджшер был четвертым. Познакомившись, они с первого же раза стали близкими друзьями. Знание французского дало Масъуду возможность ближе познакомиться с Кристофом. Еще в свои молодые годы, когда учился в лицее «Истиклол» города Кабула, Масъуд изучал французский язык, читал на нем произведения французских писателей.

Когда Масъуд вошел в дом коко Тоджиддина, хозяин уже посадил гостей за дастархан. Сидя на курпачах, гости о чем-то беседовали. Хотя языком жестов и мимики разговор никак и не клеился, видно было, что собеседники все равно понемногу понимали друг друга. Слегка кашлянув, Масъуд дал знать сидящим о своем приходе. Сидящие встали ему навстречу. В знак взаимного уважения Кристоф с Масъудом поздоровались по таджикским обычаям, широко раскрытыми руками обнявшись друг с другом.

- Добро пожаловать, брат! Очень рад твоему приходу к нам! – на французском обратился к Кристофу Масъуд и спросил – По-моему, добираясь к нам, страшно замучились. Не так ли?

- Конечно, не обошлось и без этого, Омир Сохиб. – ответил Кристоф, с особым уважением произнеся имя Масъуда. – Сами знаете, большинство дорог и тропинок закрыто. Через одну дорогу не пускают советские солдаты, на другом месте дорогу преграждают неизвестные группы моджахедов. Со стороны Пакистана Хикматёр закрыл дорогу, с юга – Дустум. Афганистан это не Панджшер, где от мала до велика знают меня. Плохо еще и то, что в домах жителей нет ни электричества и ни телевизора. Посмотрели бы мои фильмы, знали бы меня, как и в Панджшере.

- Тогда и живым бы не остался. – с легкой иронией заметил Масъуд.

- Вы правы, Омир Сохиб. – Кристоф поддержал Масъуда. – Меня убили бы или моджахеды других групп, или сотрудники КГБ СССР. По фильмам об Афганистане меня знают не то, что французы, но и народы других стран: Италии, Германии, даже Америки. А вот само население, о жизни и быте которого я и рассказывал в этих самых фильмах, абсолютно меня не знает.

- Так, ты же сам говорил, что это и к лучшему. – вставил Масъуд. – Какой дорогой пришли-то? Через Мазори Шариф или какой-то другой дорогой?

- Говорил же, Омир Сохиб, что мучений, тяжелее, чем эти, еще не знал. Мне-то в силу моего крепкого тела, не так уж тяжело было. Но вот моему оператору господину Жерому Бойну действительно пришлось туго. – пояснил Кристоф.

- Тяжелее мучений, чем эти, думаю, быть не может. – проведя пальцами руки по своим длинным волосам, и Жером включился в разговор. – На границе с Пакистаном чуть было, нас не застрелили. Не знаю, это были моджахеды или разбойники с большой дороги, но обыскали нас с ног до головы. Конечно, ничего-то не нашли, но на сутки нас посадили в холодную кибитку. В какие только инстанции  не обращался Кристоф. Все было тщетно. Предложив взятку, спаслись, наконец.

- Ладно, живы, здоровы, и то удача. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Раз уж вышел путешествовать, трудностей не избежать. – успокаивая и поддерживая своего напарника, начал Кристоф. – Надо отработать свой кусок хлеба. Если уж подумать о философии жизни, так она – сплошное мучение. Не горюй, Джером. Как только приедем в Париж, у себя на даче, в компании какой-нибудь милашки вытравишь из себя всю накопившуюся в Афганистане усталость.

- Наша с тобой профессия, Джером, трудная и требует полной самоотдачи. – философски отметил Кристоф. – И потом у каждого в жизни есть своя цель, своя мечта. Наша с тобой задача – показать миру трудный и жестокий быт афганского народа. Народ этот борется за свою свободу. Беседуя, мы с тобой оба пришли к такому выводу. Что еще ноешь?

- Нет, я не ною. – задумавшись, как бы для себя отметил Джером. –  Я это к тому говорю, что если бы мы пришли сюда весной или летом, может быть, столько и не мучились бы.

- Ничего страшного. – сказал Кристоф. – Что за мужчина, если не будет знать, что такое трудности, мучения? Если мы останемся живы, все будет в порядке. Смотри, каковы условия у Омир Сохиба. В каких условиях живет, и какие он подвиги совершает. Смотри, в каких условиях живет население Панджшера. Холод, голод, разруха и одно понятие – Родина. Ею и живет этот народ. Что мы за люди, если живем в роскошной стране мира, и приезд сюда кажется нам сущим адом? Неужели человек рождается на свет, чтобы думать и заботиться только о каких-то своих выгодах? Если мы с тобой не соберем материал о жизни и быте этого народа, не покажем его миру, то кто за нас сделает это? Следовать утверждению «Моя хата с краю, я ничего не знаю» я не могу. Сам знаешь, Джером, что сегодня беды этого народа – беды всего мира. Если Омир Сохиб это человек, посвятивший свою жизнь служению своему народу, то я свою жизнь посвятил служению всем бедным людям земли. Мы с вами, уважаемый Джером, сейчас же прекратим изливать душу, и поинтересуемся у Омир Сохиба его жизнью и бытом.

- Да, вы вот беседуете между собой, а нам интересно знать, зачем, с какой целью пожаловали к нам уважаемые репортеры на этот раз? – вставил свой вопрос Масъуд.

- Мы на все сто процентов согласны с вами. – сказал молодой блондин с длинными волосами. – Мы тоже французы. Пришли к вам вместе с кинорежиссерами, чтобы подготовить интервью с вами для французского журнала.

- Если вы не против, мы с Кристофом продолжим нашу беседу. – обратился к гостям Масъуд и повернулся к Кристофу. – Спрашивал, чем и как живу? Слава Оллоху, что еще сказать? От ваших зорких любопытных глаз ничего не скроешь. Вы, как горные орлы, с высоты своего положения видите внизу буквально все. Скажи уж лучше, Кристоф, какой дорогой добрались-то сюда?

- Из Пакистана через хребты гор Кунор и Нуристон. – ответил Кристоф.

- Вах! Замучились страшно, что так горестно рассказывали об этом. – заметил Масъуд, хорошо знавший насколько труден этот путь. – А в Панджшере сколько времени остаться хотите?

- Если будет возможность, до весны. – ответил Кристоф. – Конечно, коллеги-репортеры после того, как закончат свои дела, еще на день-два останутся здесь. Потом уйдут. Сами знаете, Омир Сохиб, что нам еще предстоит работать здесь долго.

- До весны не так уж много времени? – спросил Масъуд.

- Задумали создать новый фильм о сражении в Панджшере.

- Задумка ваша хорошая. Только кто даст вам гарантий вашей безопасности? Сам видел и знаешь, дорогой друг, что такое война, как бомбят вертолеты и самолеты шурави. Увидишь, каково массовое переселение. К весне шурави намерены сровнять с землей все ущелье. Вместе со своим фильмом будешь похоронен в Панджшере. Что, Кристоф, намерен до самой весны так и скитаться с нами по горам?   – с печалью в голосе спросил Масъуд.

- Вы, Омир Сохиб, имеете в виду мои теплую кровать и хорошее питание? – желая уточнить, спросил Кристоф. – Если бы мы желали такую роскошь, не покинули бы роскошный Париж и не прибыли бы в Панджшер. Я привык к вашему куску черствой лепешки, жареным пшеничным зернышкам и тутовому толокну. И как моему коллеге и напарнику, Джерому тоже от трудностей бежать некуда.

- Знаю, что потерпите все здешние жизненные тяготы. – сказал Масъуд. – Мы с вами месяцами были на боевых позициях. Спору нет. Но на этот раз ваша жизнь будет под большой угрозой. Намереваясь снять фильм, явно окажетесь под градом пуль и ракетных обстрелов. Боюсь, снятые вами фильмы останутся незавершенными. Потом знаю, что ваши дети еще очень малы, братья будут ждать вас. Вы – представители одной из великих держав мира. Я, Кристоф, на этот раз не могу дать вам гарантий, что останетесь живы. Мне своих грехов достаточно, чтобы брать на себя вину за вашу смерть, чтобы потом весь мир проклинал меня.

- В ближайшие дни шурави вновь нападут  на Панджшер? – вывел и спросил Кристоф у Масъуда. – Вновь вероломство?

- Сегодня нападут или завтра, неизвестно. Но точно знаю, что Панджшер хотят подавить окончательно. Обеспечить пропитанием двоих-троих гостей, мне труда не составляет, но гарантировать вашу безопасность не могу.

- Дорогой ты мой, Омир Сохиб, – восхищенный искренностью Масъуда, сказал Кристоф. – В прошлых боях приходилось видеть, как ваши люди прячутся в горах, между скалами, копая себе убежища прямо под валунами, как волки и тигры для своих детей. Знаю, не один и два месяца им приходилось жить в этих укрытиях. Мы с Джеромом тоже здесь, в Рухе, под валуном выроем себе убежище и останемся до весны. Отсюда прекрасная будет панорама для съемок. Да так снимем, что никому в мире до сих пор не удавалось делать таких съемок. Я, Омир Сохиб, научился у вас предугадывать что-то. И кто знает, представится ли мне в жизни еще такая возможность.

Умоляю вас, Омир Сохиб, не лишайте меня возможности снять вволю хотя бы этот свой фильм, чтобы было, что можно оставить в наследство своему народу, своим детям, потомкам.

Что касается вашей ответственности перед нашими семьями, детьми, нашим властям, перед мировым сообществом, можете не беспокоиться. Прямо сейчас мы с Джеромом собственноручно напишем расписку, что мы с Джеромом по своей воле и не по чьему-либо принуждению, добровольно прибыли из Парижа в Панджшер. Здесь мы находимся с целью снять фильм. И чтобы ни случилось с нами, пусть, ответственность ложится на нас самих. Никто нас к этому не принуждал.

Да, кстати. Кроме, как изложить все это на бумаге, мы можем еще заснять это на пленке и кассеты с нашими заявлениями отдать вам.

За долгие годы дружбы с этим упрямым человеком Масъуд знал, что Кристоф решителен и переубедить его в чем-то невозможно. И отступать от своего он не намерен. Чтобы снять фильм, он преодолел такое расстояние, не побоявшись трудностей. Добрался до Панджшера. И Масъуду ничего не оставалось, как согласиться с Кристофом.

О подготовке шурави к очередному наступлению Кристоф узнал от Масъуда. Он знал, что Масъуд всегда говорит правду, ненавидит ложь. Хотя Масъуд не назвал точной даты наступления, Кристоф понял, что благодаря своим многочисленным информаторам, внедрившимся во все структуры подразделений войск шурави и правительственных сил Афганистана, Масъуд всегда находился в курсе происходящего в стане врага, знал, чем дышит враг, какие строит планы вражеское командование. Даже знал, какой численностью солдат и офицеров, каким вооружением обладает враг и когда намерен начать наступление. Кристоф знал и другое. Чтобы не раскрыть своих планов, Масъуд всегда воздерживался от каких-либо комментариев. Потому Кристоф стал дожидаться, что скажет на этот счет сам Масъуд.

- Раз уж так настаиваешь, Кристоф, сам решай. – сказал Масъуд. – Правильно, от судьбы не убежишь. Чему быть, того не миновать. Говорил и говорю: Чтобы потом не упрекал, что Масъуд не предупреждал. Поступай, Кристоф, так, как душа велит тебе.

- Благодарю вас, Омир Сохиб! Искусство требует жертв!  Благодарен я судьбе за то, что посвятила меня профессии кинематографиста. Как вы сказали, Омир Сохиб, если все заранее предопределено судьбой, то от судьбы никуда не убежишь. Иначе чем объяснить тот факт, что я оставил Париж с женой и четырьмя детьми и променял свою спокойную беззаботную жизнь на мучения и скитания по горам и ущельям Афганистана? И все ради того, чтобы рассказать всему миру о трагедии, обрушившейся на голову народов этой страны. После меня наряду с детьми останутся лишь эти фильмы. Чтобы потомки сказали, что некогда жил француз по имени Кристоф де Понфилий и променял все свое состояние, красоты Парижа, величие Эйфелевой башни на горные хребты Гиндукуша и ущелье Панджшер. И десятки лет своей жизни посвятил осуществлению своей мечты – съемке сериала, рассказывающего об этой многострадальной, войной разрушенной стране.

Перевел снятые до сих пор фильмы на английский, итальянский и язык дари и распространил их по всему миру. Теперь снова прибыл в Панджшер.

- Вы, Кристоф, отдыхайте со своими спутниками. Настало время намаза. С вашего позволения, я пойду, чтобы не опоздать. – сказал Масъуд, вставая из-за дастархана. – Успехов вам. Коко Тоджиддин и его дом в вашем распоряжении. Если проблемы возникнут какие, дайте знать. Да хранит вас Оллох!

- Да хранит и вас Оллох! – на дари сказал Кристоф, вставая и провожая Масъуда.

Плотная пелена тумана еще не покинула ущелье. Шел легкий снежок. Под тутовником Масъуд о чем-то поговорил с коко Тоджиддином и ушел.

Выходя, коко Тоджиддин сказал:

- Сынок, может, останешься, переночуешь здесь, с гостями? Все равно дома никого нет. Да и у меня после ухода внуков дом вовсе опустел.

- Коко, забот невпроворот. Аж голова трещит.- задумчиво ответил Масъуд. – Зайду к себе, узнаю обстановку. Переночую или там, или в другом месте. Да и какой уж там сон, когда мысли о предстоящем наступлении не идут из головы?

- Как хочешь, дорогой! – попрощался с ним Коко Тоджиддин.

Коко Тоджиддин знал, что Масъуд никогда никому не говорил, куда идет, где будет ночевать. И было отчего: Враг не раз покушался на его жизнь. И такая предосторожность в нынешнем его положении была как раз на руку Масъуду. Коко Тоджиддин же и днем и ночью – всегда в течение всех прошлых лет находился рядом с Масъудом. И многие, знавшие это, негласно называли Тоджиддина тенью Масъуда.

Ясное дело, жизнь у каждого проходит по-своему, на свой лад. Коко Тоджиддин же в силу своей многодетности, чтобы справиться с хозяйством, до объявления джихада был простым дехканином. Но с тех пор, как Масъуд стал руководителем моджахедов ущелья Панджшер, Коко Тоджиддин тоже встал в ряды моджахедов. Он также знал, что нет в стане моджахедов самих братьев Масъуда: Ахмад Яхё учится в институте за границей. Ахмад Зиё учится в лицее Кабула. Коко Тоджиддин же, как близкий родственник, всегда находится рядом, охраняет его. Масъуд доверял ему свои важные секретные планы. И этот мужчина всегда оправдывал его доверие, справлялся с любым его заданием. Теперь же в его нынешнем положении выходило, что он становился слугой двух хозяев – Масъуда и Кристофа с его друзьями, решившим оставаться здесь, в Панджшере до наступления весны. Правда, что каждый раз, когда Кристоф приезжал сюда в Панджшер, и оставался здесь месяц-другой, чтобы сделать свои съемки, всякий раз давал Тоджиддину некоторую сумму денег, чтобы Тоджиддин покупал им продукты питания. Кристоф хорошо понимал положение Тоджиддина и помогал ему по хозяйству.

Этой ночью за дастарханом Кристоф вновь заговорил на эту тему и вынул из кармана пиджака немного американских стодолларовых купюр. Положил он эти деньги перед Коко Тоджиддином и на ломаном персидском, вперемежку с французским, попросил его, чтобы он на эти деньги купил муку, масло, мясо. И показал Коко Тоджиддину свои четыре пальца, давая понять ему, что не исключено, что на этот раз они могут остаться здесь на четыре месяца. Языком жестов и мимики Кристоф дал-таки понять Коко Тоджиддину, что если будет нужда, они будут и дальше помогать ему по хозяйству.

Начиная с завтрашнего дня, Кристоф вместе с Джеромом и другими моджахедами решили подняться на склон горы и выбрать для себя удобное место для съемок, заняться рытьем окопов и землянок, чтобы во время боя суметь снять сюжеты для будущих фильмов.

Масъуд, хотя и очень устал от дневных забот, после вечернего намаза вернулся в свою землянку, что находилась над холмом Сарича. Его землянка не была особенно примечательной. В основном обтесанный с трех сторон каменный гранит. Вокруг этой землянки не было ни одного кустика или дерева. Огромный валун, стоявший над землянкой, служил и своеобразной крышей. Это место Масъуд выбрал неслучайно. В случае боя и нападения врага единственная дорога, ведущая в ущелье, просматривалась отсюда как на ладони. С другой стороны, в случае необходимости можно было незаметно выйти из землянки и скрытно уйти по склону горы. Огромный валун над землянкой надежно защищал людей от любого обстрела. Будь это снаряд, ракета или залп гранатомета. Изнутри землянка была оштукатурена обыкновенным глиноземом. Пол был устлан картоном из под шкафов и прочей хозяйственной утвари и накрыт стареньким потрепанным паласом. У единственного небольшого окошка стоял маленький самодельный столик, на котором лежали книги и тетради Масъуда. В основном так коротко можно было описать рабочую землянку Масъуда. В этом и заключалась роскошь рабочего кабинета и места отдыха командующего моджахедами Панджшера, преградившего путь советским войскам на север Афганистана. И эта единственная дорога находилась под контролем моджахедов Масъуда. Чуть дальше землянки Масъуда, еще под одним огромным валуном моджахеды выкопали себе место, приспособив его под столовую, где иногда, в дни занятий и совещаний, пекли себе лепешки или готовили обед. Это место иногда служило моджахедам, прибывшим из отдаленных селений, и своеобразной гостиницей. Во время же сражений и ракетных обстрелов это укрытие служило им и надежным убежищем, где могли поместиться десять-двадцать моджахедов.

После того, как совершил намаз, Масъуд взял у молодых служивых немного лепешки, толченого тутовника, завернул все это в платочек и направился к мазару (кладбище), находившемуся чуть выше кишлака. Хотел проведать тамошнего суфия. Вспомнил, что надо и в бутылочке взять этому Суфи и немного масла для его лампы, и он взял с собой бутылку с маслом.

Будучи глубоко верующим, Масъуд с особым уважением относился к людям верующим. И в трудные моменты жизни иногда помогал этим суфиям, устраивал им обеды.

Старик встретил Масъуда в своей келье, весьма приветливо. Масъуд понял, что старик рад его приходу.

- Добро пожаловать, Омир Сохиб, в мою скромную обитель! – красноречием встретив Масъуда у своего порога. – Проходи, присаживайся. Извини, что тесновато. Масло в лампе кончилось. Никто нынче не интересуется нашим житьем – бытьем. Слава Оллоху, Омир Сохиб, и на том спасибо, что пришли проведать меня! Да будет ваш приход добрым знаком, и обитель моя станет богатой! Да благословит нас Оллох на добрые деяния и укрепит в наших сердцах веру, не лишит нас лицезрения своего доброго лика и благословения всех пророков ! Омин! Оллох Акбар!

Масъуд вместе с Суфи провел сложенными ладонями по лицу.

- Слава Оллоху, помыслы ваши добрые, Суфи. Где лампа ваша, Суфи? Вспомнил и принес вам немного масла.

- Спасибо тебе большое, Омир Сохиб. – довольный, поблагодарил Масъуда Суфи и достал из нищи свою керосиновую лампу с разбитым стеклом. – Ну-ка, где масло, чтобы налить в лампу?

- Вы не беспокойтесь, Суфи. Я сам все сделаю. – сказал Масъуд, и, взяв лампу, вышел из кельи.

Масъуд подумал, что в эту темень ему самому лучше налить масло в лампу. Иначе масло случайно может вылиться и на пол. Запах же керосина не столь приятный, может испортить воздух.

- Я бы сам налил, Омир Сохиб. Вы же мой гость. Неудобно как-то. Как-никак лишние хлопоты для вас.       

- Ничего, к добру это, уважаемый Суфи. – сказал Масъуд. И после того, как залил лампу маслом, вынул из кармана брюк спички, зажег лампу и вошел в келье.

- Да хранит тебя Оллох, дорогой Омир Сохиб! Благодаря твоему приходу, и в моей обители стало светло.

- Ничего, уважаемый Суфи. – тронутый словами Суфи, Масъуд сел на курпачу*.

- Слава творцу, что чувствую себя хорошо. Но возраст как-никак дает о себе знать. Благодаря Всевышнему, занят молитвами. Своевременно совершаю намаз, чтобы было с чем прийти к судному дню. Чего только не творят заблудшие в этом бренном мире? Какие великие грехи взваливают на себя? И это все из-за их алчности. Какие только беды не совершаются на этой земле? Да простит их в судный день Всемогущий и Всемилостивый за их прегрешения!

Курпача* – тюфяк.

- Величие Всевышнего не признает границ. Мы возлагаем на творца великие надежды! – сказал Масъуд и расстелил свой платок. Сам отломил кусок лепешки и предложил то же самое сделать и Суфи.

- Принес вам немного лепешки и толченого тутовника. Угощайтесь, пожалуйста! Извините, что, занятый передрягами, редко навещаю вас.

- О, дорогой Омир Сохиб, я благодарен вам от земли до небес! Дай вам Оллох, чтобы вас и в этой жизни сопутствовала удача, чтобы не испытывали нужду ни перед кем, чтобы и к детям вашим снизошла доброта Всевышнего!

Время от времени мне приносят от вас лепешки, кулчи, другое съестное. Жители кишлака не забывают меня. Спасибо им. Всевышний их руками шлет мне все необходимое. Отчего-то в последнее время меня стала беспокоить суетливость населения. Оллох, да уберегут нас духи святых пророков от всякой жестокой напасти.

Оллох непременно воздаст нам за содеянное добро и зло, совершенные людьми на земле. Всем по степени содеянного.

Вот вспомнил притчу одну. Пожалуй, расскажу, Омир Сохиб.

В древние времена жил некий мудрый везир. И раз за разом твердил своему падишаху:

- Все, что Всевышний ниспошлет своим поданным, состоит из добра и в угоду им. И всякий раз везир не переставал напоминать эту истину своему падишаху.

Однажды, очищая острым ножом яблоко, падишах неожиданно порезал себе палец. И по этому случаю везир опять повторил ту же самую фразу: Все, что Всевышний пожелает своему поданному, все к лучшему. В сознание падишаха, не лишенного чувства самолюбия, начало подкрадываться сомнение в истинности сказанного. Из-за нанесенной его самолюбию обиды, падишах решает отомстить везиру. Вскоре падишах со своей придворной свитой отправляется в путешествие в чужую страну. Так уж совпало, что падишах и везир оказались чуть спереди свиты и пошли другой дорогой. Через какое-то время, оказавшись на краю глубокого обрыва, оба поняли, что заблудились. Падишах, не забывший про нанесенную обиду, столкнул своего везира с этого обрыва. Радостный такому стечению обстоятельств, падишах продолжил свой путь, и вскоре навстречу ему вышли разбойники, принадлежавшие какой-то другой вере. Сняв с падишаха всю его одежду, забрав драгоценности, связав его, разбойники привели его к своему главарю. Как выяснилось, согласно обычаям иноверцев, тот день был днем жертвоприношения. Увидев падишаха чужой страны, они обрадовались такому стечению обстоятельств, что Оллох услышал их, послав им в качестве жертвы такого человека, причем, не просто человека, а падишаха. И все пришли к единому решению: Принести в жертву падишаха чужой страны.

Связанного по рукам и ногам падишаха доставили к месту жертвоприношения, чтобы, отрубив ему голову, исполнить свой священный обряд. Оказалось, согласно обычаям, на теле у приговоренного не должно быть ни единого изъяна. Главарь приказывает своим палачам:

- Осмотреть его с ног до головы.

И когда осмотрели, на пальце падишаха заметили ножевой порез. Принести в жертву такого человека считалось великим грехом. Развязав падишаху руки и ноги, разбойники отпустили его на волю. Вернувшись на родину, падишах видит, что его везир, живой и здоровый, сидит на царском троне. Падишах преклоняет перед ним колени и просит у него прощения за ослушание. Везир спрашивает его:

- Что вы имеете в виду?

- То, что вы говорили: Все, что пожелает Всевышний своим поданным, все к лучшему и в угоду им. И порезанный мною палец тоже был в угоду мне и к лучшему, спас мне жизнь.

На это везир сказал следующее:

- Если бы не было на то воли Всевышнего, и вы не столкнули бы меня в обрыв, разбойники однозначно вместо вас мне отрубили бы голову, ибо у меня, слава Оллоху, на теле не было изъянов. И не случайно великие мыслители тоже говорили:

Њар он чї додааст Парвардигорам, боз мегирад,

Бигирад, ё нагирад, кори он, шукрона бояд кард.

Всё что дано Богом, то Он отберет,

Благодарны мы Богу, хоть берет иль не берет.

- Мы с вами тоже на каждом шагу должны вознести благодарности Всевышнему за ниспосланное. – сказал Суфи, и кроме, как слушать, Масъуд не соизволил сказать что-либо. «Да, Оллох поистине велик. Величествен и сотворенный им мир. Во имя свободы и спокойствия своего народа Масъуд ежедневно рискует своей жизнью, борется, а этот Суфи в своей обители возносит Оллоху благодарности только за то, что уже живет в этом мире и имеет хоть что-то, чтобы поддержать эту жизнь. Кто из них прав и более близок к истине, кроме Оллоха никому другому не дано знать. – подумалось Масъуду. – В любом случае Суфи не испытывает нужды в Масъуде. Кроме, как возносить благодарности Всевышнему за ниспосланное, Суфи ни в чем не нуждается. Но Масъуд-полководец нуждается в том, чтобы проведать его, услышать его добрые наставления, советы. В правоте своей мысли Масъуд убедился и на этот раз. Он невольно открыл для себя, что приходит к этому мудрому старцу как раз в те моменты жизни, когда трудно ему самому. Стоит ему посетить обитель этого старца, и мудрые слова его словно бальзам очищают душу Масъуда, успокаивают его, заряжают какой-то новой энергией, вселяют в него веру в свой завтрашний день. И все это – всего лишь за час беседы, проведенный Масъудом у этого мудрого старца.

Масъуд возвращается в свою землянку теперь уже совершенно другим, обновленным, чтобы с новой энергией взяться за то дело, которому посвятил всю свою оставшуюся жизнь – за свободу. …

Похожие записи:

Вы можете оставить сообщение



 

 
22 queries. 0.553 seconds.