В Москве сегодня с размахом отметили Навруз – один из древнейших праздников, который символизирует начало новой жизни и приход весны. Московский общегородской праздник «Навруз-2017» прошел в Москве на территории ВДНХ в павильоне №75.

Праздничные мероприятия состоялись при поддержке Департамента национальной политики, межрегиональных связей и туризма города Москвы,при участии Посольств иностранных государств в Российской Федерации, постоянных представительств республик Российской Федерации в Москве и национальных общественных объединений Москвы.

В числе участников данного торжества – дипломатические представительства, таких стран, как Таджикистан, Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Туркменистан, Узбекистан, Афганистан, Индия, Иран, Пакистан и Китай, в которых традиционно празднуется Навруз.

В Москве весну сегодня встречали на территории ВДНХ. Отмечали праздник, не изменяя восточным традициям, с угощениями. Главным блюдом, конечно, стал король любого восточного стола – плов. Сегодня его готовили представители разных диаспор.
По словам таджикского повара таджикский плов – самый вкусный, потому что из поколения в поколение передаются секреты его особого приготовления, известные только таджикам.

Ведь корни праздника уходят в глубь веков.
История Навруза насчитывает тысячелетия. В “Книге о Наврузе” великого персо – таджикского поэта Омара Хайяма сказано, что происхождение праздника весны и начало празднования нового года уходит в 3-е тысячелетие до нашей эры, одного из древнейших в мире и истории персов царства Пешдодиен.. .

Секретные ингредиенты есть в каждом казане. Например, – изюм, который придает блюду сладковатый, а значит, праздничный вкус. Но таджикский плов – это не простое блюдо. Подобно сумалаку в нем есть нечто сакральное, присущее только национальной традиции таджиков.

Программа праздника необыкновенно красочна и разнообразна и включила в себя концертный блок, выставку-ярмарку народного декоративно-прикладного искусства и традиционных ремесел, показ национальных костюмов, дегустация блюд национальных кухон разных народов. Были организованы мастер-классы народных ремесел и фотовыставка.

Таджикский сегмент на данном празднике традиционно был насыщен элементами и атрибутикой древнейшего праздника Навруз, а гости смогли насладиться выставкой бесподобных изделий национальных мастеров-ремесленников, а таджикские повара приготовили традиционные праздничные блюда, такие как суманак, плов, самбуса и т.д.

Торжественное открытие мероприятия состоялось в 13.00 и началось с театрализованного представления.

В 15.00, руководитель Департамента национальной политики, межрегиональных связей и туризма города Москвы поздравил всех присутствующих с праздников «Навруз» и зачитал поздравление Мэра Москвы Сергея Собянина. После стартовал гала-концерт с участием профессиональных певцов и творческих коллективов национальных общественных объединений.

В качестве почетных гостей в Московском общегородском празднике «Навруз-2017» приняли участие представители национальных диаспор, Председатель Общероссийского общественного движения «Таджикские трудовые мигранты за социальные и трудовые мигранты» Каромат Шарипов, а также представители национальных диаспор.
В духе национальной традиции щедрый подарок сделал участникам и гостям праздника Навруз Чрезвычайный и Полномочный Посол Таджикистана в России господин Имомуддин Сатторов. Три казана таджикского плова были приготовлены и раздавались всем желающим бесплатно. Длинная очередь выстроилась, чтобы вкусить, приготовленный по рецепту таджиков плов.
Необходимо с благодарностью отметить, что нынешний Посол РТ в РФ господин Имомудин Сатторов многое делает как для Таджикистана, в целом, так и для соотечественников, граждан Таджикистана, находящихся в России.
Чрезвычайный и Полномочный Посол Таджикистана в России демократичен и главное формирует новый имидж народа Таджикистана – нации с древнейшей и высочайшей культурой.

В праздновании приняли участие люди разных поколений, различных профессий, артисты, поэты. На праздник был приглашен и Председатель “Таджикские трудовые мигранты” Каромат Шарипов.

Хуршеда Хамрокулова в своем вступительном слове поздравила всех присутствующих с главным праздником народа – Победителя. 9 мая – день радости и день глубокой печали. Свой вклад в Великую победу над нацизмом внес каждый народ, входивший в состав Советского Союза.

С поздравительной речью выступил Каромат Шарипов. Говоря о мужестве и стойкости фронтовиков, которые навсегда останутся примером стойкости и мужества, он, обращаясь к присутствующим женщинам, заговорил о важности воспитания молодежи в духе служения Отчизне.

Рассказывая о деятельности Движения, Каромат Шарипов напомнил присутствующим, что 2015 год является юбилейным и для газеты “Голос Таджикистанцев”- “Овози Точикистонихо”. Председатель Движения пригласил всех участников праздника на празднование юбилея газеты, которая в течение 10 лет стоит на страже соблюдения прав, свобод таджикских трудовых мигрантов и отстаивает честь и достоинство нации.

Культурное мероприятие прошло в дружеской обстановке. Поэты читали свои стихи. Потомки вспоминали погибших и не вернувшихся с войны отцов и дедов. С концертной программой выступили известные и любимые артисты, среди которых яркой звездой блистала Заслуженная артистка, лауреат международных конкурсов скрипачка Нахид.

По окончанию торжественного мероприятия всем присутствующим участникам и гостям вручили несколько номеров газеты “Голос Таджикистанцев”.

Видео материал культурного мероприятия будет размещен на нашем сайте tajmigrant.com

Пресс-центр ООД “ТТМ”

Уважаемые читатели сайта tajmigrant.com! Мы рады Вам сообщить, что на нашем сайте открыта новая рубрика: “Литературная страничка”. В ней мы будем публиковать написанные Вами литературные произведения: стихи, прозу, романы и др жанры. Теперь у Вас появляется возможность выставить на строгий  “Суд” наших читателей произведения, которые Вы по каким либо причинам не публиковали в периодической печати.

Очень надеемся, что читатели прочитавшие произведения наших авторов, оставят свой комментарий и выступят в роли литературных критиков.

Администрация сайта будет очень рада, если с нашей помощью и на страницах нашего сайта “родится” литературный гений. Мы благодарим Вас за активное участие в нашей работе. Эта рубрика появилась только благодаря Вашим просьбам.

В ближайшее время мы опубликуем роман, присланный нашим читателем.

Внимание! Администрация сайта tajmigrant.com оставляет за собой право не публиковать произведения: содержащие не нормативную лексику,  с призывом к действию, направленные на разжигание межнациональной розни и оскорбляющие религиозные взгляды наших читателей.

Об авторе

Известный таджикский прозаик, член Союза писателей Таджикистана, Лауреат Премии имени Носири Хусрава Республики Таджикистан Саид Рахмон родился в 1941 году в селении Тихиён Ховалингского района Хатлонской области Республики Таджикистан. По окончании Государственного педагогического института имени Абуабдуллох Рудаки города Куляба Республики Таджикистан работал учителем средней общеобразовательной школы, затем  собственным корреспондентом Комитета по телевидению и радиовещанию при правительстве Республики Таджикистан.

Поклонники пера Саида Рахмона знакомы с рядом его творений в жанре прозы. Роман «Полководец Масъуд» – одно из таких значимых его творений, удостоенное Премии имени Носири Хисрава в области литературы.

Письмо автора романа Саида Рахмонова:

Здравствуйте, дорогие читатели сайта tajmigrant.com !

Отправляя Вам свой роман, я надеюсь, что Вы, по мере своих возможностей, будете способствовать его широкому распространению как в пространстве СНГ, так и по всему миру, кому не безразлична участь, постигшая афганский народ,в течение десятилетий так и не сумевший избавиться от ужасов войны и кровопролития.
Роман этот тиражом 900 экземпляров был издан на таджикском языке, был удостоен Премии имени Носира Хисрава (Республика Таджикистан)в области литературы 2009 года. Затем, в 2010 году, был переведен на русский язык. но в силу своей финансовых затруднений я не смог издать его на русском языке. Этот роман этот может представлять определенный интерес в широком кругу как славяноязычных, так и англоязычных читателей, и я надеюсь на дальнейшее сотрудничество с почитателями своего труда.
Жду Ваших откликов по контактному адресу:
k.pravda@mail.ru
Телефон: +992 918 748149
+992 8332223254, редакция газеты “Кулябская правда”,

или

735360,
Республика Таджикистан,
Кулябский район,
кишлак Сариосиёб,
Саид Рахмонов.
С уважением и наилучшими пожеланиями
Саид Рахмонов.

Скачать роман в pdf формате: Саид РАХМОН. Полководец Масъуд.

Авторизованный перевод с таджикского

Зафара Муродова.

«Эжод»

Душанбе – 2008

Воюют цари, страдает народ

Спустя три десятка лет после второй мировой войны, к страницам мировой истории, вслед относительно спокойного периода холодной войны, вторая половина двадцатого столетия добавила и немало других кровавых страниц. Одной из них является и кровавая трагедия, развернувшаяся в Афганистане. Еще раз столкнувшись лбами, две мировые системы в лице двух сверхдержав выбрали полигоном для своих разборок горы и равнины многострадального Афганистана. Воюют цари, страдает народ. Война, длившаяся десять лет, своими кровавыми отблесками не утихающая и по сей день, не могла не задеть и простого афганского дехканина Ахмадшаха Масъуда, волей судьбы оказавшегося в самой гуще этой переделки и по злому умыслу прихотей властелинов мира ставшего и великим полководцем.

Великому сыну афганского народа Ахмадшоху Масъуду и посвящена книга известного таджикского прозаика Саида Рахмона.

Во имя Оллоха Всемогущего и Милосердного!

Глава I

И вод морей не хватит, чтоб кончик пальца обмочить,

И книг благодеяний твоих перелистать страницы.

Холодный зимний вечер. Снег валит беспрерывно. Закончив сумеречный намаз, сложив молитвенный коврик, уложив его в нище, старушка Хадича взялась топить танур. Положила туда охапку сухих дров, обратилась к внуку Масъуду, сидевшему в углу избы.

- Родненький мой! Да не ослабеть твоим цепким ручонкам и орлиным глазкам. Принеси-ка в кочерге головешки огня и клади под дрова. Да, не забудь, потом и дымоход открыть, чтобы ветром подуло на дрова. Оллох даст, зажжем огонь, посидим у сандали*, отдохнем хорошенько.

- Бабуся, а ты мне потом сказку расскажешь? – взяв у двери кочергу, повернувшись к бабушке, словно услуга за услугу, как бы невзначай, вопрошает Масъуд.

- Ах, ты мой родненький! Как я тебя люблю! Еще есть немного времени. Конечно расскажу! Как только закончу вечерний намаз, до самой ночи, пока не уснешь, сказки тебе буду рассказывать. Хорошо? – разостлав молитвенный коврик, старушка повернулась к внуку.

- Бабуся, еще и песенки споешь? – заметив в ее интонации готовность уступить, Масъуд вставил и свое второе пожелание.

- Конечно, и песенки спою, родненький ты мой. Поставь-ка лампу в нище, чтобы и во внутренней комнате было светло.

Узнав, что и этим вечером его ждет продолжение вчерашней сказки и много-много песен, Масъуд был вне себя от радости. Потому с особым рвением взялся за дело.

Подобрав и сложив в кучу головешки, Масъуд встал, обратил свой взор на дымоход, откуда до слуха доносился злобный вой холодного ветра. Чувствовалось, что с наступлением вечерних сумерек стало еще холоднее. Что и снег стал валить еще сильнее, можно было судить по падающим через дымоход снежным хлопьям. Снежинки на время заняли собой детское воображение, увели в дальние дали: «Вот ухвачусь за кончик снежной нити и поднимусь по ней над всем кишлаком, над ущельем, горами, поднимусь аж до самой вышины, чтобы сверху посмотреть, чем заняты люди в эту пору, каково им жить, у всех ли тепло дома, …Ах!» И воображение тут же вернуло его обратно. Сразу  вспомнил, что никак не получается у него зажечь огонь. Царила уже ночь. Масъуд снова взялся за дело. Надеясь, что долгожданный огонек вот-вот высунет свой красный язычок, лизнет ему ручонку, он все сильнее и сильнее дул на потухающие  головешки. И, судя по затаившимся в них искоркам, можно было понять, что огонек внутри все еще не погас. Масъуду было обидно, что огонек никак не желает услышать его просьбу зажечься.

*Сандали – камин

Старушка возвела руки к лицу. Поблагодарив Всевышнего за ниспосланное,

приветствием воздав дань уважения пророку Мухаммаду и всем святым, закончила намаз, вчетверо сложила молитвенный коврик и повернулась к внуку, копошившемуся у танура. По доносившемуся оттуда шелесту поняла, что ему все еще не удалось

разжечь огонь.

- Огонек все еще не слушается тебе, родненький мой?

- Сейчас, бабуся, разожгу. Еще чуточку подую, и разожгу огонь. – все еще продолжая дуть, выдохнул Масъуд.

- Не мучь себя, родненький! Дай, я сама мигом разожгу. Если опоздаем, затухнут и оставшиеся головешки. Тогда труднее будет и лампу зажечь. Быстрей неси сюда кочергу, сладость ты моя!

С кочергой в руке Масъуд подошел к бабушке и сел рядом. Старушка свернула правый рукав, взяла кочергу, глубоко вдохнула и начала дуть на черные головешки. Переводя струю воздуха с одной головешки на другую, она словно искала, где прячется огонек, чтобы поймать его и выдавить наружу. И, наконец, будто нашла, что еще раз быстро и глубоко вдохнула, набрала в щеки воздуха, подула сильнее. Головешки ожили, побагровели и заискрились. Первую, слабую, попытку язычка пламени встать сменила вторая, более сильная попытка, и язычок пламени, теперь уже более крепкий, чем первый, обхватил собой всю головешку, выпрямился и поднялся во весь рост, на мгновенье озарив довольное лицо старушки.

- Видишь, сыночек! Всевышний услышал мои молитвы и своим светом озарил наш с тобой очаг!

А про себя подумала: «Значит, Всевышний оставил мне еще силы, чтобы в теплоте и уюте содержать домашний очаг. Благодарю тебя, о Оллох, что позволяешь мне своим участием принести хоть какую-то пользу своим родным и близким!»

Старушка снова глубоко вдохнула воздуха и подула на разгорающиеся угольки. Извиваясь, пламя вмиг охватило собой все содержимое кочерги, и, словно красный мак в весеннюю пору, средь желтой нивы, покачнувшись, своим язычком благодарственно лизнуло и наклонившееся лицо старушки.

- Родненький мой! На вот, неси. Сперва лампу зажги, затем подложи под дрова, что в танур положила. – протянув Масъуду кочергу, старушка облегченно вздохнула.

Фитилек лампы воспылал, озарив своим слабеньким светом маленькую избу старушки. Раздающийся треск свидетельствовал о том, что огонь и в тануре набирает силу. Постепенно становилось теплее и светлее. Лишь доносившийся снаружи злобный вой ветра, напоминающий волчий, не давал забыть, что за стеной избы, в дальней глуши огромного ущелья продолжает лютовать холодная зима.

При слабом свете огня танура* Масъуд, провожая взглядом струю дыма, поднимающегося вверх, углубился в мир своих детских фантазий: «Неужели у дыма есть глаза, что он находит дымоход, выбирается из нашей темной и маленькой избы, окажется снаружи и увидит такие же струйки дыма, выходящие из других изб. Присоединится к ним и поднимутся вместе еще выше, окажутся над всеми разбросанными по всему ущелью такими же избами. И на этой огромной вышине будут гулять, любуясь дальними далями. Как это красиво!..»

- Родненький ты мой! Ну-ка бери коврик, стели у танура и неси курпачи**. Настало время ужина. – старушка Хадича перебила полет его фантазии. – Очевидно, в такую погоду, да еще в темноте твоя мама с братиками не смогут выбраться из дома. Да и дедушка сам болеет, иначе сам бы привез их на лошадях! Вот уже два дня, как нет от них никаких вестей. Если бы не этот злополучный снег, невестка с внуками сами пешком вернулись бы домой. И от отца твоего почему-то никаких известий. Видимо дела по службе в Герате не отпускают его домой. Да и в Герате ли он? Сама толком не знаю, в Герате ли он, в Кабуле или в другом месте. Где бы он ни был, да хранит его Оллох.

Он единственный наш с тобой кормилец. А что есть в этом отдаленном горном ущелье, чтобы он остался здесь работать, а не ездил по городам и весям, чтобы раздобыть нам на пропитание? Ничего!

- Бабуся, когда сказку расскажешь-то? – усаживаясь поудобнее на курпачу, Масъуд перебил череду ее размышлений вслух.

- Погоди, сыночек, не торопись. Подай-ка мой халат, а то кости мои старые от холода продрогли. Дрожу вся. Глядишь, сейчас вода в чайнике закипит, поужинаем, сядем у сандали. И чай будем пить, и сказки рассказывать. Интересные сказки. Очень. …Уфф, старость, как говорят, не радость. Все силы отнимает!.. – Надев свой старенький халат, старушка тоже расположилась поудобнее. При свете фитилька бабушка и внук ели свой нехитрый ужин. Запах жареной пшеницы дразнил аппетит. Горстками пережевывая, поедая пшеницу, аппетитно запивали чаем.

Приготовления ко сну тоже недолгие. Пока бабушка была занята намазом, Масъуд быстро постелил обоим у сандали и сел слушать, что произносит бабушка, когда заканчивает намаз.

- Бабуся, что-то долго длился твой намаз. Когда закончила, какую суру прочитала и сказала «Омин»? – не замедлил поинтересоваться Масъуд.

- Сыночек, всегда читаю часть из суры «Ёсин» или «Таборак! Потом обращаюсь к Оллоху с мольбой о сохранении здоровья тебе, твоим папе и маме. Прошу Всевышнего, чтобы он ниспослал нам благоденствие, достаток и изобилие на нашем дастархане***.

- Вот сейчас что читала, бабуся?

- Прочитала еще один известный стишок и помолилась за тебя!

- Что этот за стишок был? Бабуся, ну-ка еще раз прочитай, я выучу его наизусть!

- Худовандо, мадад фармо, мадад кун,

Маро арзандаи кунљи лањад кун.

Намедонам дигар оёти Ќуръон,

Мадад бо Ќулњуваллоњу ањад кун.

О, Оллох, помоги мне, окажи услугу,

Сделай достойной могилы своего слугу.

Не знакома я с другими оятами Корана,

Кулхуваллоху ахад! Вот все, что я могу.

* Танур – печь, в которой делают выпечки.

**Курпача – матрац.

*** Дастархан – скатерть.

- прочитала наизусть старушка..

- Еще раз повтори, бабуся, чтобы я запомнил.

И старушка повторила. Затем Масъуд повторил услышанное наизусть.

- О, сладкий ты мой! Оллох не пожалел для тебя не только острого зрения, но и прекрасной памяти! Все хватаешь на лету. Дай, Оллох, чтобы мой внучок в этой жизни достиг всего, что пожелает!

Иди, сыночек, закрой дверь на щеколду, потуши огонь, чтобы масло зря не жгли, ложись рядом с бабусей своей и слушай сказку.

Было это и ли не было. …– начала свою сказку старушка Хадича. – И Масъуд всем своим существом стал вслушиваться в слова бабушки. – На этот раз, родненький ты мой, расскажу тебе не сказку, а быль. Слушай и запомни, сыночек!

Человек должен знать свои корни, откуда, из какого рода происходил, почитать их, чтобы и его жизнь была содержательной. Чтобы в судный день добродетель облагораживала его.

Наши с тобой предки, родненький мой, жили на берегах реки Зарафшон, у подножья гор Нурато селения Дахбед Самарканда. И каждый из них до конца своей жизни поклонялся в сторону усыпальниц Ходжа Исмоила Бухори, Махдума Аъзама и других святых того райского уголка!..

Суждено было, что во времена правления кровожадного Тамерлана мангитские племена нападали на края наших предков, убивали женщин, стариков, даже детей, сжигали их дома, их цветущий край и превращали в руины.

Мой прадед Мухаммад в то время был вождем племени. У него было пятеро сыновей-богатырей. Его дети в свое время учились в медресе Самарканда и Бухары и были людьми образованными.

Прежде, чем покинуть этот мир, прадед позвал к себе всех пятерых сыновей и сказал им: «Не видать нам конца и края произвола монголов, тюрков и мангитов! Единственным выходом, чтобы выжить, не дать смешаться нашей крови с этой нечестью, я вижу в том, чтобы покинуть родину.

Похоронив отца со всеми почестями, братья вместе со всеми соплеменниками пустились в путь, неведомый никому. И сколько лет провели в тяжелых скитаниях по городам и весям, никто из них толком и не помнил. Так прошли город Бойсун и ступили в благодатную долину Хисор, обитаемый таджиками. Сколько жили они в этом крае, они точно и не помнили. Известно лишь одно: В этом краю тоже правили мангиты, тюрки, катаганы, соплеменники Тамерлана. Живя в нищете и бесправии, нашим предкам и здесь пришлось нелегко. Грабили, убивали, насиловали их, жгли их дома и здесь. Племя, не имевшее крыши над головой, разбежалось кто куда, сыночек! Часть их направилась в Каратегин, часть – в Хатлон, а другая часть в Балджувон, Ховалинг, Куляб и Фархор, что на той стороне реки Пяндж. Наши с тобой дед и прадед перебрались на эту сторону реки Пяндж и обосновались в этих горах.

Жизнь и на этой стороне реки была не сладкой. Не было покоя от меча, кинжалов и пуль винтовок местных племен. Как зоркие горные орлы разбрелись наши предки по высокогорью Гиндукуша, чтобы уберечься от произвола пашту, балуча, хазоры и туркменов. Пятеро братьев с семьями нашли себе убежище здесь, куда еще не ступала нога человека. И, осмотревшись, поняли, что в этом каменистом горном крае не то, что деревья, даже трава не растет. Сладостными были теперь воспоминания проведенных месяцев на берегу быстрой реки Зарафшон с ее холодной водой. Безопасный уголок, прохладный климат горного края запомнился нам. Человек, оказывается, привыкает к какому-то месту. Вот и мы, привыкшие к своему родному Дахбеду, никак не забудем красоту его рек и горы Нурато.

Это потом мы обосновались в этом ущелье, привезли в сумах на ослах и лошадях плодородную почву, построили себе дома, обустроили свои участки, стали пахать, сеять, занялись животноводством. Словом, наладили свою жизнь. А тогда было не до этого. Надо было, во чтобы то ни стало, выжить. Для этого вынуждены были искать себе убежище в горных пещерах. Вскоре и разбойники с большой дороги узнали о нашем существовании. Их вооруженные набеги в наши края стали частыми. Наши деды, как и твой отец-красавец, поняли, что сами должны встать в защиту своих семей. Герои побили злоумышленников. Да так побили, что те надолго забыли дорогу в эти края, не осмеливались совать туда свой нос. Молва об их мужестве вскоре разнеслась по всему горному ущелью. Народы, постепенно населявшие горное ущелье, теперь знали пятерых братьев и как первых поселенцев этого ущелья, и как мужественных людей, готовых как лев встать на защиту своего народа, горного края. И в честь пятерых мужественных братьев назвали горное ущелье Панджшером (в переводе с дари «Пять львов»). С тех пор этот край и известен всем как Панджшер.

Сколько лет прошло с тех пор, сколько воды утекло, никто точно не знает. Но имена пятерых твоих прадедов остались здесь навеки, прославили ущелье на всю округу.

Да, кстати, в честь тех пятерых братьев, родненький мой, народ сочинил стихотворение, передающееся теперь из уст в уста. Я тебе сейчас зачитаю его, а ты выучи его наизусть. Поскольку это память о тех братьях – твоих прадедах, прославивших этот край.

- Ну-ка, бабуся, зачитай! – попросил Масъуд. И старушка Хадича запела сладким и тихим голосочком.

Мо панљ бародарем, аз як пуштем,

Дар панљаи рўзгор панљ ангуштем.

Чун боз шавем, дар назарњо аламем,

Чун љамъ шавем, дар дањанњо муштем.

Нас пятеро, пятеро братьев родных,

Как пять пальцев, и в быту мы сродни

Раскрываясь, мы – вихрь мятежный,

Сжавшись – кулак могучий, заткните рты.

- Услыхал, сыночек? – спросила старушка, закончив читать.

- Хорошее стихотворение! – подтвердил Масъуд и попросил прочитать еще раз.

- Ну-ка, родненький, теперь ты прочитай, а я послушаю. – повторив, таким образом, три раза, старушка пожелала послушать внука.

Чуть углубившись в себя, Масъуд наизусть зачитал услышанное.

- Вот это да! Хватило три раза, чтобы ты на лету схватил услышанное. Молодец, родненький мой!. – Чуть погодя, старушка вновь спросила:

- Дорогой Масъуд, ты ходил хоть раз на кладбище Ходжа Иброхима?

- Да, ходил, бабуся. Нас с братом Яхё папа брал с собой.

- Раз уж ходил, так вот, запомни, тот святой считается братом наших предков, приехавших из селения Дахбед Самарканда, одним из основателей Панджшера. А наш прадед Ахмадшох принадлежит к их династии.

Знай и помни это, родненький ты мой. Мы с тобой должны помнить и почитать их.

- Хорошо, бабуся! – задумался Масъуд, вслушиваясь в рассказ бабушки.

- Из века в век наши предки, сыночек, вот так жили у подножья этих острых горных вершин. Начиная у входа в ущелье Панджшер, жители кишлаков, расположившихся у реки Панджшер, до самых Аъноба, Бозорак и нашего Джангалака, все принадлежат семейной династии тех пятерых мужественных братьев – сыновей деда Мухаммадамона.

Да и сейчас видно, как вторгаются на наши земли чужие племена – тюрки, англичане, русские – пытаются какое-то время господствовать здесь, да свободолюбивые панджшерцы не хотят преклонять перед ними колени и выгоняют их со своих земель.

Как зеницу ока беречь свой родной край – это завет наших с тобой отцов и дедов, сумевших в целости и сохранности уберечь нашу родину от недругов. Если мы не будем следовать их завету, все будем уничтожены. Береги, Оллох, вас, сыночек. Вы наши будущие защитники.

Старушка Хадича на этом месте прервала свой рассказ, посмотрела в глаза внуку, хотела убедиться, уснул ли Масъуд. Но в темноте ночи не смогла разглядеть его лица. Вслушиваясь в слова бабушки, Масъуд еще не уснул. Но веки, не послушные воле юного хозяина, отяжелели, смыкались вопреки его желаниям. Не помня когда, он так и заснул.

Старушка накрыла внука краешком одеяла, встала. В темноте нетрудно было разглядеть, как ее сутулое тело отошло к войлочной сумке, что лежала в углу избы и служила хранилищем зерновых, бобовых, картошки. Оттуда она взяла четыре штуки картошки, подошла к тануру, отодвинула краюшек коврика, закрывающего танур, кочергой образовала углубление в золе и положила туда картошки, золой накрыв их сверху. Уверенная, что к утру картошки хорошенько сварятся, и будет им сытный завтрак, старушка легла рядом с внуком.

С самого утра ущелье окутал густой туман. Затем подул холодный ветер, и начал валить снег. К вечеру все вокруг накрылось снегом. Мать Масъуда пошла проведать больного отца в селение Аъноба, что ниже по ущелью, через два кишлака. Собираясь в дорогу с сыновьями Ахмадом Яхё и Ахмадом Зиё, она сказала, что проведает отца и к вечеру вернется. Но почему-то ее до сих пор нет!» – мысли всякие лезли в голову старушки. Ее, уставшую изможденную, ломило. Словно невидимый барометр, наступающий холод она чувствовала каждой клеткой своего тела. Не брал в свои объятия и спасительный сон. Не помогало отчего-то и трехразовое чтение суры.

Темнота холодной зимней ночи ущелья Панджшер окутала в свои объятия еще одну маленькую семейку, несмотря на свою бедность, счастливо и беззаботно устроившуюся в скромной избенке, находившейся на краю этого огромного ущелья. Вселенной незачем было знать, о чем думает, что тревожит старушку Хадичу в эту холодную ночь. Глава семьи, сын старушки Ахмад в поисках куска хлеба насущного пустился на заработки, в далекий большой и древний город Афганистана Герат. Может, весной, с наступлением тепла вернется домой. … Когда все-таки сон затмил глаза, старушка уже не помнила.

В этой небольшой избушке, что на окраине ущелья Панджшер горного хребта Гиндукуш этой огромной Вселенной в своем  маленьком мирке и жили старушка с внуком. Они еще не знали и не гадали, какие бури ждут их в недалеком будущем, в середине двадцатого столетия.

… Человечеству стало тесно на земле. В мире, разделенном на бедных и богатых, сильных и слабых, человек рвется осваивать околоземное космическое пространство, проникнуть в глубины вселенной. И на этом фоне в силу своего величия и значимости сильные мира сего не забывают вспомнить, что у них еще нерешенные остались земные проблемы. И, чтобы решить их, они всегда прибегали к использованию людских ресурсов, возможностей и положению тех, кто по своему социальному статусу, жизненному уровню находился ниже, в нищете, голоде, испытывал нужду в милостыне сильных мира сего. И всякий раз чем  дальше уходил человек от корней своих, он все дальше становился и от своей человечности, терял свое человеческое «я». На этом этапе своего развития тварь под названием «человек» порой становилась хищнее, злее самого жестокого и злого хищника, который когда-то обитал на планете Земля. И хищником, и жертвой становился сам человек.

Старушка Хадича еще не ведала о грядущих великих переменах. Но за всю свою неспокойную жизнь вывела одно: чтобы быть хозяевами даже этого маленького клочка земли, этой избушки с несколькими ободранными циновками, в течение всей своей жизни им приходилось бороться, терпеть лишений и гонений. С окружных сел Кундуза и Пули Хумри, Кобула и Пешавара Пакистана и других селений объявлялись вооруженные разбойничьи отряды и убийцы и нападали на дома и села, грабили, уводили скот, женщин и девушек. Мужчины и молодые парни села должны были всегда готовы отразить их нападение, защитить свою обитель, честь своих семей.

Если она о многом знает по рассказам своих дедов и отцов, то многое знает и не понаслышке. Старушке самой приходилось стать свидетелем таких жестоких и страшных сцен. И свидетелем многих таких повествований, о которых рассказала Масъуду, была сама старушка Хадича. В этом ряду старушка хотела было поведать и о конфликте отца Масъуда с его другом Фозилом. Но подумав, что Масъуд еще юн для таких разговоров, рассказать не решилась. Самой же Хадиче споры сына с Фозилом о политике порядком надоели.

Эти двое мужчин готовы были часами спорить. В последний раз их разговор состоялся месяц назад, когда Ахмад приехал проведать семью.

- Ваше житье-бытье, дорогой брат, как и наше – не сахар! – сидя за скромным дастарханом, обмолвился человек в военном.

- Слава Оллоху! Мое богатство – это вот моя скромная обитель, да мои дети. – ответил Ахмад.- Хотя и жить трудно, благодаря Оллоху и полученному образованию что-то добываю на пропитание семьи. Если здесь в Панджшере для большинства трудоспособного населения нет работы, то в больших городах я своему ремеслу и знаниям нахожу применение. Да и какая может быть работа в этом горном ущелье? Растительности даже нет никакой. Разве что только гранит. И все. Нет даже никаких цехов по обработке и этого камня, чтобы заняться хоть и ремеслом каменотеса.

- Брат, но ведь нам с вами и в таком нашем бедственном положении житья не дают! – поделился наболевшим Фозил. – С четырех сторон давят на нас чужестранцы. Правдами и неправдами пытаются навязать нам на голову всякую чушь. И каких только бед и невзгод не валят на наши головы. В этот жестокий век нетрудно и головы лишиться. Сами свидетели: По-соседству с нами на той стороне реки Пяндж кафиры – русские захватили земли наших мусульман-единоверцев туркменов, казахов, узбеков, таджиков. Многих порубили. Как наши с тобой деды и прадеды, многие со страха в поисках хорошей жизни покинули родные края, перебрались на эту сторону реки, на афганскую землю. Увы, и здесь нам нет житья. Разбойники с большой дороги и здесь не дают нам покоя..

- Видел ли гробницу последнего бухарского Эмира Олимхона на кладбище Шухадо Солехини Кабула?

- Видел, бывал и там, – сказал Ахмад. – А знаешь, что написано на надгробии?

- Нет, не знаю, – ответил Фозил.

- Один трогательный бейт выведен там.

Амири беватан зору њаќир аст,

Гадої дар ватан шоњу вазир аст.

Жалок и ничтожен без родины эмир,

Нищий на родине – и эмир, и визир.

Его прах здесь, а жена и дети великого завоевателя мира сейчас, как мне кажется, живут в арабских эмиратах и в Германии. Таким образом, все мы скитаемся вдали от родины. Нигде нет нам покоя от произвола завоевателей и грабителей!

На самом же деле все эти народы наши с тобой единоверцы, одной с нами крови!

- Да, да! – поддержал Фозила Ахмад. – Мы с тобой от Самарканда до Ирана и Курдистана – все одной нации. Персоязычные таджики мы и мусульмане! Было время, когда нас объединял великий Хорасан. По прошествии лет завоеватели отделили нас от родных корней, разделили по частям. Теперь трудно объединить в единое государство персов Ирана, Хорасана. Мы были как пять пальцев одного сжатого кулака. Теперь этот кулак разжали, братьев разъединили.

Войска Александра Македонского, Чингизхана, англичан и русских веками своими набегами тиранили нас, сеяли семена вражды среди нас самих же.

- Все это, по-моему,  – сказал Фозил, – от нашего невежества и безграмотности. В плену невежества мы остались безграмотными, необразованными. Видя наше положение, чужие племена продолжают сеять среди нас эти самые, как ты говоришь, семена вражды и неверия. Вследствие этого мы не перестаем враждовать со своими соплеменниками, единоверцами, убиваем своих же братьев и сестер. Этим нашим безумием и пользуются чужие, враждебно настроенные к нам племена. И такое самоубийство продолжается из века в век.

Если у себя на родине не будет тебе житья, то чего ждать на чужбине? Кто на чужбине тебя будет уважать и жалеть? Даже думать так – глупо.

Пятьсот лет назад наши с тобой предки не от хорошей жизни перебрались сюда из местечка Дахбед Самарканда. Разве тогда им хорошо жилось там? Или их потомки жили хорошо? Отнюдь.

Единственная наша надежда и опора в этом мире Всевышний – Оллох. Нет надобности ждать добра от земных тварей!

Взять, к примеру, Советский Союз. Заняв по территории одну шестую часть планеты, эта страна до сих пор не насытилась землей. На Западе Советский Союз захватил румын, чехов, болгар и другие народы. Пялит глаза на Восток и Юг.  Несметное число монголов готово откликнуться на его малейший зов. Вот уже который год из-за боязни Америки и Великобритании страна советов намерена захватить Афганистан. Это значит, что Советский Союз опасается, что Америка захватит Афганистан и установит здесь свои военные базы, направить в сторону страны Советов свои баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Россия же намерена опередить Америку, первой захватить Афганистан, чтобы, видя здесь военное присутствие России, Америка не сунула сюда свой нос. Это значит, что сегодня два дракона намерены господствовать над всем остальным миром. Это однозначно. От присутствия любого из них нам не ждать ничего хорошего. Эти государства пошлют к нам свои войска. Если англичане сто лет командовали здесь бряцанием оружия, то теперь очередь за Советским Союзом.

Вслушиваясь в слова Фозила, Ахмад мысленно представил себе, как американцы и русские своими многотысячным войском захватят города и села Афганистана. Действительно, этот мужчина говорит правду. И что еще хуже, в этом крае, находящемся на очень низком, феодальном уровне развития, нет ни сил, способных противостоять им, не допустить вторжения интервентов на территорию страны, ни властных структур, способных объединить, сплотить народ перед угрозой интервенции. Вот уже сколько веков, как эта многострадальная земля, искалеченная войнами, превращается в руины.

В большинстве передовых стран мира сформировался передовой рабочий класс. Строятся промышленные предприятия, крупные заводы и фабрики, морские суда, воздушные и космические корабли. Жизнь движется вперед. А в нашей, отсталой от передовой науки и образования стране, не можем производить даже мыла, спичек, иглы, гвоздя и стекла, не говоря уже о передовых мировых технологиях. По сей день землю продолжаем обрабатывать ручным дедовским способом. Еще лучше плугом, привязанным к волу. Образование и школа находятся на очень низком уровне развития.  Абсолютное большинство населения не умеет даже читать и писать.

Государством управляет в основном ислам. И такое господство все тысяча четыреста с лишним лет.

Невежество, необразованность – основная причина отсталости страны, ее продвижения вперед. И до сих пор никому не удалось устранить это невежество.

Жизненная необходимость вынудила Ахмада получить образование в Англии, не раз совершать поездки в Америку и Россию, познакомиться с государственным устройством этих стран, образом жизни людей. Знает, если страны Запада избрали капиталистический путь развития, то в  европейской части мира, России и Средней Азии господствует социалистическое мироустройство. На сегодняшний день мир разделен на две противоборствующие системы – капитализм и социализм. Вот уже сколько десятилетий эти две системы враждуют между собой, превратившись в двух непримиримых врагов. Десятилетия каждая из них ищет способы уничтожить своего врага, чтобы стать единоличным лидером в мире.

Эта их вражда и стала причиной того, что в водовороте их разборок оказались сотни других народов и стран. В первую очередь, народов соседствующих с ними стран. Это значит, что в результате их разборок будем страдать мы. Их военные базы будут функционировать на наших землях.

Эта захватническая политика существует с давних времен. Продолжается и поныне.

- Что умолк-то? – Ахмада, погруженного в такие нерадушные размышления, вновь привел в себя Фозил:

- Да так, вспомнилась жизнь соседних народов. – ответил Ахмад.

- Каких еще соседей? – не понял Фозил.

- Таджиков, туркменов, казахов.

- Все они – мусульмане, как мы с тобой? – спросил Фозил.

- Да, мусульмане. – последовал утвердительный ответ . – Мусульмане, но живут во сто крат лучше нас с тобой.

- Вы, брат, много ездили по миру, много видели. Скажите, отчего они хорошо живут-то?

- Их счастье в том, что они объединены в единой стране Советов. – сказал Фозил, не дождавшись ответа Ахмада. – Когда совершилась революция, народы соседних с нами стран перепугались, что придут русские – кафиры и всех мусульман переделают кафирами. В начале, действительно, с обеих сторон было недопонимание, случались сопротивления и кровопролитие. Но потом со времен стало ясно, что русские-кафиры не имеют ничего против ислама и мусульман. Жизнь людей стала налаживаться еще лучше, чем было до прихода русских. За все годы совместного проживания в составе единой семьи народов СССР Советская власть построила  в этих республиках столько городов и сел, обустроила их, чего не видели эти народы за все предшествующие столетия. Об этом можно даже судить хотя бы по уровню жизни тех городов и сел, что разбросаны вдоль реки Пяндж. Чувствуется, что даже жизнь таджиков на той стороне реки во сто крат лучше нашей. Там тоже живут, кстати, мусульмане и соблюдают все законы шариата. Никому нет до них дела. Это наш злой рок судьбы, что русская революция не перешла на эту сторону реки. Будь иначе, мы тоже жили бы также, как и они. В красивых городах и селах, имели бы свою сельскохозяйственную технику, свой транспорт, по ночам электрические лампочки освещали бы наши дома.

- Коммунисты и у нас могут организовать свою партию. Если победят на выборах, будут у руля власти. Может, потом жить станет лучше? – вставил Ахмад. – Для этого нужна сильная рука, здравый ум, способные повести народ к лучшей жизни. Такой силы, увы, в Афганистане нет.

Во всяком случае, страна советов будет стремиться, чтобы выдвинуть коммунистов к руководству страной. Чего бы им это не стоило, они будут добиться своего. Но, к сожалению, большинство населения Афганистана находится под игом невежества, неграмотности, незнания существующего положения вещей. Религия, в течение многих веков пустившая глубокие корни, является основной доминирующей силой общества. Этим фактором пользуются и религиозные деятели и исламские страны, имеющие здесь сильное влияние. Они ни в коем случае не допустят, чтобы их интересы были ущемлены. Короче говоря, они не хотят, чтобы в Афганистане победили коммунисты и как в Средней Азии здесь тоже правила коммунисты. Они поднимут народ, а народ пойдет за религиозными деятелями.

С другой стороны такие могучие страны как Америка, Англия, Германия и другие их союзники, являющиеся врагами коммунистов, будут на стороне исламистов и не пустят сюда Советов. Они будут поддерживать идеологию исламистов и поднимут народ против коммунистов. Выходит, они будут стравливать нас против своих же. А сами со стороны будут смотреть, как брат убивает брата.

После этих слов Ахмад замолк. Фозил спросил его:

- Ладно, где путь спасения афганского народа от голода, нищеты?

- Сами же твердите, что человечество в большинстве стран мира ведет свободный, мирный образ жизни, люди живут в достатке. Мы же находимся на самом низком уровне развития. Так ведь мы тоже такие же люди, как и они. Слава Оллоху, и у нас такие же трудовые руки, такая же благодатная земля, как и у них. Так, почему мы сами не можем создать свое суверенное государство, которое будет способно и защитить нас, и направить нашу жизнь в нужное развивающееся русло как на том же Западе?

Что ответить, на сей раз Ахмад сразу не смог. Задумался. Собрался с мыслями:

- Любое развитие общества, продвижение вперед способствуют ум, знание, здравый рассудок, а не невежество, бряцание оружием. Афганский же народ веками живет, воюя, проливая кровь друг другу.

История тому свидетель, какой бы падишах ни занял царский трон, в течение пяти – десяти лет своего правления кроме как убивать, воевать, он ничем другим добрым делом не занят. Житель города то ли села собрал все нажитое за долгие годы, чтобы домишко себе построить, а в это время войско соседнего города или села идет на него войной, грабит, сравнивает с землей все постройки, сады и огороды, убивает жену и детей. Пока в муках подрастет его следующее поколение и возьмется построить себе новый домишко, к этому времени уже другое воинствующее племя соседнего села, города войной вторгается в его жизнь. Зловещая картина войны, убийства, грабежа, разрушений повторяется.

Не говоря уже об убийствах, грабежах и насилии своих доморощенных командиров, боевиков. В этой стране каждое село имеет своего хозяина, командира, муллу, которые не подчиняются ни властям, ни государству. Не признает даже Оллоха, сотворившего его самого. Так поди, богатырь, при таком раскладе создай власть, построй свою новую жизнь, цветущее общество!

- Так, говорил же, здесь нужен великий, мудрый человек, сильная, как у Сталина, рука, единая политика, направленная на укрепление государственных устоев, чтобы положить конец разбазариванию и расточительству. И чтобы во главу угла государственной политики стояло разрешение проблем науки и образования, чтобы на новый, более качественный уровень поднять сознание народа, пройдет не одно десятилетие. Нужны столетия, чтобы вытащить из глубин нищеты сознание народа.

Даже я сам сейчас, поделившись с тобой этими своими соображениями, боюсь, что за сказанное сейчас меня самого могут приговорить к смертной казни. Кажется, тугой узел невежества из века в век так запутал мозги народов Афганистана, что народ теперь не в состоянии отличить ночную тьму от дневного света. Вырваться от голода, холода, нищеты и бесправия к миру света и благоденствия невозможно не то, что за десятилетие, даже и в ближайшее столетие. Необходимо создавать условия для равноправного развития всех племен, наций и народностей. Нужны свобода и равенство мужчин и женщин, развитие промышленности, создание тысячи и тысячи предприятий, получение бесплатного образования в школах и высших учебных заведениях и принятие сотни таких мер, чтобы народ этой многострадальной земли почувствовал на себе, что такое человеческое счастье.

Заканчивается двадцатый век, а в Афганистане до сих пор повсеместно нет электричества. Так, о каком счастье стоит вести речь? Электричество это свет во тьме, свет в наших домах, сила, от которой могут заработать станки и мощные агрегаты на заводах и фабриках, на промышленных предприятиях, в сельскохозяйственном производстве, на телевидении и радио. Словом, без электричества невозможно представить своего развития, продвижения вперед. А что у нас? Абсолютное большинство населения страны не имеет даже и представления об электричестве.

Советы построили нам электрические станции, мукомольные предприятия, дороги и мосты, обустроили, а мы с вами недооценили всего этого. Это разве  свидетельство нашей высокой сознательности?

Кроме тропинки для скота и пешеходных дорожек за двадцать столетий разве когда-либо мы имели свои асфальтированные дороги? Это разве не Советы построили нам тысячи километров дорог на юге и севере страны, выровняли непроходимые горные серпантины дорог, чтобы сегодня население смогло воспользоваться ими? Мы всего этого недооценили.

Можем ли мы соорудить себе хотя бы одну простую повозку? Существует ли в нашей стране хотя бы одно предприятие по выплавке металла, чтобы мы на другом промышленном предприятии смогли сделать из этого металла хоть какой-нибудь инструмент, который пригодился бы потом в нашем быту? Скажи, Фозил, на что еще способен наш народ кроме, как убивать своего же брата, сжигать его дом, сровнять с землей дома и строения, грабить своего же собрата? Это ли не признак нашего невежества, несознательности? Еще не успело рассветать, как в центре исламского государства, в городе Кабуле включается не один, а тысяча громкоговорителей, будто муэдзины мечетей соревнуются в мастерстве оповещения населения о начале утренней молитвы и призывают посетить их мечети. Это все очень хорошо, что мы живем в исламском государстве и просыпаемся с первыми лучами солнца. С надеждой молимся Оллоху Милосердному и Всемогущему, чтобы в течение дня сотворить деяния праведные. Но, Оллох свидетель, за ширмой ислама мы, мусульмане, порой такие богохульства совершаем, что аж самый страшный кафир не способен не такое.

Недра Афганистана полны залежей серебра, золота, железа, нефти и газа, других полезных ископаемых. Скажи, Фозил, какое из этих месторождений мы освоили, чтобы принести пользу народу, стране? Не это ли признак нашей неграмотности, слепоты, что до сих пор не имеем своих специалистов, чтобы освоить эти месторождения, пустить в производство, заявить о себе на мировом рынке, сделать нашу страну, народ богаче, а жизнь нашу краше?

Развитые народы и народности имеют у себя металлоплавильные, машиностроительные предприятия, строят морские корабли и воздушные судна. Плодом своего ума и ремесел, цивилизации пользуются и сами, и вывозят свою продукцию на рынок, в другие страны. И от этого получают огромные прибыли, что служит процветанию их страны.

В нашей же стране до сих пор нет даже железной дороги. Железная дорога – это самый дешевый вид грузового и пассажирского транспорта. Правда, что в нашей стране все еще не используется огромная площадь плодородных земель. Разве при помощи дедовских плугов, привязанных к волам, много ли вспашешь земли, много ли получишь урожая? Нет у нас и каналоочистительной техники, чтобы вырыть каналы и запустить воды рек в засушливые земли. Из богарных земель урожай получаем в таких объемах и с таким качеством, что и на внешнем рынке ценится не так, как хотелось бы. Вспомни, Фозил, про равноправие женщин и мужчин. Мать, служащая источником жизни на земле,  в нашей стране лишена всех человеческих прав. Как в учебе, так и в труде в большинстве стран мира женщины пользуются равными с мужчинами правами. Во всех сферах общественной жизни женщины и мужчины трудятся на равных. В большинстве стран мира женщины принимают активное участие в управлении государством и общественной жизнью. Афганские же женщины от семи до семидесятилетнего возраста ходят под паранджу. Не то, что как раб, она бесправна даже хуже раба. Их права в этом крае полностью ущемлены. Женщину, которая растит и воспитывает членов нашего общества, женщину, взвалившую на свои плечи всю тяжесть домашнего хозяйства, женщину, находящуюся рядом с нами от рождения до самой смерти, в ее правах наше общество сровняло с пылью земной.

Нет никакой жалости и уважения к своей матери, сестре, к женскому труду! Невежества тяжелее, страшнее, чем это, нет на всем белом свете! Женщину продают как товар, как вещь какую-то, кому хотят и как хотят! Не может быть несчастнее наших женщин на свете, что эта бедная женщина не имеет права и слова молвить в свою защиту! Вся наша жизнь, традиции, обряды и обычаи, государственное устройство наше заражено этой болезнью, не излечив которую, мы с вами не сможем и думать о процветании нашего края, благополучии жизни народа!

Ахмад тяжело вздохнул и замолчал. Фозил также был тронут этим, из глубин подсознания идущим, монологом. Понял, что боль, тревожащая Ахмада, намного тяжелее, чем ее представлял себе Фозил. Чтобы не сыпать соль на кровоточащую рану сердца Ахмада, Фозил замолк. И он замолк надолго, мысленно углубившись в себя, теперь уже сам размышляя. «…А представится ли другой такой удобный случай, чтобы получить ответ на свои животрепещущие вопросы?» – вывел Фозил и вновь обратился к Ахмаду:

- Ахмад Соиб, а новые партии с какой целью созданы, и к чему и куда рвутся –то они?

- Дорогой Фозил, Где есть партия, там господствует фальшь, и творятся грязные дела! Сколько существует человеческая цивилизация, у всех религий, партий цель одна – дорваться до власти, управлять страной, всеми остальными людьми. На свой лад, по своему хотению и прихоти! Цель всех людей занимающихся политикой, управлять, властвовать! И ничего другого! Всеми правдами и неправдами эти партии и властолюбцы пытаются завладеть умами оставшихся в невежестве людей, повести их за собой! И как только добьются своей цели, начинают самодовольно ублажать свой ненасытный аппетит, забывая про тех, чьей поддержкой они дорвались когда-то до этой самой власти!

Знаешь, что каждое село имеет своего командира, муллу, хозяина. И каждый из этих людей считает себя главным, не подчиняется волости? Глава волости, в свою очередь, считает себя умнее, грамотнее любого царя и министра. Делает то, что ему самому угодно, что сам пожелает. А те, кто сидит у руля государственной власти, сами находятся в бедственном положении, ничего не могут поделать с государством, людьми, словно бесхозное стадо, потерявшие контроль над собой по всей стране. Во всех селах, как только начинаются распри, сразу теряется контроль, спокойствие и ставится точка благополучию! Нет в нашей стране ни часа и дня, месяца и года, чтобы не было воин, кровопролития, разрушений городов и сел. Пуштунцы имеют своих мулл, командиров, таджики – своих. Точно такое же положение и с  туркменами, казахами, хазора и другими племенами. Все, таким образом объединились в партии, религиозные движения и рвутся к власти. Чтобы добиться своей цели, не брезгуют ничем. Готовы пролить кровь и своего брата. Для этого разжигают межплеменную рознь. Без власти и управления страна катится в бездну нищеты и хаоса. Нищета и голод, невежество и неграмотность все глубже пускает корни. Это и есть неспокойная жизнь нашего народа, что будет продолжаться и после нас с тобой.

Видя все это, бедный поэт тоже не зря писал:

Одами хокї дар ин олам намеояд ба даст,

Оламе аз нав бибояд сохт в-аз нав одаме. …

Нынче трудно найти человека земного,

Мир надо построить новый и человека нового. …

Глава II

Сањар шуд, мурѓи њаќ дар кунгури арши барин пар зад,

Уфуќ хандиду хуршед аз фарози куњ сар бар зад.

Ба кўю барзани Кобул сипоњи ќуфр сангар зад,

Шиори парчами досу чакушро пушти њар дар зад.

Наступило утро, птица счастье улетела,

Заря наступила и солнце засверкало за горой.

Армия неверных поселилось в степях Кабула,

Знамя серпа и молота зацепила за каждый двором.

Жизнь, как корабль, плывущий по морю: Плывет, не замечаешь, с какой быстротой бороздит он водную гладь. Оглянулся, и берега уже не видать. Так и жизнь: Кажется, молод, и вся жизнь еще впереди. Посмотрел на себя раз в зеркало, а там и седина уже на висках блестит, и болезнь какая-то тело ломит. Так и не заметил, как жизнь прошла. И каждый по-своему чувствует это. И лишь в последние мгновения жизни замечают, что уходят. Уходят туда, откуда нет пути назад, И нет человека, кто вернулся бы оттуда и сказал, что ждет нас там.

От тех дней, о которых мы повествовали вначале, минула половина человеческой жизни. О тех событиях, о которых мы повествуем вам нынче, старушка Хадича, Ахмад и Фозил не ведали, так как безжалостные когти смерти давно уже унесли их из этого мира.

Какие же они были счастливые, что не видели то, чего суждено было видеть их потомкам.

Об этих событиях узнает лишь Масъуд, достигший совершеннолетия, находящийся в самом расцвете своей молодости, полный сил и молодецкой удали. И волей судьбы ему суждено было видеть, испытать на себе столько страшных мук судьбы, что не приведи Оллох, испытать все это человеку неподготовленному, психически не готовому видеть нечеловеческие ужасы, выпавшие на долю Масъуда.

Наше дальнейшее повествование – это события и описания жизненного пути того самого Масъуда, с которым уважаемый наш читатель познакомился еще в самом начале нашего повествования, совсем маленьким. Как чуткого и исполнительного помощника своей бабушки Хадичы, в бедной избенке села Джангалак ущелья Панджшер. …

… По итогам каждой недели, вечером в пятницу, как по плану, так и по устоявшейся традиции, высшие руководители Советского Союза, министр иностранных дел СССР, председатель Комитета государственной безопасности СССР, министр обороны и министр внутренних дел СССР, после ужина в 15:00 собирались в Московском Кремле. В приемной генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. И с разрешения генсека входили к главе государства. На этом заседании члены Политбюро отчитывались перед генеральным секретарем, и мудрый руководитель мировой сверхдержавы подводил итоги. Затем, после процедуры анализа и соответствующих выводов каждому из членов Политбюро поручалось определенное задание. Довольные итогом заседания, уверенные, что в министерском кресле сидят пока уверенно, руководители покидали апартаменты руководителя Кремля.

Несмотря на спокойную политическую, экономическую и социальную жизнь в стране, в последнее время настроение Л. И Брежнева оставляло желать лучшего. И было отчего. За последние недели председатель КГБ СССР Юрий Андропов не раз омрачал настроение генсека нехорошими вестями. Особенно, вестями из Европы и Америки, раз за разом сильно потревожившие Брежнева.

После долгих консультаций с министрами и опытными политиками из Политбюро ЦК КПСС глава государства пришел к выводу о необходимости срочного ввода особо подготовленного ограниченного контингента советских войск в Афганистан. В случае задержки Америка может опередить Советский Союз, введя свои войска туда. Случись так, считай, все пропало.

- Если опоздаем, считай, что Америка уже в Афганистане. И будет как кость в нашем горле! – выслушав министров силовых ведомств, из под темных бровей, наморщив их, своим басом сказал Л.И. Брежнев. – Это касается вас, министр обороны, товарищ Устинов.

Маршал Устинов, коренастый мужчина, человек в возрасте, сидевший напротив генсека, услышав это, как человек военный, тут же встал. Встал настолько быстро, что икроножные мышцы несколько отодвинули назад стул. Устинов заметил это и одной рукой попридержал краюшек стула, чтобы не упал и не ставил маршала в неловкое положение.

- Все знаете, – обращаясь к четырем министрам, сидевшим напротив, сказал Брежнев. – Знаете, что в плане своего географического положения Республика Афганистан семьдесят лет как занимает для Советского Союза особо важную стратегическую позицию. Если наши вооруженные силы войдут туда первыми, и мы будем находиться там,  тогда есть гарантии, что будем в безопасности, выживем. Если же Америка захватит Афганистан, знаете сами, какими бедами это нам грозит.

Известно, что союзники Европы сговорились между собой и намерены всеми путями ввести свои войска в эту страну, разместить в Афганистане свои военные базы. Затем наш Советский Союз станет мишенью межконтинентальных баллистических ракет Америки и ее союзников. Наши Таджикистан, Казахстан, Киргизистан, в основном мусульманские республики, и граничат с Афганистаном. Они и будут под самым носом американских ракет. Даже великий Китай, имеющий границы как с нами, так и с Афганистаном, не будет в безопасности.

Л. И. Брежнев глотнул кофе из окаймленного золотыми орнаментами стакана и продолжил:

- Из горького опыта Второй мировой войны мы с вами знаем, что Америка, Англия, Германия, Франция и другие капиталистические страны хотят разместить свои войска в Афганистане. Цель их ясна: стереть с лица земли Советский Союз, мировой социализм.

Политбюро пришло к следующему выводу: Как можно быстрее ввести наши войска в Афганистан.

Я пригласил вас сюда, чтобы узнать по этому поводу ваше мнение. Напоминаю, беседа может затянуться, может быть, до поздней ночи. Ужинать вы будете здесь же, в столовой Кремля. Обсудите, подумайте. Через час вновь соберемся.

После этих слов Л. И. Брежнев встал, направился к двери.

Министры тоже встали, проводив генсека по-военному, лишь взглядом, покинули его кабинет.

Формально такие приемы, встречи, отчеты министров перед генсеком обычно заканчивались за час. Но на этот раз, имея в виду важность ситуации, Л. И. Брежнев попросил министров вновь собраться у него.

От такой постановки вопроса из этих четырех министров только у председателя Комитета госбезопасности в какой-то мере изменилось выражение лица. Казалось, по роду службы и по информации, поступающей ежедневно от тысячи секретных агентов, разбросанных по всему миру, работающих во многих странах мира, председатель Комитета госбезопасности знал, чем дышит тот или иной руководитель государства. Но буквально до этого самого часа не мог поверить, что руководство Советского Союза  и Политбюро согласятся ввести советские войска в Афганистан.

По сравнению с другими министрами и даже с самим генсеком Юрий Андропов был опытным зрелым политиком, грамотным дипломатом и хорошо знал обстановку в Афганистане.

После распоряжения Брежнева и его ухода из своего рабочего кабинета Юрий Андропов вышел из кабинета вслед за министром обороны, старшего по возрасту Дмитрия Устинова, одетого в маршальский мундир, хорошо сидящего на нем и от этого придающего ему еще более величественный и солидный вид. Все направились в столовую Кремля. По пути, чем дольше Юрий Андропов размышлял, анализировал ситуацию, тем больше напрягались нервы. Но виду он не подавал. По опыту знал, что в их деле молчание принесет больше пользы, не успел выговорить слово, как доносчики, соглядатаи доносят твои слова, куда следует. Теперь уже в явно искаженной форме, И сказанное же тобою для пользы дела слово тебе самому же обернется бедой. Другие министры тоже занятые такими же как Ю Андропов мыслями, тихо прошли, сели в углу столовой. Андропов и Устинов оказались за одним столом, напротив друг друга. Оба по-прежнему молчали. От света падающего с красивых люстр, в помещении было светло. В этом свете было нечто даже от цвета радуги, привлекательное. Специалисты – осветители, видимо, потрудились на славу, что каждая лампочка светила каким-то особым светом.

- Юрий Владимирович, что пожелаете? – поприветствовав подошедшую к их столу официантку, Устинов обратился к Андропову. – Ну сколько же эта девушка будет стоять и ждать возле вас?

- Извините, девушка, чуть задумался. – Андропов обратился к девушке.  – Мне только чашку кофе, без сахара. Больше ничего не надо.

Голубоглазая девушка поправила свои пышные волосы, сделала отметку в своем блокноте, затем повернула свой взор к Устинову.

- Я, пожалуй, немного проголодался, Юрий Владимирович, – поправив очки, сказал Устинов. – Если есть жареная курица, мне половину курицы и чашку кофе. Только сладкий, с сахаром. Я привык к сладкому кофе.

Девушка отметила в своем блокноте заказанное Устиновым и отошла.

- Что ж, ситуация осложнилась-таки? – первым начал разговор Устинов.

- Такого поворота событий я не ожидал, – в ответ вставил свое Андропов. – Последствия будут трагическими, Дмитрий Федорович. Неужели, зная все это, другие члены Политбюро дали согласие на ввод войск в Афганистан? Мы с вами, Дмитрий Федорович, тоже члены Политбюро. Не знаю, как вы, но я решительным образом не могу с этим согласиться. Так ведь, отцы наши, да и вы сами, Дмитрий Федорович, знаете, какой трагедией обернулась для нас мировая война. Зная это, и вы можете с этим согласиться? Этим мы наших же детей приговариваем к явной смерти! Это ведь ужас неописуемый! И это вы знает лучше меня, Дмитрий Федорович. Вы и по возрасту старше меня, и жизненного опыта у вас больше. Скажите мне, пожалуйста, чем это объяснить?

- Два дня назад Леонид Ильич вызвал меня к себе.  – сказал Устинов. – Я ему намеком дал понять, что для уничтожения всех стратегически важных объектов по всему миру в степях Казахстана и Сибири мы имеем межконтинентальные баллистические ракеты. В аэродромах Киргизии, Туркмении и других приграничных городов современные военные самолеты находятся в боевой готовности. Пятьдесят лет назад Советский Союз смог победить фашистскую Германию. Сегодня во всем мире нет равных нам по военной мощи. В шестидесятые годы Америка ввела свои войска во Вьетнам и вместе с вьетнамским народом погубила и десятки тысяч жизней молодых американских солдат и офицеров. Так, какая необходимость в том, чтобы и мы, введя войска в Афганистан, повторили печальный опыт американцев? В ответ он указал, не воспротивиться мнению Политбюро. Если не соглашусь, снимут с должности и из членства коммунистической партии.

На какое-то мгновение Устинов замолчал, затем продолжил:

- Вы, Юрий Владимирович, знаете, я уже в довольно-таки солидном возрасте. Я не могу сопротивляться сегодняшнему Политбюро, Леониду Ильичу. Они меня опозорят и выкинут. Если не соглашусь, другого человека назначат на мое место командующим и введут войска Афганистан. Сам, Юрий Владимирович, лучше меня знаешь, что это годами спланированная акция. И мы с тобой не сможем встать поперек решению людей такой породы. Все члены Политбюро – руководители, назначенные самим Леонидом Ильичом. Министры и депутаты – все его родственники, друзья. Говорил же, нам с вами ничего не остается, кроме, как подчиняться их воле.

- Что значит, «ничего не остается»? Сказав так, ввергнуть страну, армию, детей наших в войну, в бесчестье? Так, Дмитрий Федорович? – затаив злость, спросил Андропов.

- Понимаю вас. Пожалуйста, не злословьте мне, Юрий Владимирович. У меня нет сил, слушать такие слова.  – призвал было собеседника к спокойной беседе Устинов.

- Вы, Дмитрий Федорович, чтобы сохранить под собой кресло и должность, одновременно имеете силу убивать тысячи невинных людей в Афганистане, сровнять с землей тысячи городов и сел этой страны, народ которой продолжает жить еще при феодализме. Нет, пожалуй, даже в рабовладельческой формации. Но не имеете сил возразить Брежневу?! – резко вставил фразу Андропов и почувствовал, что сильно заколотилось сердце, словно кто-то кулачком монотонно бьет ему в грудную клетку. Но, не в силах удержаться от нахлынувшей злости, продолжил: – Завтра, когда в цинковых гробах привезут солдатские трупы, без рук, без ног, как решето простреленные тела наших военнослужащих, что ответим их матерям, отцам? Простят ли они нас? Или хотите, чтобы как Гитлер навечно были проклятыми?!

- Хватит! Хватит, Юрий Владимирович! Знайте меру! – со злобой и дрожащим голосом Устинов перебил Андропова. – Вокруг нас с вами сидят чужие люди. Негоже нам с вами так громко злорадствовать. – слегка смягчившись, заметил Устинов, – Во-первых, это столовая Кремля, и не место для таких диспутов. Во-вторых, я вас предупредил, что не вынесу злословия. Вы, Юрий Владимирович, превзошли все рамки дозволенного. Кофе ваш давно остыл. Допейте и успокойтесь. Вы еще молоды. И нервы надо беречь. Здоровье и нервы вам еще пригодятся.

Устинов посмотрел на Андропова. От сильной злобы и гнева по его лицу текли крупные капли пота, пальцы рук, расставленных на столе, дрожали.

От этих слов Устинова, слегка успокоившись, Андропов протянул руку к тарелочке с чашкой кофе. Сделав два глотка, почувствовал, что кофе совсем остыл. За спором не заметили, как время прошло. Поставив чашку на стол, Андропов вынул из кармана платок, вытер пот с лица, обратил внимание на Устинова. Тот, словно ничего и не случилось, аппетитно ел хорошо пожаренные курьи ножки, так же аппетитно запивал их сладким кофе.

«Случись хоть всемирный потоп, а ему, как говорится, и море по колено!» – мысленно отметил Андропов. А что творилось у него на душе, знал лишь он сам.

После этого разговора Андропов вывел для себя, что, действительно, что захочет, что решит генеральный секретарь Л. И. Брежнев, все это непременно и сделает. Хотя лично он и Устинов, будучи самыми влиятельными руководителями силовых структур государства, в отдельности не смогут повлиять и на Брежнева.

Действительно, начиная с семидесятых годов, уровень жизни советского народа год за годом улучшался. Государство становилось все мощнее. Но какой резон из-за боязни Америки ввести войска в Афганистан? Почти сто лет англичане всеми правдами и неправдами пытались установить здесь свое владычество. И все оказалось напрасно. В конце концов, опозоренные, были вышиблены оттуда.

В силу своей образованности в области истории и осведомленности о положении дел в Афганистане, Андропов знал, какие нации и народности живут там: таджики, туркмены, пушту и десятки других наций и народностей. И веками живут они бок о бок, под влиянием ислама, отставая от Европы в развитии на столетия. Во многих провинциях нет и следа от культуры и образования. Особенно в последние десять-двадцать лет в борьбе за трон и власть терзают страну внутренние междоусобные вооруженные распри. Это значит, что младенец, родившийся под канонадой артиллерийских залпов и бряцанием оружия, сегодня уже молодой человек. Открыв глаза, осознав себя человеком, он научился ходить с оружием в руках. Жизнь не научила этого молодого человека ничему другому, кроме как стрелять, убивать себе подобных.

Если во многих странах мира дети проводят дни в детских садах, яслях, школах, получают воспитание, образование, обучаются уму разуму, то в Афганистане каждый человек, умеющий двигаться, способный владеть оружием, утром выходит из дому с одной лишь целью: Любыми путями-способами заработать себе кусок хлеба, чтобы ему и его семье не умереть с голоду. И чего бы это ему не стоило.

Народ этой многострадальной, войной искалеченной страны виноват тем, что волею судьбы их земля оказалась на территории, где имеют свои геополитические интересы такие мировые сверхдержавы, как СССР, Китай, Пакистан, Индия. А ко второй половине двадцатого столетия на арене мировой политики столкнулись интересами две мировые сверхдержавы – Соединенные Штаты Америки и Советский Союз – вершители судеб людских. Это страны, со дня своего основания стремящиеся к мировому господству. И в силу своего геополитического положения Афганистан мог бы послужить им хорошим плацдармом для демонстрации силы, чтобы заявить о своих амбициях на господство как над регионом, так и над остальным миром.

Андропов хорошо знал, что вина афганского народа заключается в своем отставании от всего остального развитого мира в уровне его социального развития, в том, что у него очень мало плодородных земель, образованного населения, квалифицированных специалистов, в его геополитическом расположении. Особенно выгодно захватить эту страну Америке. Ибо, находясь здесь, она может из под самого носа создать военную угрозу всей враждебной ей социалистической системе. И, действительно, если Советский Союз введет сюда свои войска, то это послужит поводом и для Америки, чтобы ввести сюда свой воинский контингент, захватить страну и превратить ее в свою военную базу. Мировой капитализм хорошо знает, что хозяином мирового запаса золота может быть только один, и не более.

Андропов еще знал, что военно-воздушные силы страны, ракетные, бронетанковые, сухопутные войска давно ждут команду о начале ввода войск в Афганистан. Ему не были известны только численность контингента солдат и офицеров, и объемы военной техники.

По устоявшейся привычке этим вечером Л. И. Брежнев хотел услышать мнение своих основных министров, являющихся и основными движущими силами предстоящей военной кампании – министра обороны и председателя Комитета государственной безопасности страны. Чтобы ввести войска в Афганистан, генсеку не имело значения, согласны они или нет, поскольку в соответствии с Конституцией страны и военным уставам в случае их отказа, генсек, как главнокомандующий Вооруженных Сил страны, был наделен полномочиями издавать указы. В том числе и о вводе войск в ту или иную страну. Афганистан  в этом плане не был исключением.

Юрий Андропов, человек высокообразованный, интеллигентный, с тонким дипломатическим чутьем, очень хотел предотвратить, не дать осуществиться этим зловещим планам, хотя бы препятствовать этой акции, чтобы не ввергнуть народ, страну в военный кошмар. Откуда Андропову было знать, что в своих взглядах, рассуждениях среди сотни, тысячи руководителей различных звеньев, ведомств он одинок, что руководство страны уже заканчивает последние приготовления к столь масштабному военному действию? Однако Андропов знал другое. В случае его открытого противостояния, осуществлению задуманного Политбюро вопроса о вводе войск в Афганистан его могут снять с должности. Если и не арестуют, то могут убрать путем покушения. И в тот же день на его место могут назначить другого. Человек весьма умный, высокообразованный, вопреки мнению большинства депутатов и министров, он иногда позволял себе быть несогласным с постановлениями Политбюро. Чувство мужества и отваги, высокой ответственности, присущие председателю КГБ СССР, не позволяли ему быть равнодушным к несправедливости, способным к бесчеловечным поступкам.

Хотя кофе давно остыл, он взял чашку в руку, поднес к губам и выпил залпом, чтобы не ощутить уже и его холодный вкус. Углубившись в себя, он молчал. Не посмотрел даже в сторону уважаемого им Устинова, дожевавшего последний кусок мяса и самодовольно вытирающего губы, руки салфеткой. До слуха доносился стук ложек и вилок, спокойный разговор ужинающих за соседним столом.

- Юрий Владимирович, – окликнул его Устинов, и Андропов вынырнул из объятий своих размышлений, обратив взор на улыбчивое лицо своего соседа.

- Что это так глубоко задумался? – спросил Устинов. – К каким последствиям может привести твой отказ, знаешь сам, не хуже меня. Все запланировано заранее.                                 Люди, могущественнее, чем мы с тобой, партийное руководство давно уже все решило.

Шесть месяцев назад мне было приказано подготовить воинские части, бронетехнику. Командный состав, определенное количество самолетов, штурмовой и истребительной авиации, танков и орудий, мотострелковых сил, начиная с высших офицеров, кончая рядовыми солдатами – все должно быть подготовлено и в ожидании команды о начале переправы сосредоточиться у берега реки Пяндж. А ты все еще философствуешь со мной о том, что уже давно решено. И безвозвратно. Мы же с тобой послушные солдаты  коммунистической партии. Ты что, думаешь, что только мы с тобой против этого решения? О, нет! Несогласных – тысячи. Но сказал же, мы всю жизнь подчинялись приказу, такими же и останемся.

Оглянись вокруг. Видишь Шелеста, министра внутренних дел, зятя Генерального секретаря?

- Вижу, ну и что? – спросил Андропов.

- Этого теленка-зятя Леонид Ильич привел в Кремль только затем, чтобы или вместо тебя, или вместо меня назначить министром. Если хоть мельком заподозрит твое несогласие, считай, не сносить тебе головы.

Словом не обмолвившись, Андропов внимательно слушал Устинова. Только еще раз посмотрел в сторону Шелеста, сидевшего чуть дальше.

Шелест в это время аппетитно ел, и, заметив, что он слишком быстро ест и чавкает, Андропов подумал, что это напоминает ему голодного дикого кабана, застрявшего в грязную лужу, мордой уткнувшегося в вязкую грязь, чтобы найти там что-нибудь съестное. Подумав так, Андропов, презрительно улыбнувшись, отвернулся.

- Вставай, друг! Не грусти. Пошли на прием к дорогому Леониду Ильичу. Уже время. – привстав, положил руку на плечо Андропова. Оба встали из-за стола.

В назначенный час они прибыли в приемную Генерального секретаря.

- Вы, товарищ Устинов, отчитайтесь, какая проделана вами подготовительная работа по вводу войск в Афганистан? – спросил Брежнев, как только четыре министра заняли свои места напротив него. Устинов встал, открыл портфель, вынул оттуда стопку бумаг и положил перед собой на стол.

- По вашему поручению, уважаемый Леонид Ильич, до сегодняшнего дня мы в основном завершили подготовительные работы. Сухопутные воинские  части прошли специальные курсы боевой подготовки в Таджикистане и Узбекистане. В условиях, максимально приближенных к боевым. Сейчас направили их на границу, в речные порты Термез-Хайратон и Нижний Пяндж – Кундуз и Кушка, на берег реки Пяндж. Артиллерийские и танковые части тоже дошли до этих портов. Все в ожидании приказа.

Вертолеты, истребительная авиация, бомбардировщики приведены в состояние повышенной боевой готовности в аэродромах Оша в Киргизии и Гиссара в Таджикистане.

- Очень хорошо, – выразив свое удовлетворение, Брежнев обратился к Андропову.

- Юрий Владимирович! Или мне так кажется, или это действительно так, но, по-моему, на вас лица нет. Вы болеете?

- Да, немного простудился, Леонид Ильич. – сказал Андропов, вставая с места. – Ничего страшного, пройдет.

От этой своей лжи ему стало как-то неловко. И заметил про себя, что, несмотря на свой пожилой возраст, Леонид Ильич довольно-таки прозорлив. Одним взглядом может заметить изменение настроения. Неужели чувствует, какие кошки скребут его сердце?

- Берегите себя. Вы нам очень нужны, Юрий Владимирович! – полусерьезно, полушутя сказал Брежнев и продолжил разговор.

- Задача ваших сотрудников в покорении Афганистана тоже немаловажна, Юрий Владимирович. Устранение особ царской верхушки, начиная с Хафизулло Амина, кончая низшими эшелонами, обеспечение прихода к власти коммунистов, организация социалистической системы правления – это все задача сотрудников службы безопасности.

Вместе с министром иностранных дел и уважаемым Устиновым обговорите все детали совместной работы и примите все меры для того, чтобы наша армия с первых же дней своего вступления на афганскую землю смогла приступить к выполнению своей благородной интернациональной миссии.

У вас, Юрий Владимирович, по своей работе весьма богатый опыт и знание своего дела как руководителя. Обо всем положительном, что будет связано с успехами в Афганистане, срочно доложите нам. Решение большей части основных задач будет возложено на сотрудников службы безопасности.

После этого акцента Брежнев на мгновение замолчал. Потом, видимо, вспомнил что-то, добавил: – Я вам полностью доверяю, Юрий Владимирович. Уверен, что оправдаете мое доверие. Теперь большую часть своего рабочего времени проведете вместе с министром обороны и будете в курсе всех дел, связанных с ситуацией в действиях американской стороны. Вы знаете, что мы как кость в их горле? Они будут обеспокоены нашими действиями в Афганистане.

Брежнев повернулся к министру иностранных дел Андрею Громыко. И как только министр встал, Андропов сел на свое место. Сел и понял, что действительно со здоровьем у него не все в порядке. Как в столовой, когда при споре с Устиновым им охватило какое-то волнение и дрожь, а по лицу потекли крупные капли холодного пота, так и сейчас, температура резко начала подняться. Он вынул из кармана носовой платок, потер им лицо и посмотрел в сторону Устинова. При обсуждении темы министр обороны казался глухим, немым и был неподвижен.

Слова, которые Брежнев говорил Андрею Громыко, уже не доходили до слуха Андропова. Он слышал все поручения, приказания, отданные Брежневым Громыко. Но был уже погружен в свои мысли.

- Боже, – думал в эти минуты Андропов. – Бывает, оказывается, в жизни и такие моменты, когда в силу своего здравого ума не один и не два человека, а целые группы умных, образованных людей, даже глава огромной сверхдержавы превращается как Гитлер в хищного зверя. Даже хуже этого самого хищного зверя. Ради каких-то своих амбициозных целей он готов отправить на верную смерть десятки тысяч совершенно ни в чем не повинных своих сограждан. Ведь, только вторая мировая война унесли жизни более 50 миллионов человек. Сколько государств, народов было уничтожено, сколько городов и сел было сожжено? В конце концов, и все поджигатели войны ушли в небытие.

В этом мире кто из зачинателей войн стал победителем, оставил о себе доброе имя, заслужил честь и славу?

Сегодня вы задумали захватить чужую страну. Но вы же еще не ослепли, чтобы не видеть, как вас самих изнутри пожирают черви. Недалек и тот день, когда и ваше государственное устройство будет стерто с лица земли.

Более 70 лет мировой капитализм искал пути развала вашей системы. Теперь этот путь ими найден. Узнал, что самая уверенная победа над врагом, это победа над его идеологией, над интеллектуальным потенциалом, а не запугивание бряцанием оружия, силой и ядерной мощью. Вашего ума не хватает, чтобы понять, что,  в конце концов, ваши же дети изживут вас такой идеологией, как гласность, демократизация общества, перестройка. А сейчас вы ломаете головы над тем, как захватить чужую страну. И чтобы добиться своих коварных целей, готовы пустить под нож население этой страны.

Ни Александр Македонский, ни Чингизхан, ни англичане не смогли подчинить себе этот народ. Думаете, вам это удастся?

С другой стороны, кто вам или Америке дал право без согласия хозяев этой земли вторгнуться на их территорию, вмешиваться в их внутренние дела? Этой своей акцией вы своих же детей, свой же народ приговариваете к смерти.

Жаль, что среди этих детей нет ваших. Вы не отправляете своих детей на военную службу. Скрываете их. Хоть раз увидели бы вы, как погибает ваш сын, их смерть пулей сразила бы вас самих. Потом знали бы, что значит захватить чужие земли.

Здравомыслящий человек не разрушит и гнезда воробушки, а вы задумали захватить, разрушить целую страну.

После того, как закончилось совещание у Брежнева, Андропов зашел в свой рабочий кабинет, сел за свой стол, закурил сигарету, задумался. Налил в рюмку коньяк, выпил, закусил остатком колбасы, прислонился к спинке кресла, закрыл глаза. Хотел вытолкнуть из головы те мысли, что были порождены беседой с Брежневым. Но не смог. Более того, мысли другие, еще круче, наслаивались, заволокли его мозг.

Андропов вспомнил, что уже сейчас он должен пригласить к себе своих заместителей, заведующих отделами, ответственных работников Комитета госбезопасности и согласно указанию Брежнева объяснить им важность ситуации, озадачить каждого, что делать, как поступить в предстоящей акции по вводу войск в Афганистан. А задача перед его ведомством, как он уже знал, стояла весьма серьезная и ответственная. К моменту ввода войск его подчиненные должны были незаметно и быстро убрать руководящие структуры, руководителей министерств и ведомств Афганистана. Даже шах Афганистана Хафизулло Амин вместе с семьей подпадали под этот вердикт. И это все надо сделать так, чтобы ни средства массовой информации, ни одна живая душа на земле не знали об этом.

Значит, и я, как и Устинов, Громыко, Брежнев и другие руководители советского государства, невольно причастен к осуществлению акции по захвату Афганистана. Значит, и я буду причастен к началу войны Советского Союза с Афганистаном, к убийству десятка тысяч невинных детей этих двух стран, к превращению в руин тысячи городов и селений, захвату Афганистана.

Очень жаль, что и я невольно буду омытым кровью ни в чем не повинных людей. Что обидно, зная все это заранее, сам должен распорядиться, чтобы все это было выполнено, и в срок. Хочу выйти из этого грязного круга, но не могу, ибо воспитывался и вырос на этой земле, с этим народом. Судя по поступающей из-за кордона информации, если мы вступим в Афганистан сразу и сейчас, американцы опередят нас, вступят на афганскую землю. И прямо у нас под носом разместят свои военные базы. А там – подчинить себе республики Средней Азии, Китай, Индию и других соседних с нами стран и развал Советского Союза будет уже делом времени.

Загруженный этими мыслями и размышлениями, Андропов приступил к выполнению поручений. Уже в полночь всем ответственным работникам КГБ СССР приказал собраться в его рабочем кабинете.

Таким образом, в эту позднюю ночь каждое из силовых министерств этой могучей сверхдержавы мира проводило свое экстренное оперативное совещание, на котором рассматривали и утверждали свои планы по вводу войск в Афганистан.

Свет в окнах рабочих кабинетов руководителей этих министерств не погас до самого утра. Для надлежащего ввода советских войск в Афганистан по всему Советскому Союзу отдавались последние распоряжения. …

Глава III

Чун ту дар ѓурбат наафтодї, чї донї њоли мо,

Мењнати ѓурбат надонад њељ кас, илло ѓариб.

Коль ты не был на чужбине, тебе не понять нашу боль,

Никто не знает труд на чужбине, кроме как сам скиталец.

Вот уже неделя прошла с того дня, как Николай попал в плен. Из-за большого кровотечения и боли в области раны, он уже не разбирал ни дня, ни ночи, ни своего положения пленного. Только помнил, что его вместе с двумя, такими же, как и он сам, солдатами отправили в селение, чтобы они раздобыли анашу и индийскую коноплю. По пути в селение попали под обстрел моджахедов. Показалось, что кто-то как пчела лишь ужалил его в ногу. Чуть позже боль немеющей ноги стала нарастать. Дальше все было как в тумане…

Прошло шесть месяцев, как его вместе с другими военнослужащими самолетом переправили через реку Пяндж в Афганистан, высадили в аэродроме Багром.  Началась его воинская служба. Взвод их солдат водили на полигон, на учебное стрельбище, ставили охранять боевые самолеты и вертолеты.

Ясное дело, что солдаты не испытывали трудностей в обеспечении продовольствием, обмундированием и условиями ночлега. Здешняя жара, столь непривычная солдатам, доставала их сильно. Что еще хуже было курящему большинству военнослужащих, так это полное отсутствие сигарет во всем округе. Афганцам этот пробел с лихвой компенсировали анаша, индийская конопля, героин, к которым они были небезразличны, выращивание, возделывание, переработка которых была поставлена здесь на широкую ногу.

«С кем поведешься, от того и наберешься» – жизненность народной мудрости бесспорна. Солдаты и офицеры, расположившиеся в этом селении, быстро свыклись с этими увлечениями местного населения. Николай же оставался в стороне от этого компанейского мероприятия.

Когда старшина вызвал его и еще двоих сослуживцев Николая к себе и поручил пойти на плантации селян, чтобы нарвать там мешок этого наркотического зелья, все трое удивились было такому приказанию. Но приказ командира, как говорится, не обсуждается, а выполняется. Чем чревато неподчинение приказу старшего по званию, тем более в зоне боевых действий, солдатам дважды напоминать не было надобности. И эти трое еще необстрелянных, не понюхавших боевого пороху, солдат направились к тем плантациям, что раскинулись на огромной площади где-то в 4-5 километрах от расположения их воинской части.

Когда они, срезав путь и сократив расстояние, вошли во владения плантаций и осмотрели растений конопли и, словно виноградные гроздья, висевшие ягоды, невольно Николай обратил свой взор на солнечный диск, от гребня Гиндукуша направившегося на юг, к закату. Отчего-то весь красный солнечный диск чем-то напоминал ему посуду, полной кровью. За свою прожитую жизнь ему не раз приходилось наблюдать за солнечным закатом. Но такого, чтобы с таким цветом попрощаться с людьми, не видел ни разу. Вспомнилось отчего-то Николаю, что за все время пребывания в Афганистане ему еще ни разу не приходилось стрелять не то, что в человека, но и в какой бы то ни было другой живой души. Но приходилось слышать, что в окрестных городах и селах случаются ожесточенные бои между моджахедами и советскими солдатами. И вместе с моджахедами погибают и советские солдаты и офицеры.

Гробы с телами убитых советских воинов привозили в аэродром Багром, и отсюда специальными самолетами везли их в Советский Союз.

Мотострелковую роту, в которой служил и Николай, разместили в палатках, чуть ниже аэропорта, в пустынном песчанике.

Днем наряду с обучением стрельбе, способам ведения боя в горных условиях, солдат еще поручали охранять аэродром. Зачастую старослужащие солдаты посылали новобранцев, только что начавших военную службу, за коноплей на сельские плантации афганских дехкан. Если молодые отказались выполнять их поручения, старослужащие тайком от офицеров избивали, пытали отказников. Чтобы не подвергаться пыткам, молодые вынуждены были согласиться.

Здесь же почти шесть месяцев царила боевая атмосфера, а поблизости не было ни одной лавки, где торговали бы сигаретами, чтобы курящие солдаты и офицеры вдыхали аромат табака. Рано или поздно запасы сигарет у военнослужащих иссякали, и они вынуждены были найти ей заменителя. И как только появлялась у них охота к сигаретам, старослужащие поручали молодым совершать воровские набеги на эти плантации.

Жители кишлака, в основном мусульмане, ненавидели русских, советских людей, поскольку между ними без объявления войны  часто случались кровавые вооруженные стычки. И жители этих селений, особенно моджахеды, считающие себя правителями этих мест, считались ярыми врагами советских солдат. Не было и дня, чтобы та или иная группа моджахедов не вступала в бой с советскими воинскими подразделениями.

Будто бы Советские  войска вступили на афганскую землю по просьбе революционного правительства Афганистана, чтобы защитить интересы апрельской революции Афганистана. На самом же деле, советские войска прибыли сюда затем, чтобы уничтожить моджахедов, не желающих признать действующее правительство Афганистана, установить здесь революционно-демократическое правительство и разместить здесь свои военные базы.

Американские военные и их союзники намерены были первыми сунуть сюда свой нос, но Советы опередили их, руководствуясь гуманным принципом защиты интересов апрельской революции Афганистана и просьбы руководства этой страны об оказании интернациональной помощи соседнему дружескому афганскому народу. Сотни тысяч солдат и офицеров, огромное количество боевой техники были отправлены в Афганистан.

Эти цели, прикрытые словами «миротворческие», «интернациональные» были лишь на словах. Об истинных целях советских оккупантов в Афганистане знали от мала до велика, но у них не было такой силы, чтобы можно было сопротивляться Советам и выпроводить их со своей земли.

Теперь вернемся мы к тем троим молодым советским солдатам, отправившимся на плантации индийской конопли и остановившимся у участка, что возле кишлака Шери Бардухел, поблизости военного аэродрома Багром.

- Сергей, вы с Володей идите на окраину, нарвите немного конопли. Пока вы вернетесь, я тоже успею собрать немного. – поручил своим спутникам Николай и предупредил их – Солнце близится к закату. Вернитесь скорее, чтобы не заблудились.

- Где будем ждать друг друга? – спросил Сергей.

- На окраине участка, где плантация виноградника. Вот там, под тем высоким деревом. -указывая на дерево, что одиноко стояло у края, на пустыре, сказал Николай.

- Если и виноград поспел, нарвем несколько гроздьев. – добавил Владимир.

- Ненасытный, винограда захотелось? – шутя, спросил Сергей. – Это тебе не Мари Туркменистана, чтобы виноградом баловаться  Родина твоя осталась там, за рекой Пяндж. Это Афганистан, и под каждым кустом, может, прячется вооруженный моджахед.

Сергей словно в воду глядел. Они еще не успели отойти и несколько шагов, как поблизости раздалась автоматная очередь. Вслед за этим  в нескольких десятках метров от них, из-за валуна вышли двое бородатых, вооруженных автоматами Калашникова, мужчин и побежали к тем двум солдатам, что легли на землю, скрывшись между саженцами индийской конопли.

При первых же выстрелах Николаю показалось, что кто-то как пчела лишь ужалил его в ногу. Чуть позже боль немеющей ноги стала нарастать, пронизывая острой болью ниже колена, и Николай опустился между высокими саженцами конопли. Дальше все было как в тумане. … В это же мгновение услышал  протяжный «Ох» Сергея и ему показалось, что Сергей грохнул на землю. «Мне показалось, что или Сергей упал, или я сам упал» – подумал он.

Моджахеды подбежали к своим подстреленным  добычам. Подбежали и остановились. Смертельно раненые в грудь Сергей и Владимир в предсмертных муках судорожно хватали, рвали ближайшие кусты. Брызжущая из ран кровь мгновенно смешивалась с землей, превращая ее в грязную вязкую массу. Чуть позже тела перестали биться.

Николай лежал поодаль. Из раны текла кровь. Живой, он заметил приближение моджахедов. Хотел, было встать и убежать, но онемевшая раненая нога отказалась подчиниться хозяину. Он упал, хотел, было снова встать, как подошедший моджахед сильным ударом приклада по голове оглушил его.

Он больше ничего не помнил. Поздней ночью сознание вернулось к нему. И он обнаружил, что находится в углу какого-то темного и вонючего сарая, еще не ведая, что моджахеды похоронили тела Сергея и Владимира в канаве у плантации конопли, а его самого перенесли в другое село бросили и закрыли в этом вонючем сарае.

Когда пришел в себя и открыл глаза, почувствовал сильную боль по всему телу. Будто его били каким-то молотком. От жара в теле, сухости во рту и губах понял, что и температура поднялась. Открыл глаза и хотел, было пошевелиться, но не смог. Руки были крепко связаны какой-то проволокой. И от боли в запястье понял, что кое-где проволока порезала руку до самой кости.

Ноги не были связаны. Носком сапога левой ноги Николай чуточку пощупал правую ногу. Почувствовал, как сапог раненой ноги полон свернувшейся кровью. Опять попытался подняться, но не смог. Пуля прострелила ему голенище, частично задев кость. От приступа боли он повернулся, было на левый бок, как лбом сильно ударился об стену. Опираясь руками об пол, отталкиваясь ногой об землю, Николай хотел еще ближе придвинуться к стене, чтобы можно было опереться. Затем повернулся набок, локтем и носком левой ноги помог своему телу расположиться еще удобнее. Зловоние, исходящее откуда-то сбоку, начисто лишило его всякого желания изменить положение тела. Дыхание перехватило. Понял, что его бросили в какой-то сарай. Николай решил осмотреться. Но кроме маленькой точки, освещенной тоненькой струйкой света, пробивающейся через дверную щель, ничего невозможно было разобрать. Его мучила не столько боль, причиняемая раной и ударами приклада автомата по всем частям тела, сколько мучительная жажда, не дававшая ему покоя. Казалось, жар переместился прямо в сердце и так жег тело, что ему уже было невтерпеж перенести его. Он хотел, было крикнуть, но голос застрял в самом зародыше. Писк, отдаленно напоминающий чем-то человеческий голос, ему самому был противен. И он невольно выдавил из себя:

- Вода! … Вода!…

И звук этот был настолько тихим, что кроме него самого, никто снаружи и не мог его услышать. Ему сил хватило лишь на то, чтобы доползти до того места, куда падала струя света, и, повернувшись к щели, едва слышным голосом, стоная, раз за разом выдавить из себя:

- Пить!.. Пить!.. Мама!.. Мамочка!.. Воды!.. Горю, мама!

Увы, в эту темную ночь, в этом вонючем сарае кроме Господа Бога его никто не мог услышать. Но и здесь он не был одинок. После того, как хозяева вывели отсюда свою скотину, полутораметровая эфа более удобного и спокойного прибежища для себя не могла найти в округе. И спокойно подползла под одну из балок сарая. С того момента, когда в сарай швырнули Николая, змея потеряла покой. Малейшее движение, каждый стон Николая, скрежет засова и голоса людей тревожили змею. Лишние звуки всякий раз вынуждали ее покинуть обжитое место, выползти из сарая прочь. Лишь с наступлением темноты, когда все вокруг утихало, змея так же тихо, как выползла из своей норы, так же тихо заползала туда. Как бы там ни было, она лишилась прежнего покоя.

Змея учуяла, скорее всего, видела, как люди швырнули в сарай человеческое тело, закрыли за ним дверь, а сами, беседуя о чем-то, вышли. Потом все стихло.

Змея сначала, видимо, опасалась того, что человек появился здесь, чтобы нарушить ее покой, или причинить ей вред. Но, нет. Тело сначала лежало неподвижно. Но дыхание, стоны убедили змею, что человек жив. Вместе с тем, она поняла, что человек и двигаться не может, чтобы причинить ей вред.  Да, человек еще не знал, что по соседству с ним в этом сарае обитает еще и змея.

В глубокий поздний час, когда все вокруг утихло, змея поползла по балке, спустилась по стене. У тела Николая учуяла знакомый запах крови и поползла дальше, к ноге, к запаху. Хотя ей противен был этот запах, но мучивший страшный голод, надежда, что сможет утолить голод, толкал ее к тому месту, откуда исходил запах. Коснувшись мордой засохшей лужицы крови, она подняла головку к простреленному месту. Кончиком острого язычка слизнула кровь. Видимо, более вкусным лакомым куском, чем этот ей не приходилось полакомиться, что сразу взялась за трапезу. Успела проглотить отколовшийся кусочек засохшей крови. То ли в Николае сработал инстинкт самосохранения, то ли он сам почувствовал что-то неладное, со стоном оттолкнувшись от стены, хотел перевернуться на другой бок. Но смог лишь пошевелиться. На большее ему не хватило сил. Но и этого оказалось достаточным, чтобы отпугнуть змею. Отпрянув назад, змея, в ожидании ответной атаки добычи, следующим своим броском  готова была вонзить в тело свои ядовитые зубки, чтобы своим смертоносным ядом уже парализовать добычу. Но не дождалась этой атаки, а вместо нападения услышала лишь жалобный стон. Быть может, это и остановило ее. Будь иначе, не суждено было Николаю, совершенно невинному молодому человеку, не успевшему еще и выстрела произвести в сторону человека, живым выбраться из этого вонючего сарая.

Придя в себя, чуть подождав, Николай собрал все свои силы и перевернулся на бок. Змея тоже, видимо, догадалась, что человеку не до нее. Человеческому разуму не дано разобраться в дебрях мысли пресмыкающейся. Потому и мы не можем понять, что двигало змеей, что она, довольствовавшись лишь маленьким куском засохшей крови, отползла на свое прежнее место. Лишь тяжелые стоны Николая время от времени нарушали ее покой.

Хотя состояние Николая было очень тяжелым, в его теле уже явно пробудилось чувство борьбы за выживание. Жажда по-прежнему мучила. «Вода!.. Вода!» – непроизвольно твердили его засохшие губы. …

Очертания гребня гор на востоке проступали все яснее, что говорило о наступлении рассвета. Двое моджахедов, принесших и бросивших Николая в этот сарай, совершив омовение, закончив утренний намаз, подошли к сараю, чтобы убедиться, жив или мертв их пленный.

Первые лучи солнца следующего дня своей жизни Николай встретил сквозь щели в двери сарая. «Вода!.. Вода!..» – продолжали неистово просить губы Николая.

- Именем Оллоха, жив он! – зайдя вовнутрь и толкая носком сапога Николая в бок, воскликнул один из моджахедов. – Оказывается, этот негодный кафир намного живучий, чем остальные его напарники.

- Аваз, давай прикончим его здесь и делу конец! – обратился к нему другой. – Зачем нам возиться с этой собакой? Какая нам польза от этого кафира?

- Хасан, я тебя прекрасно понимаю. Ты всю жизнь мечешься в поисках выгоды! – поглаживая густой клубок своей черной бороды, вставил Аваз. – Если суждено тебе поносить, благодари Оллоха, чтобы обуви двух убитых нами кафиров хватило тебе надолго. Не распускай аппетит. Этот пока жив. Отведем его в качестве подарка командиру. Наверняка, знает, сколько в аэродроме Багрома самолетов, вертолетов, боеприпасов. Как бы нам трудно ни было, надо живым доставить его командиру. Вспомни, чего нам стоило, чтобы не попасть русским и доставить сюда этого кафира? Срезали путь, обошли два кишлака. Слава Оллоху, живыми, здоровыми добрались сюда. А ты говоришь: «Прикончить!» Нет, так не пойдет. Ты здесь побудь. Я пойду к командиру, доложу. Какой будет приказ, передам и тебе.

- Хозяин этого дома назвался Турдикулом! – Хасан прояснил интерес своего напарника относительно хозяина дома. И, заметив, что пленный, указывая руками в рот, что-то говорит, спросил:

- Этот кафир что-то хочет сказать. Ты понимаешь его?

- Я не знаю языка кафиров. – ответил Аваз.

- Вода!.. Вода!.. – раз за разом твердил из своего темного угла Николай, вновь указывая себе в рот.

- Мне кажется, он просит воды. Брат Аваз, дать ему пить или нет? – спросил Хасан.

- Дай ему воды и лепешки. И передай хозяину дома, чтобы о пленном никому ни слова. Да, кстати,  развяжи ему руки, перевяжи рану, чтобы она не сгноила, и он не подох. Нашим командирам эта собака нужна живой.

- Может, чаю выпьешь перед тем, как идти? – предложил Хасан, видя, что Аваз собрался уходить.

- У меня с собой немного толченых плодов тутовника. По дороге съем. Ты, братишка, смотри в оба, пленного стереги. Я пошел.

Солнце, взошедшее из-за величественных гор Гиндукуша, окружившего весь этот край своими горными хребтами, озарило всю округу своим живительным светом. Природа вокруг ожила. Мычание скота, блеяние овец, пение птиц, людские голоса  – все свидетельствовало о том, что, несмотря ни на что, жизнь идет своим чередом, движется. И это движение жизни не остановить ничем.

Хасан закрыл за собой дверь сарая, снаружи подложив под дверь несколько тяжелых камней. Хозяин дома Турдикул в это время на дворе кипятил чай для своих непрошенных гостей. Как только увидел вышедшего из сарая Хасана, сказал:

- Уважаемый, как только вода закипит, зайди в дом. Там в нище, в мешочке, есть немного заварки чая. Завари себе чай. Я пока пойду к соседу, принесу немного лепешки. У меня, к сожалению, сейчас дома нет лепешки. Жена пошла проведать больную мать. Три дня, как ее с детьми нет дома. Дома я один. А что может делать мужик без жены, сам понимаешь. Проголодался, вчера вы пришли. Все, что было, съели вместе. Теперь дома нет и куска лепешки.

Сказав это, Турдикул вышел из двора. Хасан присел у таганка, подложил туда дров. Вскоре пришел и Турдикул. Позавтракали. Встали вместе. Пошли к сараю, чтобы посмотреть, каково там пленному.

- Давай-ка, помоги, чтобы вынести его во двор. Надо привести его в надлежащий вид. Рану надо перевязать. – по дороге в сарай обратился к Турдикулу Хасан.

- Что вам мешало и этого пристрелить? – спросил Турдикул.

- То же самое и я предложил. Аваз не разрешил. Он сказал, что этот нам потом пригодится. – вставил свое Хасан.

- Это же головная боль наша. Как может потом пригодиться? – вновь спросил Турдикул.

- Не знаю. Аваз у нас старший. Мы, брат, подчиненные. Что скажут, то и делаем. – пояснил Хасан.

- Ладно, открой дверь. Посмотрим на рожу этого кафира. – сказал Турдикул, убирая из-за двери камни, открывая дверь .

Николай, прижавшись спиной к стене, так и сидел неподвижно, стоная. Как только скрипнула дверь, открыл глаза, посмотрел на вошедших. Увидел двух молодых чернобородых парней в чалме. Наклонившись над ним, они удивленно посмотрели на него.

- Ох, ведь, этот кафир похож на беса! – обратив взор на его грязную, всю в крови, одежду, отметил Турдикул.

- Да все они такие. Этого вчера поймали на плантации индийской конопли. Избили, как следует. Вот в таком состоянии его сюда и доставили. – сказал Хасан, подойдя и присев возле Николая, чтобы развязать ему руки.

- Руки ему развязываешь, а не будет ли он драться? – спросил Турдикул.

- Ему уже не до драки. Я ему добро, а он в ответ – брыкаться? Одно лишнее движение, и я прикончу его. Баста!  – Хасан снял с его рук проволоку, успевшую уже глубоко въесться в мясо. Видимо, боль в руке дала о себе знать, что Николай вздрогнул и начал стонать. От сильной боли хотел, было крикнуть, но мужская гордость не позволила дать волю чувствам. Прикусил губу.

- Подними-ка, брат, за плечи. Вынесем во двор. – попросил Хасан Турдикула и сам взял было Николая за ноги, но руки коснулись окровавленной ноги. Похоже, в ночной темноте тогда Хасан еще не знал, в каком состоянии находился Николай и когда тот вскрикнул от страшной боли, Хасан только теперь понял, в чем тут дело. Николай уже был без сознания. Хасан опустил ноги пленного, зло выругав Николая, потирая окровавленные руки об ствол дерева:

- Брат, сам вытащи его во двор. Я всю одежду обмарал кровью этой собаки. Молиться мне теперь не в чем будет.

Турдикул вытащил потерявшего сознание Николая во двор. Сделав 3-4 шага, бросил его тело наземь.

- Простреленная нога распухла. Сапог невозможно снять с ноги! – сказал Хасан, присаживаясь на корточки у ног Николая, чтобы снять с его ног сапог. Но не смог. – Нож есть, брат Турдикул? – обратился к хозяину дома.

- Ножа нет, может кинжал принести? – спросил Турдикул.

- Нет, брат, есть свой. Если не вырежу голенище сапога, не сможем вымыть и перевязать ему рану. Аваз предупреждал, чтобы я перевязал этой собаке рану. – сказав так, Хасан вынул из ножен кинжал, вырезал голенище сапога и снял с ноги Николая. И хотел, было, повернуть наизнанку брюки до колена, но не смог. Простреленная нога распухла настолько, что напоминала бревно. Хасан вынужден был резать и брюки.

- Братишка, испортил сапог. Кожа, оказывается, добротная была. Еще два-три года послужила бы нам. Откуда найдешь в наших краях такую обувь? – заметил Турдикул.

- Да, брат, согласен с тобой. Но что поделаешь, другого выхода не было. – сказал Хасан. – Да и не беда, что порвали. Можно вновь зашить и поносить. Сними с другой ноги второй сапог. С миру, как говорится, по сапогу, босяку по обувке. Это тебе за причиненные нами хлопоты. Мы воюем. Оллох даст, еще много попадется нам таких кафиров. Мы достанем еще лучше сапог, чем эти.

Турдикул тем временем снял и второй сапог вместе с портянками, забрал порванный сапог и направился к дому.

Хасан пошел за водой. Потерявший сознание, Николай не чувствовал ни боли, ни того, что с ним делали эти двое.

Природа так сотворила человека, что до определенного момента, когда организм способен перенести боль, он в состоянии будет чувствовать эту самую боль. А когда боль превосходит рамки дозволенного, нервы сами по себе отключаются, человек или теряет сознание, или  перестает реагировать на боль, им охватывает чувство безразличия.

То же самое чувство охватило сейчас и Николая. Как только Хасан с Турдикулом взяли его за плечи и ноги, боль, мучившая его всю ночь, со страшной силой обрушилась на него вновь. И в тот самый момент, когда с его распухшей ноги снимали сапог, от этой самой страшной боли он потерял сознание. Да, если бы он и не потерял сознания, не разбирался бы в том, что они говорили. Язык их был непонятен ему.

Он вновь пришел в себя, когда, срезав ему брюки, начали мыть его ногу теплой водой. Теплая вода несколько смягчала боль, успокаивала нервы, и от этого к нему начало возвращаться сознание. Турдикул мыл, а Хасан стоял над ним и лил из чайника воду.

- Мылом  бы помыли его. – Хасан обратился к Турдикулу, когда заметил, что пленный открыл глаза и жалостливо смотрит на них.

- Мыла нет, брат. Купил кусочек мыла, чтобы тряпье постирать, так, жена куда – то спрятала. Не смог найти. – ответил Турдикул. – Давай, керосином вымоем рану. Боль всю снимет. Дома больше нет никаких лекарств. Смотри, Хасан, какое входное и выходное пулевое отверстие-то. Мяса-то размером с пиалки оторвало. Если керосином не вымоем, рана в эту жару может сгноить. Пока доберетесь до лекаря, ногу может потерять.

- Все, что можешь, давай делай! – сказал Хасан. – Мы кроме, как охотиться, ничего больше не умеем делать. Мы и родились-то под свистом пуль. И сколько себя помню, все время ходим с оружием на плечах, да кинжалом за поясом. Вот за ними по горам, да степям и охотимся, ищем себе добычу.

- А мы, брат, где, по-твоему, тогда родились и росли? – услышав слова Хасана, спросил Турдикул.- Я, братишка, тоже не настолько старше вас. Моя жизнь тоже охвачена этой войной. Только ты живешь за счет войны и охоты, а я живу за счет того, что пасу отары овец, скотину разную. Ладно, жизнь наша несколько спокойнее тем, что мы не на чьей-либо стороне: ни шиитов, ни суннитов. Не поддерживаем ни пуштунцев, ни таджиков, ни узбеков. Вы же иногда на стороне знаменосцев, иногда на стороне народников, а иногда на стороне суннитов и шиитов. Главное для вас, чтобы была война, и вы имели от этого какую-то выгоду для себя.

Мы всю жизнь волочились за скотом, по горам и пастбищам. Два дня назад пришел из-за Гиндукуша, чтобы забрать с собой жену и детей. И назло попался вам.

- Мы тебе никакого вреда не причиним, не волнуйся! – немного обиженный вставил свое Хасан. – Мы вынуждены были переночевать у тебя. За это огромное тебе спасибо. Как только Аваз вернется, мы заберем эту пленную собаку и уйдем. Какой же убыток понес от нашего присутствия, что недоволен?

- Убытка-то никакого не понес, брат. Да так себе, сказал, между делом. Не обижайся. Боюсь, что узнают об этом русские и не видать мне тогда покоя как своих ушей.

- Нет. Понимаю, брат Турдикул. Мы сами случайно встретились с этими собаками. Спускались с Соланга, направлялись в сторону ущелья Поранди, домой, как вдруг среди плантации конопли заметили этих собак. Дурная привычка не дает покоя. В руках оружие, а навстречу – добыча. Как не выстрелишь? Если же их не пристрелишь, то они тебя пристрелят. Таков уж закон войны. Или убьешь ты, или убьют тебя. Было бы хорошо, если бы и этот тоже подох там же. Закопали бы там же, рядом с его друзьями, засыпали бы землей и ушли. Сапоги и одежда достались бы нам. Продали бы какому-нибудь пастуху. Теперь же эта раненая собака нам лишний груз.

- Благодарите Оллоха, чтобы он не стал вам еще и головной болью. – сказал Турдикул и вошел в дом. Минутой позже вышел с пластмассовым сосудом, с маслом и ватой.

Сознание хотя и вернулось к Николаю, он чувствовал себя опустошенным. Вдобавок к общей слабости сильный жар все еще терзал его. По его избитому, распухшему и окровавленному лицу текли, капали на землю крупные капли пота. Военная гимнастерка и полевые брюки тоже были изодранны. Весь вид его напоминал какое-то страшилище. «Пить!..» – еле выдавил из себя. Но Хасан и Турдикул, занятые тем, что мыли ему ноги и керосином смывали с раны прилипшие кровавые пятна, не услышали этот слабый зов Николая. Догадываясь о чем-то, они повернулись к нему. Но так и не поняли, что хотел Николай. Видя, что его не понимают, Николай поднес ко рту руку и опять выдавил: «Пить!..» и указал на чайник, который держал в руке Хасан.

- Ах, черт подери его! Воды просит. -  сказал Турдикул. – Хасан, у меня руки грязные. Зайди в дом, за дверью в кувшине вода. Миска рядом. Неси.

Хасан зашел и вынес миску с водой, протянул Николаю. Держась обеими руками за миску, Николай выпил ее содержимое. Мгновение спустя по всему телу прошла приятная прохлада влаги. Телесный жар немного спал. Николай немного взбодрился. Но, как только Турдикул капнул в рану несколько капель керосина, страшная боль мгновенно затмила собой пришедшую бодрость. Хотел, было крикнуть, с огромным трудом, прижав зубами губы, сдержал рвущийся наружу крик. Тело его непроизвольно содрогнулось. Еще раз обработав рану керосином, Турдикул вновь обратился к Хасану:

- Сходи-ка в дом. Там на стене висит бутылка с жидкостью. Очень полезная штука. Когда-то мы ей лечили овечьи раны, морили червей.

Хасан принес бутылку, висевшую на черной веревке. Турдикул отложил в сторону вату  с керосином, взялся за бутылку. Откупорив ее, поднес к носу и сразу отвернулся:

- Вот запах чертов, а! Аж мозги мне прожег! Сначала обработаем рану этой жидкостью, затем солидолом намажем, чтобы рана быстрее зажила. Он бедный, видимо, много крови потерял, что лицо такое бледное. Мало было того, что он сам раненый, так вы его еще страшно, до такой степени избили, что все лицо опухло. Ему было бы намного легче, если бы вы сразу прикончили его, чем переносить такое.

- Не жалей этого кафира, брат Турдикул! – зло сказал Хасан. – Вся земля Афганистана испещрена их руками, а вы жалеете этих человекоподобных хищников? Это они пришли к нам с Калашниковыми, пушками и танками, вертолетами и самолетами. Разве не видишь и не знаешь, что весь Афганистан оккупировали и сколько людей убивают ежедневно? Бродишь со своей отарой овец и не знаешь, что кругом творится, брат Турдикул. Если бы Аваз не сказал, что эта скотина нужна живой командирам, я бы прикончил его там же, в плантации конопли. Расчленил бы как других его напарников и бросил бы в яму, воронам на съедение.

Теперь же эта паскуда стала нашей головной болью. Вынужден теперь хоть на себе, но таскать его до Панджшера.

- Неужели в такую даль будете таскать этого русского кафира? – удивленно спросил Турдикул.

- Таков приказ старших командиров. Сам Омир Соиб (так называли Ахмадшаха Масъуда) издал приказ не убивать пленных. Эти пленные очень ему нужны. Они располагают сведениями о количестве боеприпасов, о военных планах войск, и о многом другом, что очень необходимо знать нашим командирам. Да и потом каждый из них имеет определенную цену. Взамен мы получим деньги, разные продукты, обмундирование, оружие. Или обменяем на своих военнопленных, попавших к русским.

Не обращая на стоны Николая, Турдикул сзади и спереди обработал рану каролином, смазал техническим солидолом, затем сверху наложил бумаги. Потом обмотал ногу вельветовыми портянками и обвязал веревкой.

Закончив всю эту процедуру, Турдикул взялся теперь вымыть свои руки. Судя по тому, как он мыл свои руки, нетрудно было понять, что смесь из солидола и каролина глубоко въелась в его руки и теперь ему нелегко будет отмыть ее. Вымыл руки теплой водой, попрощался и с Хасаном:

- Брат, иду к теще, заберу жену и детей. Надо пойти в горы, к отаре овец. А вы сколько хотите, оставайтесь здесь. Я уже опаздываю. Мне надо идти. Если бы не вы, я еще вечером ушел бы. Дома уже нет ни лепешек, ни другой провизии, чтобы вас угостить. В дастархане остался кусок лепешки. Если хочешь, отдай этому паскуде, чтобы с голоду не подох, Если нет, то это уже твое дело. Ладно, я пошел.

Из разговора Турдикула с Хасаном Николай ничего не понял, поскольку, они говорили на фарси-дари, а Николай не знал этого языка. Правда, в воинской части с Николаем служили и таджики. Но там по сложившемуся закону они тоже всегда говорили на русском языке. Из всего этого он извлек для себя главное: Они не намерены его убить, иначе не развязали бы ему руки, не обработали бы рану сподручными средствами, не дали бы воды. Хотя ему было намного легче, чем вчера, но из-за большой потери крови, жестокого избиения и раны на ноге жар тела все еще не спадал. И то правда, что ухаживания Турдикула и Хасана не могли пройти бесследно, Николай почувствовал легкость на теле, выровнялось дыхание. Но вследствие сильной опустошенности организма невольно подкрадывалось к нему и сомнение относительно того, останется ли он жив.

После того, как ушел Турдикул, все еще охваченный жаром, Николай посмотрел на Хасана и указал на рядом стоявшую миску, мол, «Дай воды». Хасан понял, что он хотел. Встал, взял миску, сказав на дари: «Пойду, принесу тебе воды и лепешки» направился к дому. Через некоторое время вернулся, неся под мышкой завернутый в красную материю оставшийся кусок лепешки и миску с водой. Положил, расстелил материю рядом с Николаем:

- Здесь кусок лепешки, в миске вода. Намочи лепешку в воде и ешь, чтобы с голоду не подох. Ты нам потом пригодишься. – на том же своем дари приказал Хасан, сопровождая свои слова жестами.

Своими онемевшими пальцами Николай пошарил в дастархане и нашел тот зачерствевший кусок лепешки. Вынул его из дастархана, обломив кусок, сунул в рот. Но от одного прикосновения черствого хлеба ему стало невмоготу. Казалось, боль пронзила его аж до самого мозга. Хотел было вынуть кусок изо рта. Губы, десна настолько были изранены, что теперь и обратно вынимать изо рта этот кусок стоило ему неимоверных усилий воли. Со вчерашнего дня он ни брал во рту и куска хлеба. И при виде лепешки пробудившийся аппетит требовал теперь удовлетворения. Желудок просил пищи.

Он закрыл глаза и раз за разом пережевывал лепешку, заглушая и появившуюся в губах и деснах боль. С каждым куском чувствовал, что к нему возвращается и рассудок. Догадался: чтобы не было больно, надо намочить лепешку в воде, размягчить ее. Так и сделал. Со следующим куском к вкусу лепешки примешался и привкус крови. Понял, губы, десна кровоточат, смешиваясь с кусками лепешки. От этого чуть было его не вырвало. Собравшись силой, он выплюнул изо рта все содержимое. Затем осторожно взял обеими руками миску, поднес к губам, набрал воды в рот. Прополоснув, очистил рот от кровяных примесей. Холодная вода ослабила кровотечение, но усилила боль израненных губ и десен.

Николай был голоден и хотел есть, но израненные губы и десна не давали ему возможности этого делать. В это мгновение в мозгу у него пронеслось: Не случайно в народе говорят: «Умереть трудно, но жить еще труднее». Ему лучше умереть, чем жить такой унизительной жизнью. Но он тут же отверг эту мысль. Мелком взглянул на кусочки лепешки, плавающие в миске, затем поднял голову к небу. Солнце светило высоко над Гиндукушом. Его лучи ярко светили, грели своим теплом всю округу. И он остался доволен тем, что жив, что может наслаждаться светом и теплом жизни. Как-никак, всего лишь раз живем мы на этом свете. И нечего пренебречь этим великим даром.

Тем временем Хасан зашел в дом и на какое-то время остался там. Воспользовавшись этим спокойствием, Николай, облокотившись на свою левую руку, выпрямился прямо на земле, не отрывая взгляда от кусков лепешки, что плавали в миске с водой. Хотел было по кусочкам взять и положить себе в рот размякшие куски лепешки, чтобы остудить пыл своего аппетита, но боль израненных губ и десен все еще не была подвластна ему, чтобы сделать это. Позже в голову пришла еще хорошая мысль: руками размельчить, превратить куски лепешки в густую жижу, чтобы легче было выпить образовавшуюся кашицу. Но и эту мысль отбросил прочь: пальцы и кисти рук были настолько запачканы кровью и грязью, что один вид образовавшейся кашицы мог уже своротить ему желудок.

Чтобы вымыть руки, он попробовал встать, но не смог. Боль в простреленной ноге была настолько сильна, что Николай чуть было, не потерял сознание.

Все-таки Николай поднес миску к губам. Сделал пару глотков. И это пошло ему на пользу. Теперь ему не надо было пережевывать черствые куски хлеба. Размякшие в воде крошки лепешки вместе с водой сами текли ему вовнутрь. Содержимое миски Николай выпил до последней капельки. И остался весьма доволен. Почувствовал прибавление силы в теле. Если эта сила и бодрость духа была с одной стороны следствием выпитого, то с другой стороны этому послужило и то обстоятельство, что после того, как Турдикул обработал рану, вследствие чего боль ноги несколько ослабла. С прибавлением в силе Николай понял, что и солнечный жар начал чувствовать как прежде. И теперь ему необходимо было уберечься от жарких солнечных лучей. Обведя взглядом двор Турдикула, Николай обнаружил, что здесь нет ни одного дерева, в тени которого можно будет прятаться от лучей солнца. Единственное такое место могло бы быть или внутри дома, или в тени, падающей от дувала. И он решил доползти до дувала, прежде, чем успеет выйти из дому Хасан. Он был мастером ползти по-пластунски. Научился же этому еще перед отправкой в армию, на шестимесячных курсах подготовки в городе Мари Туркменистана. Летняя жара Мари ничем не отличалась от жары в Багроме. Хотя иногда шкала термометра в Мари переваливала и за 50 градусов, для укрепления силы, выносливости и боевой закалки солдатам давали большие физические нагрузки. Бывало, что эти упражнения превышали всякие допустимые меры. Но рядовой солдат, в принудительном порядке призванный на службу в ряды вооруженных сил, не имел никаких прав, кроме как беспрекословно подчиниться приказу. Плюс к природным неудобствам тогда к ременному поясу Николая были привязаны сумочка с ручными гранатами, сумка с рожками для автомата Калашникова, саперная лопатка, сумка с противогазом. И вся эта нагрузка под палящими лучами жаркого знойного лета. Николаю казалось, что не выдержит таких страшных мучений. Но он выдержал. И пришел к выводу, что крепче, сильнее, выносливее человеческого организма нет на земле другого существа. Постепенно, день за днем, Николай научился привыкать к трудностям, стал сильным, ловким. И в числе других солдат его тоже привезли служить в Афганистан.

Сначала откуда ему было знать, куда их везут. Что главное в службе родине? По законам тех времен молодежь, уклонявшуюся от службы в рядах вооруженных сил, привлекали к ответственности. Когда и его в числе тысяч таких же, как и он новобранцев, посадили в военную технику и в сопровождении бронетехники переправили через Пяндж на другую сторону реки, на афганскую землю, у Николая и в мыслях не было уклоняться от воинской службы. Более того, оказался очень дисциплинированным, исполнительным солдатом, выполнял все поручения командиров. И это притом, что приехал он в Афганистан не по своей воле.

Что было обидно вдвойне, он еще не успел, как следует освоиться,  выстрелить из автомата, обидеть хоть кого-то, разрушить хоть что-то, как оказался в плену у моджахедов. И то неразумно вышло как-то: его послали привести солдатам и офицером индийскую коноплю, а он по глупому стечению событий попался моджахедам. До сих пор еще не успел осознать степень содеянной им вины.

Какая участь его ожидает? Какое наказание придумают ему моджахеды, куда его поведут, в какое русло повернет его дальнейшая жизнь? Он ломал голову над такими вопросами и никак не мог найти ответа на них. Николай знал только то, что его, как одного из своих рядовых солдат, великая советская страна послала в Афганистан. И он оказался в плену у врага. Жалко, что двое его товарищей попали под обстрел моджахедов и погибли. Ему же суждено было остаться в живых и оказаться в плену.

Глава IV

Ватан, омад бањор, аммо набинам гул ба домонат,

Наояд наѓмаи шодї зи мурѓони ѓазалхонат.

Ба љои мављ хун мељўшад аз анњори хандонат,

Ба љои лола рўяд доѓ аз тарфи биёбонат.

Весна пришла, Отчизна! Не видно радости твоей.

Не слышно, как поет в саду веселый соловей.

Вода течет в твоих ручьях, похожая на кровь,

Тюльпанов нет, поля бледны без трав и цветов.

Кончалась осень, в лицо уже дули первые зимние холода, а советские войска все еще не могли завершить взятия ущелья Панджшер. Они и сами уже сбились со счета, какой совершают рейд, чтобы сломить сопротивление моджахедов Панджшера с Ахмадшахом Масъудом во главе, захватить этот плацдарм и восстановить связь центра с северными провинциями Афганистана. К этому времени Советские войска успели захватить большинство городов и сел на юге страны и двигались на север, чтобы покорить себе провинции Баглон, Тахор и Бадахшан. Что мешало им скорее добиться поставленной цели, так это то, что единственная дорога, связующая центр Афганистана с этими провинциями, была проложена через ущелье Панджшер. А моджахеды Панджшера с Ахмадшахом Масъудом во главе ни за что не хотели пустить чужеземцев в свои владения. Они, как аллигатор, стояли на пути советских войск. Единственная дорога, связующая центр с северными провинциями, была под их контролем. И никто еще не помнил, чтобы кто-то чужой смог бы одолеть этот бастион и беспрепятственно пройти этой дорогой. Как уверяли сами моджахеды, не было и в помине таких сил, чтобы прошли их.

Известие о непобедимости сил моджахедов Ахмадшаха Масъуда дошло даже и до Политбюро ЦК КПСС. И на совещании Генерального Штаба Вооруженных Сил  СССР генералы и высшие чины Советской армии, участвовавшие в боях второй мировой и Великой Отечественной войны, выражали свое недовольство действиями командующих силами Ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Было решено, что в помощь им откомандируют таких опытных, видавших виды, генералов, как Махмуда Горева, Александра Ляховского, Владимира Варенникова, чтобы сломить сопротивление моджахедов ущелья Панджшер и завершить операцию по налаживанию транспортной связи Кабула с северными провинциями Афганистана.

Названные командиры прибыли в Кабул и в течение месяца на основе анализа всех прошедших боевых операций изучали обстановку в ущелье Панджшер. И при составлении очередного плана боевых действий в этом ущелье каждый из них поделился своим видением обстановки.

На этот раз в план сражения в ущелье Панджшер были внесены весьма серьезные коррективы, тщательно скоординированы действия всех подразделений. Если в  предшествующих боях живая сила советских войск вступала в ущелье только после того, как боевые вертолеты МИ-29, МИ-8, другая бомбардировочная и истребительная авиация, артиллерия заканчивали обрабатывать ущелье, то теперь было решено, что мотострелковые части будут непосредственно десантированы боевыми вертолетами. Отличие предстоящего сражения от предыдущих на этот раз заключалось еще и в том, что теперь вместе с советскими войсками в сражении будет участвовать и столько же солдат и офицеров вновь созданной афганской армии под командованием Шахнавоза Таная. Солдаты и офицеры правительственных войск Афганистана будут двигаться авангардом. Вслед за ним будут следовать советские войска. И в нужный момент они вступают в бой, нанесут удар по моджахедам. Выходило, что теперь против моджахедов Ахмадшаха Масъуда будут воевать их же земляки. Брата сталкивают против своего же брата. И будет пролито немало братской крови.

Одновременно с этим в сражении с Ахмадшахом Масъудом советское военное командование  решило использовать и другой не менее важный фактор. А именно – использовать моджахедов Исламской Партии Афганистана под предводительством Гулбиддина Хикматёра, ярого противника Ахмадшаха Масъуда во взглядах.

Согласно плану, в предстоящем сражении советские командиры отвели моджахедам Гулбиддина Хикматёра роль стороннего наблюдателя. Гулбиддин Хикматёр должен был не вступать в бой, а с севера и юга ущелья должен был перекрыть ущелье, контролировать передвижение людей, пресечь любые попытки провоза в ущелье оружия и боеприпасов, продуктов питания и медикаментов, а также строго следить за передвижением людей, живущих в кишлаках ущелья.

Этот план был одобрен ими еще и по следующим причинам. Моджахедам, занявшим более удобные для ведения боя позиции на высотах, достаточно было вывести из строя направляющую и замыкающую боевую единицу военной техники, чтобы движущая колонна советских войск оказывалась в западне. Ликвидировать другие боевые единицы и живую силу противника в образовавшемся котле им не стоило особого труда. Таким образом, следуя по этой единственной дороге, советские войска несли огромные потери как в живой силе, так и в военной технике.

В то время, как строго-настрого было запрещено писать, говорить и показывать по средствам массовой информации Советского Союза о каких-либо потерях в живой силе и технике советских войск, их английские и американские, французские и итальянские коллеги, репортеры газет, телерадиовещательных компаний из исламских государств о разыгрывающихся баталиях и численности понесенных потерь трубили по всему миру.

Только советский народ, родители солдат и офицеров, воюющих в Афганистане, их братья и друзья не имели представления об истинном положении дел. Да и не могли иметь представления, ибо бесчувственная и бесчеловечная машина КГБ, кроме как отправлять на родину в Советский Союз гробы с телами погибших солдат и офицеров, запрещала солдатам и офицерам даже в письмах сообщать об истинном положении дел на фронтах Афганистана. Все держалось в строжайшей тайне.

Между тем, первый документальный фильм французского кинорежиссера Кристофа де Понфилия об афганской войне «Одно ущелье против одной империи», снятый в Панджшере и повествующий о первом, втором и третьем сражениях советских войск в этом ущелье,  был переведен и на другие языки. Благодаря этому фильму, зрители во многих странах мира узнали правду об этой войне, о миссии советских войск в этой стране. А советский зритель не знал и не ведал даже о существовании такой документальной хроники.

Утром первого дня очередного наступления советских войск Масъуд стоял чуть ниже кишлака Бозорак, на склоне горы у гранитного камня холма Сарича, и сколько охватывал взор, наблюдал за десантированием, передвижением советских войск, за ходом боевых действий. Иногда подносил к глазам бинокль, чтобы наблюдать и за действиями своих моджахедов. На этот раз он обнаружил, что после трехдневного артобстрела и бомбардировки советская живая сила расположилась возле кишлака Аъноба. А солдаты и офицеры вновь созданной афганской армии разместились у кишлака Руха, чуть выше кишлака Аънобы. Масъуд заранее знал о планах операции, о дате ее проведения. Ему ново было лишь то, что советские солдаты и офицеры будут десантироваться в ущелье.

Как в главном штабе Советских войск в Кабуле, так и среди служащих большинства воинских подразделений Масъуд имел широкую сеть опытных осведомителей, которыми руководил Гуломсахи и которого моджахеды называли еще и Огосохибом. И  обладать таким мощным шпионским ресурсом было его основным преимуществом над теми силами, которые воевали против моджахедов. Осведомители сообщали ему о любых, пусть даже мелких, событиях, происходящих, намечающихся в стане врага. Поступающуюся информацию он собирал, обрабатывал и на основе их анализа делал соответствующие выводы, составлял планы своих последующих действий.

Советские войска в основном состояли из лиц разных национальностей: русских, украинцев, казахов, туркменов, таджиков и других наций и народностей, населяющих Советский Союз. Пользуясь такой разнородностью воинского контингента, Масъуд и в их среду внедрил своих агентов. С их помощью он узнавал о настроениях солдат, о планах советских воинских подразделений. И согласно поступающей информации Масъуд разрабатывал и свои планы.

Гуломсахи и на этот раз предоставил Масъуду нужную информацию о дне начала наступления советских войск, о количестве задействованной в операцию авиации, бронетехники и пехоты противника. Единственное, о чем ему вовремя не успел сообщить Гуломсахи, было то, что пехота будет переброшена десантом.

«Кто знает, может, этот пункт операции был определен в самый последний момент принятия решения, что Гуломсахи не смог узнать о нем и вовремя сообщить мне» – подумал Масъуд. В любом случае, Масъуд вывел, что все действия советских войск совпадают с той информацией, которую предоставил ему Гуломсахи. Следовательно, план противодействия в основном разработан правильно. Пересмотреть его стоит лишь с учетом фактора использования русскими десантирования пехоты.

Как и при предыдущих операциях, Масъуд разместил часть своих моджахедов на склонах близлежащей к входу в ущелье горы. Это означало, что они будут встречать колонну противника. Как выходило из предстоящего боя, пехота русских теперь будет входить в ущелье не прямой дорогой, а десантом из вертолетов будет высаживаться непосредственно в селениях ущелья, что может внести некоторую сумятицу в действиях моджахедов. Масъуд приступил к отражению атаки противника и при таком раскладе сил.

Как только в ущелье въехали танки и БТР русских, моджахеды встретили их огнем из гранатометов и крупнокалиберного пулемета. Грохот взрывов  и пулеметных очередей вынудили пехоту, сидящую на броне танков и БТР, спрыгивать, занять позиции за камнями у обочины дороги и вести беспорядочный огонь по выступам скал, откуда стреляли по ним моджахеды. Занявшим сверху удобные позиции моджахедам колонна техники и бегающие солдаты были видны как на ладони. Потому им намного удобнее было вести прицельный огонь, чем советским солдатам отбиваться.

И когда на помощь своим солдатам подоспела и советская авиация, моджахеды, нисколько не смутившиеся складывающейся ситуацией, брали на мушку своих гранатометов и вертолеты противника. Не успели еще преодолеть и половину пути до середины ущелья, как уже были выведены из строя три танка и вертолет русских. Как моджахеды, так и русские наблюдали, как потеряв управление, качаясь с бока на бок, вертолет упал прямо на выступ горы и загорелся. Несколько минут спустя, был сбит и второй вертолет. Густую пелену дыма, вывалившуюся из тела вертолета, вмиг сменил полыхающийся язык пламени, и, словно, подкошенный, вертолет упал на землю, у берега реки Панджшер, перевернулся и боком залез в воду.

Увидев, что по ним ведут прицельный огонь с высотных скальных выступов и с этим они ничего не могут поделать, советские солдаты спасение свое видели в том, что бросались в бурную реку.

Бой разгорался все сильнее и ожесточеннее. Основная часть советских войск боями дошла до кишлаков Аъноба и Руха, продолжала двигаться дальше, захватывая кишлаки Бозорак и Бахорак. Передовая их часть дошла до этих кишлаков и хотела захватить кишлак Барчаман. Поддерживаемая с воздуха вертолетами истребительной авиацией, бронетехника и пехота русских двигалась дальше. Поле битвы было окутано густой пеленой дыма и огня.

За всей картиной разворачивающегося боя Масъуд наблюдал из своего наблюдательного пункта. И когда основные силы русских дошли до середины ущелья, Масъуд по рации приказал всем своим командирам выйти из своих расположений и перебраться на другую сторону, двигаться дальше и выше по ущелью. Начать бой там, где расположились правительственные войска, с Барчамана наступать в сторону селений Бахорак и Бозорак.

После того, как отдал последние распоряжения, Масъуд вышел из своего наблюдательного пункта. Увидел, что моджахеды тоже выходят из своих расположений, перебираются на другую сторону ущелья. Понял, что очень скоро эти молодые догонят и его. Густой дым, пыль, окутавшие ущелье медленно поднимались все выше и выше, и рассеивались в синеве неба. Масъуду были слышны людские крики и стоны, доносящие снизу. Двигаясь дальше по склону горы, он наблюдал и за тем, как внизу от снарядов танков горят дома сельчан, как падают люди, сраженные очередями из крупнокалиберного пулемета БТР.

Когда он проходил мимо селения Бахорак, над ним пролетела пара белых голубей. И Масъуд на мгновение остановился, чтобы посмотреть вслед за этими голубями: «Война не только людей потревожила, но и этих невинных птиц не оставила в покое. Теперь и они, чтобы остаться в живых, вынуждены как эти бездомные люди покидать свои обжитые места, улететь в другие края и страны»

Хотя и часть населения этих селений покидала свои дома и села, все же основная масса людей, особенно, инвалиды, старики и дети все еще находились в этом огненном пламени.

Масъуд не смог переселить население сел ущелья в отдаленные безопасные места, хотя и знал, что и правительственные войска и советские воинские части в трудные ситуации могут преследовать, взять их в заложники. Он жалел, что не смог их переселить в другие места.

Анализируя поступившую информацию, он не верил, что советские войска будут бомбить отдаленные селения ущелья и задействуют столько сил и боевой техники. И вдобавок к этому подключают к операции и огромное число правительственных сил. В результате они захватили и окружили больше половины ущелья. Хотя они все еще не дошли до конца ущелья, до села Джангалак, где находится его дом, но туда добраться им и особого труда не стоит. Достаточно лишь одного – двух таких маршей, и, считай, население этого села тоже окажется в огненном кольце.

Стрельба продолжалась. Селение горело полностью. Люди, оставшиеся без домов, не знали где прятаться, бегали восвояси. Оставшаяся без присмотра и хлева скотина тоже разбрелась в разные стороны, подальше от стрельбы, грохота и пожара. …

Наблюдая за картиной боя, Масъуд уже разрабатывал в мозгу план следующей операции. Хотя и час прошел с того момента, когда все моджахеды перебрались на другую сторону горы, и звук грохота взрывов, стрельбы немного затих, крики и стоны жителей сел все еще были слышны. Теперь уже с удвоенной силой. Это и понятно: люди потеряли родных и близких. Они слезами и стонами омывали свое горе. Все еще было видно, как горели дома, вспыхивали стога сена и соломы, пшеничные поля.

Воспользовавшись установившимся относительным затишьем, советские солдаты остановили свои танки, БТР, БМП и другую технику чуть ниже селений Бахорак и Бозорак и задумали соорудить палатки и сделать привал.

Правительственные же войска, состоящие в основном из местных афганцев и знающие о стойкости панджшерских моджахедов, с сооружением палаток не торопились, стояли в ожидании очередного боя. Они хорошо знали, что Масъуд и его моджахеды с часу на час могут появиться или со склона горы, или с другого берега реки, или, в худшем случае, с рощицы, и могут завязать и рукопашный бой. Моджахеды находятся на своей родине, у своего родного села и плюс к тому, что каждую тропинку здесь знают, как свои пять пальцев, еще являются и видавшими виды отважными и бесстрашными боевиками.

Масъуд же пока был на той стороне горы и все еще продолжал двигаться в сторону селения Барчаман, а его моджахеды шли вслед за ним.

До нужной точки оставалось еще немного пути, и Масъуд оглянулся. Он хотел осмотреть движущуюся колонну своих моджахедов, как увидел Кристофа де Понфилия, который вместе со своим другом Жеромом шел в колонне с моджахедами. Масъуд остановился, чтобы Кристоф догнал его.

- Кристоф! Почему себя не жалеешь? – спросил Масъуд на французском, как только он подошел.

- Что, у нас с вами жизнь не одинаковая, Омир Сохиб, чтобы вы не жалели ее, а я жалел? – вопросом на вопрос ответил Кристоф, подойдя к Масъуду.

- Мы защищаем свою родину, свою землю, свой дом. Ваша родина – Франция, Париж. Какая возникла необходимость, чтобы вы гибли на этом гористом куске земли? Да, кстати, когда и откуда вы сюда пришли-то? – чуть злой спросил Масъуд.

- «Все люди сотворены из плоти единой». Вы же сами, Омир Сохиб, цитировали и разъясняли мне строчки из газели Саади.

- С собой нет оружия? – спросил Масъуд Кристофа.

- Наше с Жеромом оружие это наша видеокамера, – ответил Кристоф. – У нас на груди значок «Красный крест». Если увидят, нас не убьют.

- Вместо четок советские солдаты носят на груди крест. Но на войне, если встретят отца с матерью, и их не пощадят, убьют. – также зло выпалил Масъуд.

- Чему быть, того не миновать. – сказал Кристоф и добавил: – Мне моя жизнь ничего не стоит. Я приехал из Парижа, чтобы снимать на видеокамеру эпизоды этой войны. Омир Сохиб, не убеждай меня в обратном.

Масъуд больше ничего не сказал и, продолжив свой путь, заметил, что от быстрой ходьбы начал потеть. Снял с себя висевшее полотенце, вытер им пот с лица и со лба и пошел дальше. В это мгновение до него донеслось слабое гудение двигателей. По звуку понял, что это вертолеты. Сразу прошел за огромный валун, что стоял неподалеку, и приказал:

- Кристоф, быстро ко мне!

Кристоф и Жером оба в мгновение ока были возле него.

По рации Масъуд приказал всем своим командирам предупредить своих моджахедов о приближении вертолетов, спрятаться и занять позиции.

Гул моторов стал все отчетливее. И внезапно два вертолета вынырнули из-за горы, со стороны ущелья Поранди, сзади моджахедов. Кто как мог, укрылся от них, чтобы зоркий глаз летчиков не обнаружил их.

Пролетев рядом друг с другом, оба вертолета пролетели над селением Аъноба, затем, поднявшись чуть выше, разбрелись – один в сторону села Барчаман, другой – в сторону села Бахорак. Туда, где остановились и устроили привал советские и афганские солдаты.

По всей вероятности, они, связавшись по рации со своим командованием, получили новое задание, что поднялись еще выше и пролетев над моджахедами, начали свои поиски. Один из вертолетов снизился настолько, что казалось, через секунду-другую ударится о выступы горы.

Наблюдая за их полетом, Масъуд передал по рации одному из своих командиров:

- Дорогой Гадо! Прикажи гранатометчикам, как только вертолеты приблизятся, пусть ударят по ним!

- Хорошо, Омир Сохиб! – послышалось с той стороны. И будто командир Гадо в воду глядел. Вертолет, летевший над селом Бахорак, повернул в сторону спрятавшихся за валунами моджахедов. Прилетел, спустился над выступами горы, видимо, желая перелететь на другую сторону горного хребта, как воспользовался моментом кто-то из моджахедов. Раздался грохот гранатомета. Снаряд попал точно в лопасти вертолета. Две лопасти сорвались, а вертолет всей своей тяжестью врезался в горный выступ. Кувыркаясь по горным выступам, вертолет загорелся. Охваченный огнем, ударился еще раз об скалу и в следующее мгновение раздался страшный взрыв, своим грохотом заполнив все ущелье. Советские и афганские солдаты, устроившие внизу привал, всполошились.

Экипаж другого вертолета, скорее всего увидевший, как был сбит его напарник, поднял свою машину выше, стремительно ринулся к месту трагедии и подверг участок, где прятались моджахеды, страшному обстрелу. Предвидевшие такое развитие событий, моджахеды надежно укрылись под огромными валунами.

Видимо, сочтя свой долг выполненным, вертолет взмыл еще выше в небо и стремительно улетел в направление Багрома.

Как только винтокрылый скрылся из виду, Масъуд решил как можно быстрее перейти гору, выйти к селению Барчаман и там наметить новый план наступления, обсудить его с командирами и моджахедами и приступить к их осуществлению: «Если в первый же день не нанесем решительного удара по врагу, то кто знает, может этой же ночью, а то и завтра враг захватит все селения ущелья и вынудят моджахедов скитаться по горам и долинам. В таком случае, связь со своим населением будет оборвана. Мы лишимся своих складов оружия, боеприпасов и продовольствия. Не исключено, что и солдаты-головорезы из Исламской партии Хикматёра заодно с афганскими правительственными войсками, воюющих с нами в ущелье, и теперь закрыли выход из ущелья. В таком случае, моджахеды окажутся оторванными от земли и не сносить им головы. Голодных, безоружных можно легко окружить и уничтожить»

И часа не прошло, как Масъуд впереди, а Кристоф с Жеромом сзади вместе с моджахедами ступили на валун, стоящий над селением Барчаман. Стоя на валуне, Масъуд поднес к глазам бинокль и начал осматривать окрестности села. Все вроде было тихо спокойно. Всмотревшись повнимательнее, чуть ниже каменных кибиток заметил группу солдат правительственных войск. Они чего-то обсуждали. Масъуд осмотрел и тропы, ведущие к кишлаку. Было ясно, что он задумал что-то. Затем он осмотрел и окрестности села Бахорак. Похоже, что советские войска решили обосноваться здесь: пригнали сюда два БТР.

- Солех Мухаммад, зови ко мне командиров на совещание! – приказал Масъуд одному из своих командиров. Вскоре прибыли все десять командиров.

- Каждый, как считает нужным, пусть осмотрит кишлаки Барчаман и Бахорак. – поручил Масъуд и добавил:

- У кого есть бинокль, пользуйтесь им, у кого нет, берите мой. Внимательно осмотрите расположение советских солдат и подразделений правительственных сил. Потом поговорим, как организовать и провести нашу операцию.

Командиры разошлись. К этому времени они уже знали, что основные силы советских солдат расположились в кишлаке Бозорак, а их танки, БТРы и БМП стоят чуть ниже, в кишлаке Аъноба.

После того, как закончили осмотр, командиры вновь собрались возле Масъуда. Кто, сидя на валунах, а кто и стоя, слушали Масъуда.

- Дядя Гадо, вам слово. – обратился Масъуд к одному из своих командиров, черную бороду которого украшала и едва заметная седина.  – С какой точки начнем наступление?

- Меня спрашиваешь, Омир Сохиб? – начал Гадо. – С самой горы до начала кишлака Барчаман  незаметно вдоль обоих берегов реки проведем основную часть моджахедов. И как только все соберемся, окружим кишлак. Деревья и кустарники нас прикроют. Видел, враг собрался на песчанике у берега реки. Что-то обсуждают. Будь на то воля Оллоха, дольше длиться их совещанию. Мы там и накроем их.

- Ходжи Бахлул, что вы скажете? – Масъуд обратился к другому своему командиру.

- Омир Сохиб, я согласен с мнением командира Гадо. Слово за вами. – выразив свое удовлетворение планом Гадо, сказал Бахлул.

- Со сказанным Гадо Мухаммадом я тоже согласен. – поддержал своих командиров Масъуд. – Когда спустимся в кишлак и окружим его, будьте осторожны, не открывайте огня в сторону мирного населения. Как только советским и правительственным солдатам станет туго, они попытаются укрыться в домах мирных граждан. Жителями кишлака, детьми они будут пользоваться как живым щитом. В таком случае мы должны действовать разумно.

Как только будет дана команда «Открыть огонь!», первыми начинают гранатометчики. Да хранит нас Оллох!

При этих словах все присутствовавшие поднесли руки к лицу, сказав: «Омин».

Был полдень. И все моджахеды, стоявшие там, кто, где мог, приступили к совершению полуденного намаза  Масъуд тоже в их числе. Закончив намаз, он обратился к Солеху Мухаммаду:

- Солех, мы с вами пойдем впереди. Остальные будут следовать за нами. Спустимся  в кишлак. Прикажи, пусть моджахеды приступают к операции.

Внизу солдаты правительственных войск, часть советских солдат, укрываясь от солнцепека, кто-то прятался в тени деревьев, а кто-то умывался у реки холодной речной водой, чтобы хоть как-то остудиться. Другая часть солдат, улучив удобный момент затишья для трапезы, прямо на земле расстелили какую-то материю и начали обедать.

Кристоф де Понфилий вместе с Джеромом Бойном, с трудом двигались по непривычной им горной тропе. Все остановились возле одного огромного валуна.

-  Мы остановимся здесь, Омир Сохиб, – сказал идущий сзади Кристоф, и Махмуд, услышав голос Кристофа, остановился и сказал:

- До свидания, Кристоф!

- До свидания! – ответил кинорежиссер и обратился к Джерому: – Отсюда все видно как на ладони. Дай Бог, сюжет будет отличный, на наш вкус. Проверь-ка батарейки видеокамеры.

-  Проверил, все в порядке. – ответил Джером.

- Мы с тобой более удобного места, чем этот, не сможем найти. Должны расположиться за каким-нибудь валуном и снимать хорошие сюжеты.  – заметил своему напарнику Кристоф.

Как того желал Масъуд, атака моджахедов началась внезапно и застала врасплох афганских солдат правительственных сил. Не ожидавшие атаки моджахедов прямо у входа в кишлак, при грохоте и разрыве снарядов гранатометов, от сильного страха они всполошились. Бросаясь врассыпную, они толком не знали, откуда стреляют моджахеды и куда им следует убегать, где прятаться. Шквал огневой мощи моджахедов начисто выбил их из колеи, не дал им возможности огнем отвечать на огонь, отстреливаться.

Опытные, закаленные в боях, моджахеды, укрывшиеся за деревьями, кустами у дороги, видя, как группами собираются солдаты афганской армии, направляли туда свои гранатометы, залпом накрывая их. Враг в панике бежал в разные стороны. Некоторые, чтобы спасти себе жизнь, бросались в бурную реку Панджшер. Многих солдат смерть настигала уже в реке.

В этой короткой стычке гарнизоны правительственных войск Афганистана были разгромлены начисто. В качестве трофея моджахедам досталось большое количество оружия и боеприпасов, были и пленные.

Солдаты афганских правительственных сил, в панике бежавшие в сторону кишлаков Бозорак и Руха, вскоре пришли в расположение русских солдат. Моджахеды, преследовавшие их, одним ударом освободили сразу три кишлака ущелья.

Пока советские подразделения узнали о случившемся, и подошли на помощь афганским солдатам, моджахеды уже закончили свою спланированную акцию и отошли на свои прежние позиции.

Советские воинские подразделения, расположившиеся в кишлаке Аъноба, узнав о завязавшейся стычке между моджахедами и правительственными силами, должны были подойти и поддержать правительственные силы своей огневой мощью. Но, зная, что и моджахеды, и правительственные солдаты состоят из афганских племен, решили: «Раз уж встали против самих себя с оружием в руках, пусть убивают друг друга! Черт с ними! Нам нечего рисковать своей жизнью!..» С другой стороны и советская воинская группа не ожидала такого дерзкого нападения моджахедов, чтобы как следует подготовить свою боевую технику к бою. Моджахеды вышли из кишлака, дерзко напали на разбросанных группами солдат афганской армии. Своей огневой мощью – залпами из гранатометов, автоматными и пулеметными очередями – молниеносно накрыли их, так и не понявших, что и как случилось. Так же быстро закончив бой, моментально ушли обратно. Все произошло так стремительно, что и советские солдаты и офицеры не успели понять, как это все произошло. Примени советские командиры тяжелую боевую технику, атака моджахедов захлебнулась бы сразу. Но в таком случае от орудийных снарядов тяжелых советских танков могли пострадать и мирные граждане кишлаков. Исходя из этих соображений, и советское командование воздержалось направить на подмогу правительственным силам свою тяжелую боевую технику. С другой же стороны, русские не смели рискнуть своей живой силой.

Когда Советские войска вступили в ущелье Панджшер, они думали, что Масъуд со своими моджахедами попытается втянуть их в боевые действия, а затем сам убежит в горы, к северным провинциям Афганистана. С другой стороны сражение правительственных войск с моджахедами Масъуда было на руку советским войскам, ибо советские командиры использовали их как своеобразный щит, идущий впереди своих подразделений.

- Ослиное мясо к собачьим клыкам» – не раз повторяя, твердил советский генерал Варенников, когда в Кабуле вместе с другими командующими планировал военные действия советских солдат с моджахедами в ущелье Панджшер. И эта фраза пришлась по вкусу и командующему Ограниченным контингентом Советских войск в Афганистане генералу Борису Громову, и большинству других советских полководцев.

Воодушевленный их улыбкой и радостными лицами, Варенников прокомментировал свое высказывание:

- До каких пор Масъуд будет убивать наших молодых парней? На этот раз я втяну в войну с ним его же земляков-афганцев. Посмотрим, кто кого уничтожит.

В любом случае, оттого, что будут убиты афганцы, нам не будет никакого ущерба. Чем больше они будут убивать друг друга, тем выгоднее нам. Тем самым мы будем изучать и тактику Масъуда.

С самого начала операции советские командиры поставили перед собой задачу, чтобы советские войска, находившиеся в кишлаках Аъноба и Руха, не проявляли особого рвения помочь правительственным силам Афганистана. Заодно советское командование было заинтересовано узнать как можно больше о маршрутах и тропах, по которым передвигаются моджахеды Масъуда. Но как только они увидели, что за очень короткий промежуток времени моджахеды Масъуда вывели из строя большое количество живой силы и техники правительственных сил Афганистана, советские подразделения поняли, что это чревато осложнениями и для них. И сразу поспешили, было им на помощь. Но было уже поздно. До того, как подоспело подкрепление русских, моджахеды завершили операцию в Барчамане и, отойдя и заняв позиции в горных выступах, между скалами, уже оттуда вели прицельный огонь по подошедшим подразделениям русских. Видя, что становятся живыми мишенями, советские солдаты укрылись за броней своих танков, и вновь отступили к кишлакам Аъноба и Руха.

Когда Масъуд поднялся к огромному валуну, что стоял над кишлаком Барчаман, солнце близилось к закату. Сняв свое оружие, моджахеды сели на камни. Судя по облегченным вздохам, можно было понять, что моджахеды остались довольны удачно проведенной операцией.

- Солех Мухаммад, объясни командирам, что теперь займем позиции прямо над русскими, над кишлаками Руха и Аъноба. Посмотрим, чем они будут заняты этой ночью! – сказал Масъуд и расстелил на земле свой молитвенный коврик. Настало время сумеречного намаза.

После получасовой передышки, по той же тропе, что пришли, следуя друг за другом, моджахеды направились к тем кишлакам, откуда пришли. Вместе с Кристофом и Джеромом Масъуд следовал за ними.

В этот предвечерний час прохлада гор тянула с востока легкий ветерок, приятно ласкающий и снимающий усталость. Довольный удачным исходом очередного боя, на душе Масъуда все же было неспокойно. Он знал, что в сегодняшнем бою в основном погибли мусульмане-афганцы. И понимал, что подставили их русские: Чтобы мусульманин убивал мусульманина. В этом бою, кроме как защититься, у Масъуда иного выбора не было. Продлись этот бой дольше, и оставайтесь моджахеды в кишлаке чуть больше, не сносить было головы и его моджахедам. При таком раскладе моджахедам ничего не оставалось бы, как сдаваться в плен русским, или убежать в северные провинции и распадаться на мелкие группы. Сдаваться русским тоже означало явную гибель и моджахедам, и самому Масъуду.

Масъуд знал и другое. Попавших в плен моджахедов русские обязательно сдают государственной службе безопасности Афганистана, которой руководит давний друг детства Масъуда Наджиб. Сотрудники этой службы будут обращаться с пленными как с ярыми врагами афганского государства. И все они будут умерщвлены неслыханной мученической смертью. Потому моджахеды настроены были воевать решительно. И если им грозила смерть, то они предпочитали умереть смертью солдата на поле битвы, чем сдаться в плен, и быть убитыми позорной смертью в застенках тюрем. До этого времени Масъуд кроме, как защитить свой дом, население ущелья Панджшер, никуда больше рейдов не совершал и не думал совершать. Не раз подчеркивал это и в беседах с журналистами:

- …Пожалуйста, если в гости пожаловали, добро пожаловать! Будем рады гостям. Но если вступил в наши края со злым умыслом, мы такого гостя не можем принять, не пустим к себе домой. Советские подразделения, солдаты и офицеры правительственных войск Афганистана пожаловали к нам не с добрыми намерениями, с оружием в руках, с войной, с целью захвата ущелья Панджшер, убийства жителей его кишлаков. И пока в моих жилах течет кровь, не оставлю их в покое. Поднявший меч от меча и погибнет. …– Масъуд делился своими размышлениями с Кристофом де Понфилием. Эту ночь репортеры провели вместе с ним в его землянке, после того, как Масъуд подвел итоги проведенного днем сражения. Призвал всех моджахедов быть бдительными, назначил и проверил все посты, позаботился о провизии моджахедов. Поручил командирам послать 2-3 молодых парней кишлаков ущелья за водой. Он нутром чувствовал опасность. А потому делал все, чтобы быть готовым к бою. Он попросил этих парней интересоваться у населения кишлаков и положением дел как в самих кишлаках, так и на главной транспортной артерии ущелья. Основания для беспокойства были. Судя по поступающей информации, наряду с военной угрозой над дорогой нависла и угроза ее закрытия подразделениями Хикматёра, что было опаснее для населения кишлаков, чем ведение боевых действий, поскольку, чтобы спастись, люди тогда не смогут и покинуть ущелье Панджшер. Зима же становилась все ближе, а население испытывало нужду в запасах продовольствия.

Отдав необходимые распоряжения, Масъуд подошел к землянке, где устроился Кристоф. Они с Джеромом сидели возле землянки на камне и сняв с уставших ног ботинки, руками массировали мозоли на ногах.

- Есть что-нибудь съестное? – подойдя поближе, спросил Масъуд на французском.

- Хлеб и вода имеются, Омир Сохиб, – ответил Кристоф. – Очень устали. Ничего не хочется есть. Какой страшный и тяжелый все-таки выдался сегодняшний день.

- Что-нибудь успели снять? – спросил Масъуд.

- По мере сил и своих возможностей сняли. Ладно, война, видимо, еще не скоро закончится. По всей вероятности, еще до самой зимы останемся в Панджшере, а потом отправимся в Кабул, затем в Мазори Шариф и другие края Афганистана. Планов у нас много, Омир Сохиб. – сказал Джером и решил некоторыми своими планами поделиться и с Масъудом. – Свой новый фильм мы назовем «Пепел войны». Он повествует о войне в Афганистане, о руинах, оставленных войной на этой земле. Сообщим мировому сообществу о трагедии этого народа. Затем, как и договаривались с Кристофом, если не будет суждено умереть, приступим к съемкам фильма «Кабул – крайняя точка земли». Кстати, собрали материал и о вашей жизни, Омир Сохиб. Бог даст, и вам посвятим один из своих фильмов. Под названием «Афганец Масъуд».

- Кристоф, вы же знаете, что я не афганец, а истинный таджик Афганистана. – уточнил Масъуд и прокомментировал свои слова, – Мои предки когда-то пришли сюда из Дахбеда Самарканда. Кто знает, может, их тоже война вынудила покинуть родину и переселиться сюда. Хотя и обстроились на берегу реки, чтобы жизнь свою как-то наладить по-человечески, и здесь им не дали жить, как следует.

Беседа Масъуда с Кристофом и Джеромом длилась допоздна. Увлекшись беседой, мысленно окунувшись и в мир своего детства, Масъуд ушел от них далеко за полночь.

Вернувшись в свою землянку, по дороге Масъуд размышлял о проделанном за день и о планах на завтра. И было отчего. По его расчетам, почти тысяча советских солдат и офицеров, танки и другая военная техника сосредоточились в кишлаках Аъноба и Руха. Не исключено, что в следующие дни прибудет к ним и новое пополнение. Надо уже сейчас распорядиться, чтобы к входу в ущелье, к кишлаку Гулбахор отправить группу моджахедов, чтобы те в случае вторжения в ущелье русских, смогли оказать им сопротивление. Масъуд тут же по рации поделился своим видением ситуации с Солехом Мухаммадом и Фахимом и распорядился, чтобы срочно туда была выслана группа моджахедов.

Зайдя в свою землянку, Масъуд повесил свой автомат Калашникова на уступе у входа, снял сапоги, помассировал немного свои ноги и во весь рост растянулся на пол, устланный соломой.

Ночь была тихая и спокойная. Но Масъуд не мог уснуть. Тревожные мысли лезли в голову, не оставляли его в покое и здесь. Его тревожило то обстоятельство, что война в ущелье слишком затянулась, и советские войска остаются здесь надолго. Ход мыслей привел его опять к делам сегодняшним. Каждую деталь предстоящей операции в кишлаках Руха и Аъноба надо было тщательно спланировать.

Глава V

Дар рагам хун, дар барам дил, дар танам љон мурдааст,

Вой бар ман, тифли ашки ман ба миљгон мурдааст.

Тирарўзињои мо поён надорад, эй дареѓ,

Дар сипењри мо магар Хуршеди тобон мурдааст?!

И кровь густа, и сердце стонет, душа моя мертва,

Горька судьба моя, остыла в веках слеза.

Не вижу конца бед своих, кто б помог мне

И утро хмурое, уже заря не та, и она мертва?!

Аваз вернулся к полудню, скорее раньше, чем его ждали. И выглядел очень довольным. Как только вошел во двор Турдикула, глазами пошарил по двору – взглядом искал пленного. Заметив его у дувала, обрадовался. Благодарил Оллоха, что в его отсутствие никаких чрезвычайных происшествий не случилось.

Некоторое время он постоял возле пленного. Посмотрел в его изможденные очертания лица и повернулся к Хасану, копошащемуся у казана и не заметившего прихода Аваза. Все мысли Хасана были заняты анашой, чтобы не пустить вхолостую и маленькую струйку ее дыма. Поняв состояние Хасана, Аваз также тихо и незаметно подошел к нему сзади. Он наслаждался его состоянием праздности. Хотел садиться с ним рядом, выхватить у него из рук курительную трубку и сделать пару затяжек, как вспомнил предупреждение Масъуда: «Аваз, я впервые вижу, что ты куришь анашу. На этот раз я тебя прощаю. Если попадешься еще раз, выпорю как следует и выгоню из отряда. Это мое первое и последнее предупреждение! Понял?!» «Понял! Виноват!» – ответил тогда Аваз. И не столько из-за боязни быть наказанным и изгнанным из отряда, сколько из уважения к Масъуду, он обещал бросить курить. Вспомнив тот разговор, Аваз воздержался взять у Хасана трубку. Но, зная, какое наслаждение испытывает Хасан, мешать ему не стал.  Не сказав ни слова, Аваз кончиком сапога слегка поддел его. Хасан понял, что кто-то шутить изволил с ним. Продолжая вытягивать струйки дыма, он лишь выдавил:

- Прекрати! Не мешай, чтобы дым вхолостую не шел!

Он все еще продолжал затягиваться дымом. Аваз вновь поддел его кончиком сапога.

- Прекрати, проклятый! Иначе дым уйдет вхолостую! – зло буркнул Хасан.

Аваз, наслаждаясь своим занятием, чуть было не взорвался хохотом, но воздержался и еще раз поддел Хасана.

- Эх, мать твою родненькую!.. – взорвавшись громким матом, Хасан встал и оглянулся. Увидев перед собой Аваза, сожалел о сказанном, упал перед ним на колени и начал умолять его о пощаде:

- Брат, родненький! Прости меня! Будь проклят я всем миром!.. Клянусь Оллохом! Подумал, что это Турдикул обратно вернулся. Прости, брат! Анаша проклятая такая сладкая, что забыл про все на свете! Не курил с самой ночи! Откуда мне знать, что вы придете и сыграете со мной такую шутку?

От громкого хохота Аваз схватился за живот. Его хохотом невольно заразился и Хасан:

- Брат, или смеёшься надо мной, или издеваешься?! Если меня не простишь, я буду проклят! По своей глупости я наговорил вам столько плохого! Прости!

- В случае необходимости не вредно, говорят. – смеясь, вставил Аваз. – Рифму нарушать никому не дано. Знаю, наслаждение от анаши слишком велико. Это зелье поведет тебя хоть на край света. Куда уж там ругань, мат? Боюсь, чтобы ты не убил и того нашего пленного!

Добрую весть тебе принес, Хасан. Этой ночью на перевале Соланг моджахеды напали на колонну техники шурави, направлявшуюся в Кабул. Был тяжелый бой. Наши подбили несколько танков, БТР и БМП. Убили множество кафиров. В качестве трофеев взяли оружие, боеприпасы, муку, рис и другое продовольствие. Бой длился до самого утра. Моджахеды тоже понесли потери. Но главное то, что раздобыли продовольствие, оружие с боеприпасами. Весь трофей отправили подальше от чужих глаз, спрятали куда следует.

- Да продлит Оллох твою жизнь, брат Аваз! – не скрывая своей радости, находясь под влиянием анаши, сказал Хасан. – Эти оккупанты вторглись на нашу землю, чтобы сровнять с землей наши дома, уничтожить всех нас. Так им и надо! Думают, что Афганистан – страна, не имеющая своих хозяев, и что им заблагорассудится, то и будут делать здесь! Ничего подобного! Пока жив хоть один афганский моджахед, кафирам не видать покоя как своих ушей!

- Помнишь, говорил: «Они хотели сами руководить нами и заставить нас отречься от своей веры, и, как они сами, стать кафирами» Не допустим! Не быть этому! – поддержал Хасана Аваз.

- Этот пленный свалился на нас, как головная боль. Если бы не он, остались бы здесь. Сейчас самое время движения колонн шурави через перевал Соланг. Каждый день с той стороны Пянджа, из Термеза в Хайратон на сотнях машинах перевозят оружие, боеприпасы, продовольствие. И по дороге Мазори Шариф и Кундуз едут сюда. Наши молодцы стерегут их за скалами Соланга. Если наша охота будет удачной, за двое-трое суток сможем запастись необходимым на год продовольствием, не говоря уже о захваченном в качестве трофея оружии  и боеприпасов. Этих оккупантов их же оружием и отправим в ад.

Но, командир нам с тобой, Хасан, приказал отвести пленного в Панджшер, к Ахмадшаху Масъуду и вернуться обратно. Ночью мы с тобой должны выступить.

- Как же мы пешком-то отведем его? – недовольный таким развитием событий, спросил Хасан.

- Нет, не пешком. – пояснил Аваз, – Ночью за нами приедут. На машине доедем до въезда в ущелье Панджшер. Где-то до кишлака Гульбахор. Дальше пешком, или на лошадях или ослах, до кишлака Поранди.

- Если на машине, прямой дорогой, то как?- спросил Хасан.

- Нельзя. Прямо у въезда в ущелье расположились отряды шурави. Вместе с пленным им в лапы попадем. Также во всех кишлаках у дороги до самого Джангалака шурави расставили свои блокпосты. Сейчас в ущелье идет бой. – Аваз разъяснил сложившуюся ситуацию.

- Значит, надо будет переодеть пленного в другую одежду? – спросил Хасан. – В этой одежде его сразу узнают, и мы попадем в руки шурави. Откуда нам найти тогда одежду этому сукину сыну?

- Надо осмотреть дом Турдикула. Может, осталось у него какое-нибудь старье из пастушьей одежды? – как бы к самому обращаясь, спросил Аваз, продолжая, – Да, это и не важно. Если не найдем, то своим поделюсь с ним. А себе куплю новую одежду.

- Так ведь у тебя же денег не было? – спросил Хасан. – теперь откуда у тебя деньги-то?

- Продал один автомат Калашникова, взятый в трофей у солдата шурави. – ответил Аваз.

- Какой же ты умный, брат Аваз! – полушутя, полусерьезно похвалил Аваза Хасан. – Оставил меня стеречь эту собаку, а сам пошел на охоту. Мы в этом деле соучастники. Мою долю мне не дашь?

- Какая такая у тебя доля? – с серьезным видом спросил Аваз. – Охотиться на них мне, а тебе – долю? Вот тебе твоя доля! – Аваз указал на Николая. – Как только отвезешь этого пленного в Панджшер и сдашь командирам, будешь требовать у них свою долю!

- Ах, так?! – зло спросил Хасан.

- Дружба дружбою, а табачок, как говорится, врозь, брат. – напомнил Аваз. – Жизнью рискуя, я ночь провел за скалами Соланга, а ты тем временем вместе с пленным спокойно спал у Турдикула. А еще требуешь долю. Оллох даст, если доставим пленного, и нам что-нибудь перепадет, отдам тебе, брат. Не сердись. Продав автомат, я заработал кое-какие деньги. У меня жена, дети. Оллохом клянусь, дома и грамма муки не было, чтобы и кашу им сварить. Вот хочу теперь им мешок муки, масла и другие продукты купить. Оллох даст, живыми и здоровыми придем в Панджшер, и если что-нибудь дадут, бери себе.

- Если в этой долине ничего мне не достанется, то в каменистом Панджшере что растет, чтобы мне перепадало? – несколько обиженным тоном спросил Хасан. – В этот злосчастный год население кишлаков Панджшера окружено врагами. Голодные все, нет никакой надежды, что скоро все образуется. А вы говорите, что взамен за этого пленного нам что-то дадут? Вы, брат Аваз, вспоминаете своих жену, детей, а мне прикажете не думать про моих отца, мать, сестер и братьев? И у них нет ничего съестного сейчас. Я – вся их надежда. Думают, раз я в отряде, значит, что-нибудь и  домой смогу принести.

Сказав это, Хасан умолк. Этой горькой правде Аваз ничем не мог возразить. Но надо было хоть чем-то утешить Хасана, и Аваз, сунув руку в карман, вынул оттуда пачку денег. Не считая, небольшую часть денег он протянул Хасану, сказав:

- Бери, брат! От чистого сердца даю! Купи что-нибудь себе. Оллох даст, не пропадем. Глядишь, в пути и добычу какую-нибудь найдем. Волка, говорят, ноги кормят. Всевышний сегодня так нам долю определил. Слава Оллоху, пока руки ноги крепкие, голодными не останемся.

- Вот это уже другое дело! По-братски, брат Аваз! – с благодарным видом сказал Хасан, сунув деньги в карман. – Думал, ни одного рубля мне не дашь. Как домой пойти с пустыми руками, без ничего? Все там с надеждой ждут меня. Думают, раз уж на войне, значит, и долю свою имеет. А не видишь ли ты, что наши с тобой братья по оружию какие имеют доходы от этого ремесла?

- Какие такие доходы, Хасан? Кто из них доходы имеет? Что ты имеешь в виду? – несколько обиженный, удивленный этим открытием, переспросил Аваз. – Днем и ночью, месяцами, годами мы воюем, жизнь наша висит на волоске. И в это время за нашей спиной кто-то из моджахедов заботится о своем кармане? Разве это по-мужски, охотиться, убивать такого же, как и ты сам, мужчину, продать трофейное оружие и жизнь свою устроить за чужой счет?

- Ладно, это все приключилось с нами не от хорошей жизни. Всему виной война, не расстраивайся! – желая успокоить задетое чувство Аваза, сказал Хасан. – Если бы шурави не напали на нас, мы по сей день были бы заняты своим дехканским ремеслом.

- Да, разве и от возни с дедовским плугом и захудалого вола, привязанного к нему, мы хороший урожай получали, что должны благодарить дехканское ремесло? Ничего подобного. Целый год тянули лямку, чтобы с голоду не подохнуть. И все! – вставил Аваз.

- Все равно, жили как-то спокойно, мирно, не тужили. – поддерживая Аваза, добавил Хасан. – Как бы там ни было, так не охотились на людей. Надоело купаться в луже крови. Иной раз мне кажется, что и кусок лепешки, который ем, смешан с кровью. По ночам сны страшные мучить стали. И когда бодрствую, и когда сплю, думаю, что вот-вот меня убьют. Нет ни сна, ни покоя.

- Да, ладно уж, чего там. Думаешь, этот искалеченный пленный шурави лучше нас с тобой живет? – спросил Аваз Хасана. – Нас ведь с тобой они вынудили взять в руки оружие, защитить свои дома, родину от них. Их самих кто сюда звал? Они сами ведь пришли к нам. Значит, не от хорошей жизни.

- Ты прав, Хасан, – сказал Аваз. – Они сами пришли к нам. Но знаешь, они сами живут хуже нас с тобой. Их привела сюда политика захватить чужие земли. Командование шурави направило сюда своих солдат, офицеров, самолеты и вертолеты, чтобы бомбили наши дома, города и кишлаки, разместили здесь свои военные базы. А мы с тобой добровольно пошли воевать, чтобы защитить свои дома, родных и близких. Этих, как я уже говорил, привезли сюда не по их воле. Они думали, что война это какая-то игра. Думали, что афганские моджахеды испугаются их силы и мощи и сдадутся. Думали, что, увидев их танки, БТРы, и самолеты, моджахеды и головы свои поднять не посмеют. Думали, что захотят, то и сделают с нами, с нашими родными и близкими.

Знаешь, Хасан, что было бы с этим пленным, если бы он отказался приехать на нашу родину?

- Не знаю. А что было бы тогда?

- По меньшей мере, посадили бы в тюрьму, лет этак на пятнадцать. И там сгнил бы. Не видать было бы тогда спокойной жизни и его родным, близким, родственникам.

- Ладно, два сапога – пара. Придя сюда, в каком выигрыше окажутся эти оккупанты-то? Какой клад зарыт на афганской земле, чтобы они его откопали себе? Мы сами от голода едва ноги тянем. Если бы был такой клад, мы бы сами давно его откопали. Так что, они здесь кроме своей смерти, больше ничего здесь не найдут, Зачем, спрашивается, приехали тогда?

- Цель у них одна: Захватить афганскую землю, а не наше богатство, – сказал Аваз. – Хотят превратить нашу родину в свою военную базу.

- Что, им своей земли мало что ли?- недоуменно спросил Хасан.

- Афганистан находится в окружении других стран. Шурави боятся, что если они первыми не захватят Афганистан, то сюда придут американцы. И тогда шурави не сдобровать. Американцы тоже намерены превратить Афганистан в свою военную базу. Шурави опередили их и первыми вошли сюда.

- Выходит, Афганистан как та невинная овца, осталась между двумя волками? – спросил Хасан.

- Точно определил, Хасан. Но как бы там ни было, и кто бы ими не руководил, все они ошибаются. Они не учли одного. А именно желания, воли афганского народа. Думают, что раз они великие государства, им все дозволено. Можно превратить нас в своих рабов. Ошибаются они. На протяжении веков никакой оккупант не смог подчинить себе этот народ. Наш славный, отважный и бесстрашный народ ни перед кем не преклонял и не будет преклонять колени. Особенно сегодня, когда у него в казне не осталось ровным счетом ничего. Мы же с тобой родились под звуками пуль и снарядов. И сколько помним себя, не можем и представить свою жизнь без воин, без убийств, кровопролития. Не то, что мы с тобой. Даже наши жены и дети воюют уже. Убежден. За веру, за наше праведное дело, за свой дом, за свою родину наш народ и жизни своей не пощадит.

Большинство моджахедов уже чем-то напоминают тех горных орлов. Готовы сто раз умереть, но не допустят, чтобы кто-нибудь разрушил их гнездо, убивал его птенцов.

- Много есть, что сказать, брат Аваз. Что-нибудь поесть принес? Проголодались. – сказал Хасан. – Что в мешке-то? Смотри, чтобы и пленный с голоду не подох. Утром возился с куском черствой лепешки. Справился, нет, не знаю.

- Когда возвращался, задался вопросом: «Есть ли у Турдикула что-нибудь съестное?» Потому на базаре купил три лепешки. До Панджшера еще два-три дня пути. Ты, Хасан, иди, разожги огонь, ставь чайник, завари чай. Я пока пойду, умоюсь. Настало время намаза. Закончу намаз, посидим, чаю выпьем.

- Как ты сказал, Хасан? Николаем зовут этого пленного? – спросил Аваз, поднимаясь.

- Да, брат, Николаем назвался. Еле-еле смог выпросить у него имя. Он, видимо, понял меня и ответил так: «Моё имя Николай».

- Ни без каких лишних движений? – вновь спросил Аваз.

- Да! Еще бы. Если что лишнее выкинет, я ему покажу кузькину мать!

- Иди, веди его сюда, на веранду. Пусть, что-нибудь покушает. – Аваз пошел совершить омовение.

Солнце находилось на самом зените. День становился все жарче. Раненому Николаю перенести жару свыше сорока градусов этого песчаного уголка было невыносимо. Вдобавок к жаре, на запах крови слеталась орава мух. От их укусов ему становилось невтерпеж. Его попытки отгонять их, были тщетны. Назойливые мухи не упускали своей возможности полакомиться человеческой кровью.

Он хотел поразмыслить о своем положении и несчастии, которое приключилось с ним. Пытался собраться с мыслями и подумать, наметить планы на будущее. Но боль в ноге, опустошенность в теле лишали его способности здраво мыслить. Может, большая потеря крови была тому причиной, что у него не хватило сил, чтобы и мух отогнать от себя.

Иногда воспоминания о родной станице Некрасовская, что в Краснодарском крае Советской России, как сладкий сон бередили его мозг. И тогда больше всего перед его взором всплывали родимые образы: Матери Екатерины и старшей сестры Валентины.

Особенно запомнился ему тот день, когда Николая провожали в армию. До самого последнего прощального мгновения мать старалась держать себя в руках, не проявлять слабости, чтобы единственный сын не видел материнских слез. Но когда Николай вместе с другими призывниками сел в автобус «ПАЗик», мать не смогла удержаться: Накапливаясь, предательская слеза сперва увлажнила материнские глаза, переполнила их, а затем струйкой потекла-таки по ее румяным щекам:

- Родненький мой! Знаешь ли ты, что кроме тебя больше некому нести мой гроб? Я, твой больной отец, сестра Валентина – все будем ждать тебя! Колюшка! Не дай нам, двум слабым существам, не дождаться тебя!.. – разрыдалась она, обняв своего Николая, накрывая поцелуями его волосы, глаза. Обнимая мать за плечи, отвечая на материнскую ласку сыновней любовью, Николай заметил, что и в девичьих глазах его землячек, стоявших чуть поодаль, тоже блуждают слезы. Особенно, в глазах его любимых одноклассниц Веры и Наташи. То ли слова матери их растрогали, то ли долгая разлука была тому виной, что и они не отворачивались, не пытались даже скрывать свои чувственные слезы.

Автобус тронул с места. Прибавляя в скорости, он становился все дальше и дальше. И чем дальше уходил он, тем мельче становились фигуры родных и близких, пришедших провожать своих детей на военную службу. …

Обмакнув кусок лепешки в горячий чай, опасаясь, что от прикосновения лепешки к израненным губам и деснам ему станет больно, Николай, осторожно сунул кусок в рот. Но вместо ожидаемой боли прикосновение горячей лепешки к губам и деснам доставило ему какое-то необъяснимое облегчение во рту. И вдруг его осенило: Сколько он себя помнит, он не вспомнил, чтобы хоть раз в жизни задумывался бы над тем, чтобы лепешку или что-нибудь другое съестное жевал и ел, не торопясь, спокойно. Теперь же обстоятельства изменились, и он вынужден считаться и с этим фактом.

Закончив обеденную трапезу, принесенной Авазом, Николай почувствовал себя чуть бодрее, лучше.

За этот час и сутки, проведенные в плену, отношение этих двух моджахедов, с породой которых он впервые сталкивался в жизни лицом к лицу, ему пришлось по душе. После того, как убили его товарищей, а его самого поранили и избили до полусмерти, связали проволокой, сунули в мешок, принесли и бросили в грязный вонючий сарай, он пришел в себя и первой мыслью, пришедшей ему в голову было то, что его однозначно будут мучить, не исключено, что могут и убить. Иногда задавался кажущимся теперь в его положении и глупым вопросом: «За какие грехи судьба подвергает его стольким тяжким пыткам?»

Размышляя про себя, он делал и свои выводы: У него когда-то и в мыслях не было, что может оказаться на афганской земле. Откуда ему было знать, что его в числе десятки тысяч русских, украинцев, татаров, казахов, таджиков насильно, путем обмана, вооружат, как воинов-интернационалистов привезут на афганскую землю и бросают на явную смерть. Если бы он знал все это, ни за что не согласился бы приехать сюда. Пусть отдали бы его в трибунал, посадили бы в тюрьму. Ничего, пережил бы это.

Николай никогда не желал стать убийцей, но дело уже зашло слишком далеко. И теперь он находился во власти этих двух моджахедов. Как враг, как убийца. На первый взгляд они своей небритой бородой, смуглым видом, своей одеждой казались Николаю людьми, кто месяцами не мыл свое лицо, одежду. Один их неопрятный вид вызывал у Николая отвращение к ним, отталкивал его от них. Ему противно было находиться с ними рядом, видеть их неопрятные рожи.

До призыва в армию жизнь Николая, как и всех русских парнишек, была окружена чистотой и опрятностью. Как в школе, так и дома, на селе, в общественных местах. Он, как и большинство его сверстников, хорошо воспитывался, получил хорошее образование, всего было в достатке. Он не знал жизненных трудностей.

Николай вспомнил, как после окончания восьми классов средней школы поступил в профессионально-техническое училище и за два года успел получить диплом механизатора-тракториста и вернуться в родную станицу. Там ему дали пахотный трактор ДТ-75, и он занялся сельским хозяйством. В сезон пахоты – пахал, когда надо было сеять пшеницу, сеял. Одним словом всем своим существом окунулся в сельскую жизнь своей станицы.

Именно в эту пору на него положили свои влюбленные глаза его одноклассницы, молоденькие девушки станицы – Вера и Наташа. Они, словно, соревновались, кто из них добьется-таки любви Николая. Оказавшись между молотом и наковальней, Николай почувствовал себя весьма неловко. И было отчего. Он сперва влюбился, было в красивую, статную Веру, своим бойким нравом легко покорившей Николая. Но тут подошла горделивая, черноокая, с волосами цвета черносливы, Наташа и призналась ему в любви. Хотя и Николай рассказал ей о своей любви к Вере, но Наташа никак не хотела воспринимать их чувства за чистую любовь. Более того, Николай назло не пригласил Наташу на свой день рождения, но упрямая, она все-таки пришла. Пришла, чтобы назло Вере сообщить родителям Николая о своей любви к их сыну. Пусть, их сын Николай не откажет ей в любви. Своим подарком Наташа хотела доказать, что она любит Николая всем своим существом и чтобы добиться своей цели, она готова бороться с Верой. Куда она только не ездила, где только не была, в какие магазины Краснодара только не заходила, чтобы найти, купить, подарить Николаю в день рождения макет любимого трактора «Беларусь». С надеждой, чтобы понравиться Николаю, она еще надела и свое любимое платье, с такими же красивыми идущими ей свадебными туфлями и букетом красивых роз, как символ своей огромной любви. И пришла к ним домой. Наташа зашла к ним во двор в то самое время, когда Николай сидел рядом со своими друзьями Виктором и Валерием. А друзья по очереди поздравляли его с днем рождения и в его честь произносили тосты, опорожняли свои рюмки. Все сидевшие за столом Наташе были знакомы, и ее демонстративно торжественный приход уже о многом говорил собравшимся. Она также демонстративно прошла к Николаю, вручила ему свой подарок. И когда Николай открыл коробку и вынул оттуда макет своего любимого трактора, по его восторженному от радости лицу нетрудно было догадаться, что Наташа попала в самое яблочко. Она воспользовалась торжественностью момента и при всех поцеловала его в румяную от радости и смущения щеку. Взрыв аплодисментов был ей в качестве награды. Затем Наташа прошла к матери Николая и села с ней рядом. Екатерина Андреевна тоже не скрывала своего восхищения поступком девушки и оценивающе начала разглядывать ее. «Да, Колян мой действительно знает толк в девушках, раз успел вскружить голову такой красавице как Наташа» Но она еще не знала, что ее сын выбрал не Наташу, а Веру. А Вера в это время сидела чуть дальше, в кругу своих подруг и исподлобья наблюдала за всем происходящим. С трудом удержалась, скрыла свои чувства даже в тот момент, когда Наташа демонстративно поцеловала Николая в щеку. Румянец, мгновенно покрывший ее лицо, был спрятан от посторонних глаз густой прядью русых волос. Она была уверена, что их частые и долгие свидания, горячие поцелуи, их признания во взаимной любви не могли не потревожить сердце Николая, не могли пройти бесследно. Она была уверена и в том, что в станице Николай никого так не любит, как Веру, что он только о ней и думает. Действительно, в тот момент, когда Наташа при всех поцеловала Николая в щеку, ревность будто током ударила Веру. Если бы в эти минуты Вера с Наташей были в отдельности, то Вера обязательно сказала бы ей о своей любви к Николаю, попросила бы ее не становиться между ними. Но сейчас был не тот момент и не та обстановка, чтобы Вере стоило возвысить голос в защиту своей любви. Наташа же, вопреки бездействию Веры, была довольна своим поступком. Она была рада тому, что сама первой сделала шаг к покорению сердца своего любимого и дала всем понять, что она свой выбор сделала: среди всех парней станицы Николай, самый рослый, стройный, красивый и умный – ею любимый. Пусть, Вера завидует ей, сжигаемая ревностью. Что делать с собой Наташе, так страшно влюбленной в Николая, что она готова ради своего любимого пожертвовать всем своим существом, что жизнь свою не может представить без Николая? …

При такой знойной жаре песков Афганистана, вспоминать такие сладкие мгновения той прошедшей на родине жизни измотанному от раны и бессилия Николаю было очень приятно. Эти воспоминания придавали ему какое-то чувство уверенности, веру, удерживали его в этой жизни, не давали сорваться. Он вспомнил и последнее наставление матери: «Сыночек! При любых обстоятельствах береги себя, свою молодую жизнь! Запомни, кроме тебя у меня больше никого нет!» …

После того, как пообедал чаем и лепешкой, Николай отполз от Аваза и Хасана чуть дальше, ближе к дувалу, чтобы в его тени вновь предаться своим сладким воспоминаниям, так хорошо успокаивающим его израненное тело и мозг.

… В то время Николай, действительно, находился в любовных тисках этих двух девиц и не знал, как от них освободиться. И, Вера, и Наташа будто соревновались, кто из них больше любит Николая, и кому из них он отдаст свое предпочтение. Николай потерял сон и покой.

Старания Наташи были больше, нежели у Веры. Наташе было чуждо чувство стыда и в жизни будто кроме, как любить Николая, у нее не было других увлечений. В последние недели все ее помыслы и дела только и были заняты Николаем. Днем, когда Николай уходил на сельхозработы, Наташа шла следом. Она спрашивала у окружающих и всегда была в курсе, где сегодня Николай, на каком он участке, что будет делать. Не найдя возможности быть с ним рядом везде, она вечером дожидалась его возвращения с работы или шла к нему домой. Хоть час, хоть полчаса беседовала, шутила с ним, озорничала, приглашала на свидание. Вскоре ее старания принесли свои плоды. Николай тоже полюбил ее. Чаша весов любви Николая склонилась в пользу Наташи. И теперь большую часть своего свободного времени Николай стал проводить с ней.

Теперь же вся та чистая любовь осталась там, вдали, в родной станице Николая – Некрасовске Краснодарского края Российской Федерации. А здесь, в далеком Афганистане – его избитое, израненное тело. В плену у моджахедов Аваза и Хасана, способных сделать с ним все, что им захочется.

- Если бы захотели убить, за прошедшие сутки убили бы. Даже еще раньше, когда прикончили тех двоих моих сослуживцев. – про себя подумал Николай.- А может, они хотят убить меня прилюдно, с позором, чтобы другим неповадно было? – в мозгу пронеслась и эта мысль. – Боже, упаси от такой расправы!

Да, ему приходилось слышать и про такую расправу. Будто на этой земле прежде, чем убивать врагов, сначала отрубают им уши, нос, язык. И только потом убивают. Рассказывали и о такой расправе. На голову врагу ложили замешанное тесто в виде кружочка. Затем этот кружок заливали маслом и сжигали. Или, что еще страшнее, когда с живого врага сдирали кожу. «Какое ему наказание придумают?» – промелькнуло в голове Николая. «Единственный выход из этого положения – покончить с собой. Иного выхода я не вижу. Но как? Раненая нога не позволяет и шевелиться, чтобы воспользоваться каким-нибудь удобным моментом и прикончить себя ножом или оружием моджахедов. Здесь нет и какого-нибудь яда или смертельного лекарства, чтобы употребить и сразу умереть. Что же делать тогда? Все равно они меня в живых не оставят. Почему тогда тянут? Не знаю их языка, не понимаю, о чем говорят. Если бы понимал, понял бы их намерения. Жаль, и они меня не понимают, и я не понимаю их. Если бы мы понимали друг друга, я бы смог объяснить, доказать им свою невиновность. Рассказал бы им, что за всю жизнь ни одной птички даже не убивал, не говоря уже о человеке. И это, наверняка, спасло бы мне жизнь.

В их страну я приехал не по своей воле. Нас привезли в принудительном порядке, путем обмана, как воинов-интернационалистов, в защиту народа Афганистана. Богом клянусь, не только у меня, но и в моем роду нет такого человека, кто поднял бы руку, чтобы убивать человека. До сегодняшнего дня я ни разу не брал оружия в руки с целью убивать человека. Меня, как и вас, призвали в армию ради защиты рубежей своей родины. Моя основная профессия – крестьянин-механизатор, а не убийца. Работал трактористом. Мои родители воспитали и вырастили меня в крестьянском духе. Чтобы своим ремеслом приносил пользу людям. Землю пахал, сеял, урожай собирал. И тысячи людей пользовались плодами моего труда.

Что меня призвали в ряды вооруженных сил, так это у нас на родине законом положено. Каждый юноша, достигший восемнадцатилетнего возраста, может быть призван на срочную двухгодичную армейскую службу. Некоторое время проходил учебную подготовку в городе Мари Туркмении. Потом нас привезли сюда. В аэродроме Багрома охраняли военные самолеты. По поручению командира пошли за индийской коноплей. И попались вам. Виноват я перед вами только этим. Но не объяснишь же все это знаками этим двум моджахедам. Если бы знал язык фарси-таджикский, объяснил бы, кто я такой. Однозначно мог бы оградить себя от смерти. Увы, незнание языка может обречь меня на явную смерть. …

Была ночь конца жаркого лета. Сильный ветер, поднявшийся после полуденного намаза, поднял в небо пыль и песок. От этого стало труднее дышать. Пыль, песок сразу прилипали к потному от жары телу. От этого становилось еще неприятнее. Одежда моджахедов, не выстиранная месяцами, прилипала к их потным телам. Николая, привыкшего к чистоте, от них воняло и тошнило.

Как только стемнело, к дому Турдикула подъехал старенький «УАЗ-469». Аваз и Хасан куском какой-то материи повязали Николаю глаза. Он понял, что его сейчас куда-то повезут и не хотят, чтобы он видел, куда и какими тропами будут ехать. Аваз и Хасан вязли Николая за руки и за ноги и посадили в машину. Хасан сел рядом с Николаем, а Аваз устроился рядом с шофером

- Поехали! – скомандовал Аваз, и машина тронулась.

Николай понял, что его куда-то везут. «Бог даст, выпадет удобный момент, и он, избавившись от моджахедов, сможет на этой машине убежать от них к своим. По сидению и звуку мотора сразу догадался, что едут на «уазике». Он вспомнил, что еще во время учебы на гражданке научился управлять и этой маркой машины. Искорка надежды, что наконец-то может освободиться из плена, на какое-то мгновение зажглась, было в мозгу Николая. Но тут же другая мысль «Как со связанными глазами и руками справится с тремя моджахедами?» подавила и эту искорку. Это было пределом его мечтаний. И не более того.

Николай знал, что одно лишнее движение может стоить ему жизни, поскольку моджахеды были вооружены новейшими марками автомата Калашникова. Чего стоят эти автоматы, знал и сам Николай. Будучи солдатом мотострелковой воинской части, он был знаком со всеми марками оружия. И в случае необходимости мог пользоваться большинством из них. За ним в роте закрепили АКМ новейшей марки. И когда он увидел такой же автомат в руках Аваза и Хасана, сначала удивился, откуда у моджахедов такие автоматы. Подумав, понял, откуда: совершая набеги на военные колонны, блок-посты, расположения советских войск, они овладевали всем тем оружием, которыми располагал их враг.

«Глаза завязаны, руки связаны, чтобы никаких лишних движений не сделал!» – пронеслось в голове Николая. – «Чуть что, эти палачи сразу могут приставить нож к горлу. Не будет тогда нужды и в автомате. Да и потом, как я попытаюсь сделать лишнего движения при раненой ноге? Ползком далеко не уйдешь. Если все же удастся убежать от них, то самым благоприятным исходом может быть то, что покончу с собой. А что я видел в этой своей короткой жизни, чтобы свести с ней счеты?

После окончания трактористских курсов, некоторое время поработал по этой специальности и был призван на срочную воинскую службу. Теперь я здесь, в плену, а мои мать и отец, Вера, Наташа и сестра Валентина остались там. По словам матери, они там все глаза проглядели.

Правда, что в воинской части служили со мной еще двое моих земляков – Солдатенко Валерий и Читриков Виктор, но они остались там, в воинской части, в Багроме, а я попал в плен. Они тоже не знают о случившемся со мной. Не знают, куда я пошел, и что ранен в ногу и попал в плен.

Не исключено, что Виктор и Валерий узнали о случившемся. Может, в ту злосчастную ночь весь батальон подняли на поиск. Но ясное дело, что никто из сослуживцев не в курсе произошедшего с нами. Только старшина Андреев, пославший нас за коноплей, знал, с какой целью мы покинули расположение воинской части. Тот участок, на котором напали на нас, находится в трех километрах от нашей воинской части, за холмом, возле крепости Шери Бардухел. В аэродроме, при звуке мощных двигателей военных самолетов невозможно услышать отдаленный звук автоматных очередей. Кстати, в этом крае уже все привыкли к стрельбе, и никому нет дела до того, кто и откуда стреляет»

Николаю вспомнилось, что со времени приезда сюда он и писал письма домой, но ни разу не обмолвился и строчкой о своей службе здесь, в Афганистане. Всем солдатам и офицерам, несшим службу в Афганистане, КГБ неоднократно напоминал, не указать в письмах место службы. Письма читались и перечитывались специальными служащими, прежде чем рассылались по адресатам. Если же кто-нибудь нарушал эти инструкции, то виновные привлекались к ответственности. Хотя  адрес на конверте был заменен формулировкой «Полевая почта №27730 «А», специальные служащие в почтовых узлах связи знали точные координаты отправителя. Это означало, что не только родители, но и никто другой не знал, что Николай Быстров находится в плену у моджахедов, а его сослуживцев убили.

Уазик остановился. Его высадили и повели в дом. Он услышал людские голоса, журчание падающей откуда-то речной воды и с закрытыми глазами прочувствовал, что находится на равнинной местности, и где-то на этой равнине течет река. В эту секунду отчего-то вспомнил плотину могучей Красноярской гидроэлектростанции, находящуюся далеко от его родной станицы, но почему-то пришедшую Николаю на память. И вновь наплыли сладкие воспоминания о родине. Николай вспомнил, как летом они с Наташей как-то поехали туда. Да, кстати, Наташа сама заставила его поехать с ней в Красноярск. Пол дня они гуляли по аллеям и скверам Красноярска. А ближе к полудню отправились на ГЭС. Действительно, Николай увидел то, чего за всю свою жизнь ни разу не видел. ГЭС поразила его своей величественностью. По словам Николая, строители этого грандиозного сооружения проделали такую работу, какую нигде в мире никто не мог бы сделать. После этого путешествия любовь Николая к Наташе вспыхнула с удвоенной силой. «Кто знает, может, эта девушка, пылающая любовью к Николаю, таким способом хотела найти путь к его сердцу» – подумал Николай. Во всяком случае, как бы там ни было, после этого путешествия Николай еще сильнее привязался к Наташе. И он обещал ей, что в жизни не женится ни на ком другом, кроме Наташи.

- Ты хитрый! Может быть, и Вере такое же обещание дал? – вполне серьезно спросила Наташа, будучи в курсе отношений Николая и Веры.

- Нет, Наташа, – ответил Николай. – Богом клянусь. Да, говорил Вере, что люблю ее. Но не обещал связаться с ней узами брака. – желая оправдать себя перед Наташей, сказал Николай. – Сама знаешь, она опередила тебя и влюбилась в меня. Откуда мне знать, что ты своей красотой, красноречием, бойкостью и нравом поразишь меня? Да так, что я и голову потеряю перед твоей красотой, влюбляюсь в тебя по уши. Так и есть. В этой жизни кроме тебя ни на ком больше не женюсь. Дай Бог, вот отслужу армию, вернусь, сыграем свадьбу, будем счастливо жить! Два года пройдут незаметно, Наташенька!

- Сделаю все, чтобы ты выкинул Веру из сердца. Пока не добьюсь этого, не поверю ни одному твоему слову! – не сбавляя тона, сказала Наташа, хотя на душе рада была искренности слов Николая.

- Сама лучше меня знаешь, что и к Вере я не был особо привязан. Так, мимолетное увлечение. Как обычно привязываются друг к другу молодые сверстники из одного села, гуляют друг с другом. Так и мы с Верой. Ладно, если бы в это время ты не появилась, может, со временем мы полюбили бы друг друга, как я тебя сейчас. Но ты превзошла ее, околдовала меня, отняла меня у Веры. Своими волшебными глазами, красивыми бровями и ресницами, волосами ты смогла околдовать, влюбить меня в себя. Ты понимаешь, что на всю оставшуюся жизнь сделала меня рабом прекрасной, очаровательной Наташи?!

- Говоришь как поэт! Слова, полные любви, красивые, сочные, ласкающие слух. – выразила свое понимание Наташа. – Но на сердце у меня почему-то не спокойно. Оно мне подсказывает, что ты вот уедешь на воинскую службу и влюбишься там в какую-нибудь девушку, красивее меня. А я останусь несчастной. Нельзя ли поехать с тобой на службу? Скажи, почему девушек не берут в армию? А то и я поехала бы с тобой, не дала бы тебя другой девушке, чтобы ты остался моим до конца жизни. Хочу как моя тетя – твоя мать – стать самой счастливой матерью на свете.

Знай, Николай, что кроме тебя роднее, любимее для меня больше никого нет. Ни о ком другом больше не думаю и не мечтаю. Ты и только ты, Николай, можешь сделать меня самой счастливой женщиной на свете! И никто другой! Я эту свою мечту лелею днем и ночью, месяцами, годами. Не раз хотела отречься от тебя, но твоя любовь глубоко пустила корни в моем сердце. Я жить без тебя не смогу. Поэтому столько времени боролась, чтобы добиться взаимной любви. Как птенец куропатки, лелеяла в своем сердце любовь к тебе, сделалась твоей рабыней, а тебя сделала своим рабом. ….

- Вставай, паскуда! Вставай и сядь на ишака! – окрик Аваза прервал нить сладостных воспоминаний Николая. Да, это была лишь мгновенная слабость, которую он позволил себе. В следующий миг он вспомнил про висящую на волоске собственную жизнь, и вновь вернулся к реалиям сегодняшним. Он не понял, что говорит моджахед. Да и вряд ли  с завязанными глазами он мог бы куда-то идти без посторонней помощи. По тону окрика понял, что от него чего-то хотят. Сразу же чуть поднял от земли обе руки и спросил:

- Что мне делать?

- Оставь свое «Что, Что» и сразу вставай с места! – крикнул Аваз и поднял Николая за плечи, чтобы посадить на ишака. – Сколько тебя, негодяя, таскать нам на себе?!

- Что ворчишь, брат Аваз? – послышался голос Хасана. – Разве я не говорил, что еще есть время, давай прикончим его, скинем в какую-нибудь яму. Заклюют его там черные вороны, грифы и делу конец. А вы упрямо отказались. Теперь ворчите?

- Если таков приказ командиров, какое мы с тобой имеем право убивать пленного? – чуть сердито спросил Аваз. – Еще, брат, трудности впереди. Мы с тобой еще только у входа в ущелье Панджшер. До этого места нас привезли на машине. До Бозорака и Джангалака Панджшера еще далеко. Единственной дорогой вдоль реки нам не идти. Там на каждом шагу кафиры стерегут. Придется окольной горной тропой пойти в обход в кишлак. Благодари Оллоха, что нашли ишака и лошадь. Иначе еще двое-трое суток остались бы здесь с этим инвалидом. Вставай, приведи лошадей и двинемся дальше, – сказал Аваз, поднимая и ведя Николая к ишаку.

- Привяжи лошадей к тутовнику и помоги посадить этого урода на ишак. – дожидаясь, пока придет, Аваз попросил Хасана.

- Развяжи ему руки и ноги, а то не сможет садиться на ишака. – велел Аваз Хасану и тот быстро развязал ему руки и ноги и посадил на ишака.

Они молча двинулись в путь. В эту полночь вокруг было темно и прохладно. Путники, за день измотавшиеся от ходьбы и хлопот в дневную жару и пыль, как только окунулись в горную прохладу и свежесть, сразу почувствовали в теле бодрящую свежесть, усталость с них будто рукой сняло. Это и понятно было. Несмотря на свою усталость, Аваз и Хасан были еще полны сил. Тяжелая кочевая, полная опасности,  жизнь моджахеда сделала их бесстрашными, сильными и выносливыми, как волк. Так же как и те хищные звери, моджахеды тоже не признавали трудностей, обстоятельства вынуждали их всегда быть зоркими и внимательными. Однодневные, двухдневные тяжелые походы по горным тропам, таившим в себе опасность для жизни, им были нипочем. Они не знали, что такое сытость, не могли вспомнить, ели ли она когда-нибудь досыта и то, что желудку их угодно было есть. Не евши сутками, голодные, где бы не находились, будь то в горах, или на равнине, они могли неделями довольствоваться и куском лепешки, и горсткой сухих толченых плодов тутовника. И все это было для них делом обыденным, в порядке вещей, ибо иной жизни они не знали и не представляли себе, чего вовсе не скажешь о Николае. Росшему в относительном достатке и изобилии, Николаю такая жизнь была не то, что дико, но и невыносимо тяжко. Ему, впервые севшему на осла, двигавшемуся по горной тропе, каждое движение животного отдавалось невыносимой болью в его шатающейся раненой ноге.

От каждого очередного толчка животного ему так и хотелось крикнуть от боли, но страх, что в ответ он будет жестоко избит моджахедами, удерживал его от этого шага. И сжав губы, он заглатывал каждый очередной приступ боли. Кроме, как терпеть боль, в эту ночь иного выхода у него не было.

Они двигались всю ночь. До самого подножья Гиндукуша. По извилистым узким горным тропам. Мимо огромных горных скал, валунов. С завязанными глазами Николай всего этого не видел, а ощущал. Но он не знал, куда и зачем его везут. Интересная натура у человека. В любой ситуации, даже при смерти, хочет все видеть своими глазами. Потому, быть может, и Николая в эту ночь больше мучила не столько боль в ноге, сколько отсутствие возможности видеть, что творится вокруг него. В эти часы он готов был быть заживо похороненным, лишь бы сняли с его глаз повязку. Знал и понимал, что его спутники никак не согласятся снять повязку. Увы, он вынужден был терпеть и эти муки.

Ближе к рассвету привезли его живого в дом другого моджахеда, как и Аваз и Хасан. В кишлак Поранди, что находился чуть выше по ущелью Панджшер. После того, как гости постучались в калитку и окликнули хозяина, на голос вышел сам хозяин дома.

- Брат Киёмиддин, – обратился к нему Аваз. – Извини, что в это раннее утро побеспокоили тебя. С самого Багрома везем пленного кафира. Кроме тебя никого здесь не знаем. Потому постучались к тебе. Не знаем, какова обстановка в ущелье Панджшер. Хотим у тебя совершить намаз и попросить совета, что делать дальше. Всю ночь двигались сюда.

- К добру это. Добро пожаловать. Заходите в дом. – поздоровавшись с гостями, Киёмиддин попросил их пройти в дом. – О вашем прибытии я знал заранее. Молодые моджахеды сообщили, что на перевале Соланг добились успеха. Обрадовался очень. Прикажете, привязать и накормить лошадей? А другую лошадь не нашли, что пленного на осла посадили? – указывая на Николая, добавил Киёмиддин.

- Лошадь бы нашли. Да вот подумали и решили, что на этом пути ему удобнее будет на осле ехать. – сказал Аваз, – Зачем, кстати, ослу на лошади ехать? Этому ослу и этого осла достаточно.

- Этот кафир и этого осла испоганит. – вступил в разговор Хасан. – Смотри, мы слезли с лошадей, а этот осел все еще сидит.

- Не знаешь, что нога у него ранена? – напомнил Аваз, обращаясь к Хасану. – Давай, поможем ему слезть.

- Добро пожаловать! Заходите в дом, а я приготовлю вам воды для омовения, – сказал Киёмиддин и направился к дому. Аваз и Хасан вдвоем помогли Николаю слезть.

Уже рассвело. Дул легкий прохладный утренний ветерок. Аваз снял повязку с глаз Николая и вместе с Хасаном повели его в дом. А сами взялись за приготовления к утреннему намазу.

Глава VI

Гўед ба Наврўз, к-имсол наояд,

Бар кишвари хунинкафанон рањ накушояд.

Булбул ба чаман наѓмаи шодї насарояд.

Мотамзадагонро лаби пурханда нашояд.

Хун медамад аз хоки шањидони Ватан, вой!

Эй войи Ватан, вой!

Скажите Наврузу, чтоб не пришел в этот год,

В этот край кровавый, в страну невзгод.

Ты не пой, соловей, не до песни нам.

Ни к чему улыбка траурным губам.

Кровь течет павших за Родину своей,

О, как жаль! Как жаль Отчизну!

Какая по счету была ночь, что Масъуд проводил в своей землянке на склоне горы, с моджахедами, он не знал. Он, наверное, и забыл счет проведенным дням и месяцам. Все время, днем и ночью, был только и занят тем, что составлял планы, проводил очередные боевые операции, рейды по расположениям вражеских блокпостов.

Этой ночью отчего-то ему во сне приснилась бабушка Хадича. И он вспомнил ее сладкие безвозвратные сказки своего детства. «Может, это все оттого, что в эту трудную и тяжелую для него ночь на помощь ему приходит дух его верной бабушки-помощницы? – подумалось Масъуду. – Какими же все-таки чистыми, сладкими и вместе с тем безвозвратными были те годы детства. Сколько времени прошло с тех пор, а все еще помню тот период своей жизни. Да, воспоминания детства незабываемы! – продолжал размышлять про себя Масъуд. – Иногда по ночам вспоминаю те незабываемые годы детства и юности, и приятные воспоминания как-то успокаивают сердце, снимают усталость. Да, целая жизнь одного человека прошла с тех пор. Но вместо того, чтобы жизнь стала лучше, наоборот, почему-то день ото дня становится все труднее и хуже С молодых лет и по сей день  не можем вырваться из когтей войны.  …»

С наступлением очередного рассвета из-за острых горных вершин Гиндукуша показались первые солнечные лучи и вонзились в склоны ущелья Панджшер, на одном из которых была сооружена и землянка Масъуда. К этому времени он был уже на ногах и через щель своей землянки осматривал окрестность.

- Ё, Оллох! – поднимаясь, произнес он вслух и вышел из землянки. Вспомнил, что нападение советских войск принесло множество бед не только ему самому, но и всему населению кишлаков ущелья Панджшер. Чтобы увидеть светящийся диск восходящего солнца, он обратил свой взор на восток, на вершины гор Манджахура, поднявшегося ввысь с другого берега реки Панджшер.

Масъуд поблагодарил Всевышнего за предоставленную возможность дожить и увидеть еще один рассвет, и дал ему возможность совершить намаз.

Закончив утренний намаз, по обыкновению начал читать суры Корана. Вспомнил, что на этот склон горы не прихватил с собой Корана. Он всегда в своем кармане носил книжку «Гафиз. Избранное». Зашел обратно в землянку. Вынул из кармана брюк книжку, вышел и сел на валун. Раскрыл книжку. Строчки газели, которую наряду с десятками других газелей знал наизусть, пробежали перед его взором:

Ин чї шўрест, ки дар даври ќамар мебинам,

Њама офоќ пур аз фитнаву шар мебинам.

Њељ рањме на бародар ба бародар дорад,

Њељ шафќат на падарро ба писар мебинам. …

Что за время наступило,

Мир полон недуг и зла.

Нет жалости брата к брату,

Даже нет милосердия отца к сыну.

Закончив чтение, Масъуд задумался. Пятьсот лет тому назад, во времена великого Гафиза, мир был таким, какой он и сейчас. Действительно, он не мог найти объяснений этому открытию: Что это за мир, что это за судьба, какая ниспослана им, что мир полон войны и кровопролития, и народы никак не могут избавиться от этих братоубийственных войн. Взять, к примеру, и эту ночь. Почти до самого утра разрабатывал план предстоящей операции. Уснул же под самое утро, когда вот-вот начнут проблескивать первые признаки утреннего рассвета, когда уже и подуставшие сонные глаза перестали подчиняться хозяину, и веки сами начали слипаться.

Масъуду вспомнилось, что он в течение всей своей жизни стремился к спокойной мирной и обеспеченной жизни, но волей судьбы все получилось наоборот: сплошные воины, кровопролития. И нет ни конца и ни края всей этой неразберихе, чтобы народ жил мирной созидательной жизнью.

Ему было всего восемнадцать лет, когда наряду с другими молодыми людьми из политехнического института Кабула и его втянули в антиправительственные революционные политические игры. И он вместо ручки и бумаги, чертежей и макетов будущих архитектурных сооружений взял в руки автомат и вместе с другими встал в ряды борцов. Здесь же у себя на родине в ущелье Панджшер возглавил первые отряды моджахедов, в первом же бою потерпел поражение и вынужден был покинуть страну. Отправился в город Пешавар Пакистана. За все время пребывания там основным его занятием стало обучение военному искусству и подготовке к джихаду. И вновь вернулся в Панджшер, чтобы бороться с несправедливостью царя-самодержца.

Потерпел поражение и во второй раз. Был ранен в правую ногу. Убежал и на сей раз. Теперь ушел в горы своего края. В последующие годы тоже, как и большинство молодежи этого края, не разлучился с оружием. Потом, как и все последующие годы своей жизни, джихад сочетал с чтением книг.

В это время на склоне горы, занятый этими мыслями, Масъуд вспомнил фразу, сказанную когда-то Лениным: «Жить в обществе и быть свободным от него, невозможно». «Действительно, – вывел для себя Масъуд. – в обществе, в котором я живу, в течение всего его существования не было и месяца, чтобы не было войны, кровопролития. И это общество воспитало меня, и мое поколение в том числе, в воинствующем духе. Люди же, не желающие признать такого положения вещей как нормальное и должное, вынуждены были покинуть страну, жить вдали от родины, в нищете и изгнании. Масъуд же, несмотря на все невзгоды, не покинул навсегда свой дом, родину. Куда бы он ни ездил, думы его были только о родине, близких и дорогих его сердцу людей и думы эти ни на минуту не покидали его. И все эти святые для него понятия вновь и вновь возвращали его в родной край, в его невзрачный на вид домик. Домик его детства, домик сладких детских воспоминаний, с которым теперь он связывает и свое дальнейшее существование, и всю свою оставшуюся жизнь. И всякий раз, когда приходил в эту родную, святую для него обитель, чтобы остудить телесный жар, смыть прилипшую к нему грязь, ходил к роднику Чашмаи Бедак, своей холодной, ключевой водой, по вкусу чем-то напоминающий вкус меда. И воды вкуснее той, что в роднике Чашмаи Бедак,  он нигде не встречал. «Откуда у этой воды такой медовый вкус?» – задавался всякий раз вопросом Масъуд, наблюдая за тем, как, протекая сквозь множества таинственных щелей, омывая сотни и тысячи камней, аж с самого подножья гор Гиндукуша, вода эта, журча и пенясь, своей мощной струей льется в отцовский сад Масъуда, напоив своей живительной влагой яблони, груши и другие фруктовые деревья. Затем опускается еще ниже, на приусадебный участок Ахмадшаха. И еще ниже и дальше, стремительно течет к бурной реке Панджшер. Ударившись об ее мощные волны, только здесь находит свое успокоение. Чем взрослее становился Масъуд, тем больше это его любопытство требовало своего удовлетворения.

Сколько за всю свою прожитую жизнь Масъуд изъездил города и страны. Но богаче и краше, чем его родной кишлак Джангалак, восхитивший его своей красотой ему видеть не приходилось. Каменный домик, что стоит вдали, на самой высокой точке кишлака, ему казался красивее и роскошнее, чудеснее любого царского особняка. Ни в одной стране мира он не встречал таких мудрых, открытых душой и сердцем седобородых старцев и молодых, с гордой осанкой, парней. Как ему казалось, и таких девушек, какие живут в Панджшере, своей стройностью, величественностью и красотой поразивших Масъуда, нигде в мире нет. Всегда, везде и всюду его мысли были связаны с его маленькой родиной, родиной его отцов и дедов, родной бабушки Хадичы.

Подведя как бы короткий итог пройденного этапа своей жизни, Масъуд невольно пришел к выводу, что вся его жизнь, борьба за существование были во имя вот этого маленького, в то же время величественного, неповторимого, клочка земли: сказочного, райски красивого Панджшера, во имя интересов этой маленькой родины, ради жизни этих самых близких ему людей. А не ради карьеры, высоких должностей, почестей и славы.

В жизни у него мало было спокойных периодов. Были сплошные бытовые и житейские неудобства, борьба за свою маленькую родину, за каждую пядь ее земли, за Панджшер, ставший дорогим ему как отец и мать. И не помнит дня и ночи отдыха, успокоения  в этой борьбе. …

Сидя на валуне у своей землянки, под ласковыми лучами утреннего солнца, Масъуд целый час провел над чтением газелей Гафиза, хотя он наизусть знал все имеющиеся под его рукой газели великого гения. С каждым разом в его творениях он открывал, находил для себя все новый, более величественный смысл. И от такого открытия Масъуд получал еще большее наслаждение.

В эту секунду Масъуд понял, что лучи солнца уже падают на странички его книжки. Закрыв книжку, положив ее в карман, он обратил свой взор в сторону горы Манджахур. Солнце выглянуло из-за горы как пылающий диск. Масъуд поднялся, вытянулся и перешел на другую сторону рядом стоящего валуна. Оттуда посмотрел в сторону кишлаков Аъноба и Руха. Поскольку с того места, откуда он вел наблюдение, до кишлака было далеко, разобрать что-либо было трудно. Масъуд поднес к глазам бинокль. Было видно, как одна группа советских солдат расположилась чуть ниже кишлака Аъноба и солдаты устанавливают палатки. Другая группа сновала возле танков и БТРов. Масъуд перевел взгляд в ряды солдат. У каждого в руках была противопехотная мина и возятся с ними вдоль дороги.

На равнине у берега реки, чуть ниже кишлака Руха Масъуд заметил солдат и офицеров правительственных сил Афганистана, объединившихся с советскими солдатами. Они тоже были заняты минированием своего участка дороги.

При виде этой картины Масъуд вывел для себя, что с целью уничтожения моджахедов Панджшера советские солдаты задействовали и правительственные силы Афганистана. Нетрудно было понять, что советские части расположились в кишлаке Аъноба, а афганцы в кишлаке Руха. Масъуд снова направил бинокль в сторону кишлака Руха. Он хорошо знал каждый дом, деревья, жителей этого кишлака, поскольку мать его была родом оттуда, и большая часть его детства прошла в этом кишлаке, у дедушки.

Он поискал в объективе дом дедушки. Нашел. И даже отсюда заметил тутовое дерево, что росло во дворе у деда. Увидел и на мгновение вспомнил свое детство, как детьми лазили на дерево, ели его плодов. А сейчас этот двор заняли солдаты афганской и советской армии, установили свои палатки, минируют дорогу и готовятся к очередному бою. «Оллох даст, ваши танки и БТРы, орудия вам не помогут, чтобы истребить население Панджшера! – подумал Масъуд, – Они думают обосноваться здесь. Все это выйдет вам боком. Оллох поможет нам. Все будете уничтожены! Пока в моих жилах течет хоть капля крови, не допустим, чтобы ваши грязные, кровью испачканные сапоги топтали нашу землю!» Осматривая в бинокль и площадку посреди кишлака Руха, вспомнил, что теперь, когда все вдоль и поперек заминировано, нелегко будет им маневрировать.

Небольшая равнина, с обеих сторон которой расположились афганские  правительственные силы и советские солдаты и офицеры, протягивается с ущелья Карбоши до самой реки Панджшер, и речка, текущая по этому ущелью, соединяется с рекой Панджшер. А от реки до места расположения войск где-то около пятисот метров.

Масъуд подумал, что, пользуясь тем, что река Панджшер не заминирована и не представляет угрозы его моджахедам, он сможет без особого риска для жизни войти в ущелье Карбоши. Оттуда, двигаясь по этой речушке в ночное время, пройти и выйти из кишлака Руха. Удар можно будет нанести оттуда, откуда враг вовсе и не ждет его. «План предстоящего внезапного нападения надо было обсудить с полевыми командирами, и в случае их согласия, можно будет приступить к его осуществлению этой же ночью, – подумал Масъуд, еще раз осматривая окрестности кишлаков. – Кто знает, что взбредет в голову этим шурави, если мы задержимся?» Масъуд положил бинокль в футляр и тихо спросил:

- Хисайн Мухаммад, где ты? Слышишь меня? Иди ко мне!

Молодой, рослый, с щетинистой бородой Хисайн вышел из своей землянки и подошел к Масъуду.

- Омир Сохиб, вызывали меня? – спросил Хисайн, подойдя к Масъуду.

- Да, Хисайнхон! Знаешь что, брат. Ступай вниз и позови ко мне всех командиров. Посовещаться надо. Было бы хорошо, если бы где-нибудь раздобыл батарейки для рации. Мои батарейки сели, иначе не послал бы тебя за командирами. По рации их позвал бы.

- Хорошо, Омир Сохиб! – сказал Хисайн Мухаммад и пошел выполнять приказ. Масъуд вновь обратил свой взор на пик горных вершин. Местами все еще виднелись снежные участки. «Скоро зима. Через неделю-другую этот снег спустится еще ниже, дойдет и до Панджшера. Тогда нам тоже жить станет не сладко – подумал он то ли от холодного дуновения утреннего ветра, то ли от боли в правой ноге, когда-то раненой вражеской пулей и отдающейся до самого плеча. – Может, это все от нервов, от постоянных мыслей, или оттого, что целый год дни и ночи провожу в холодной и сырой землянке? Будь проклята эта война и такая собачья жизнь!» Чтобы хоть ненадолго ослабить боль, ладонями рук Масъуд начал массировать больные участки тела, занялся гимнастическими упражнениями. Тепло пробежало по его телу, боль постепенно отошла.

Тем временем подошли и командиры. Масъуд передал им свой бинокль и попросил хорошенько осмотреть участки расположения вражеских сил, потом поделиться своими соображениями. На совещании часть командиров поделилась своим видением положения. Что касалось внезапности нападения, предложенный план поддержали все командиры. И окончательное слово оставили за Масъудом.

- Кто из вас может брать на себя командование моджахедами, нападающими на Руху? – спросил Масъуд.

Командиры Гадо и Панох встали со своих мест, приложив руки к груди. Это означало, что они готовы взять на себя эту ответственность.

- После этого совещания каждый из вас пусть подготовит пятьдесят моджахедов-добровольцев к операции. – поручил им Масъуд. – С этого же часа с 82-миллиметровых минометов и 12,7 миллиметровых крупнокалиберных пулеметов ДШК начать обстрел вражеских позиций в кишлаке Руха. Автоматчики и гранатометчики будут наблюдать за ходом обстрела со своих позиций. Суфи Гулом Мухаммад, твое орудие готово к бою? Патронов хватает? – спросил Масъуд у седобородого старика. В ответ старик встал. Сутуловатость его говорила и о его относительно преклонном возрасте.

- Омир Сохиб, мы всегда готовы служить! – сказал Суфи, чуть поправив кончик своей чалмы.

- Спасибо, родной Суфи! – удовлетворенный такой готовностью старца, поблагодарил его Масъуд. – В прошлых боях ты со своим ДШК сослужил нам хорошую службу. Заслуживаешь самых высоких наград. Извини, что нам нечем больше тебя отблагодарить!

- Да, вот несколько дней назад, в первый день прихода шурави в ущелье, Суфи сбил их вертолет. – сказал командир Панох, одобрительно похлопывая старца по спине.

- Оллох воздаст тебе за труды, Суфи. – поддерживая слова Паноха, сказал Масъуд, обращаясь вновь к Суфи. – Суфи, сегодня днем и ночью помоги Гадо и Паноху. Расположись рядом с ними на склоне горы. И до самого заката солнца не дай солдатам, расположившимся в Рухе, поднять головы. Обрати внимание. Для передвижения они вырыли траншеи. Солех, Мухаммад, Фахим, другие командиры, поговорите с моджахедами, вечером идущими на операцию. Позаботьтесь об обеспечении их боеприпасами. План операции определим после полудня.

Не прошло и много времени, как со склона горы раздались выстрелы. Это заработал миномет и ДШК. Из окрестностей кишлаков последовал ответный огонь из тяжелых танков, дальнобойной артиллерии и системы залпового огня «Град». В минуту вся окрестность была окутана дымом и пылью. При первых же залпах из миномета и крупнокалиберного пулемета, советские командиры всполошились всерьез. Было ясно, что эти залпы они восприняли как отвлекающий маневр. И, отвечая на огонь противника залпом из множества стволов, они опасались повторения ситуации в кишлаках Барчаман и Бахорак, когда моджахеды перешли в наступление прямо из кишлаков и со стороны реки Панджшер. То есть, оттуда, откуда они вовсе не ожидали их.

Услышав команду «Приготовиться к бою!», солдаты заняли позиции. Танки, БТРы направили свои пушки в сторону горных склонов. Прошел час с начала огневого налета моджахедов. И, судя по общей картине боя, можно было вывести, что ДШК Суфи и миномет Паноха полностью выключили из боя почти тысячу солдат двух гарнизонов советских и афганских войск. Преимущество моджахедов было в том, что при выгодном своем положении им очень удобно было наблюдать сверху и контролировать ход боя. Все видно было им как на ладони. Солдатам же, находившимся внизу, трудно было между камнями и валунами на склоне горы различить моджахедов и вести по ним прицельный огонь.

Видя, что пальба вслепую по горному склону бесполезна, через час командиры гарнизонов вызвали на подмогу авиацию.

Несколько минут спустя, над склонами гор появились четыре советских боевых вертолета. Опасаясь  быть сбитыми залпами гранатометов, вертолеты, не приближаясь на опасное для себя расстояние, начали ракетный обстрел горных склонов. То, что обстрел из танков и другого тяжелого орудия снизу, ракетный обстрел сверху вертолетами не имел должного эффекта, об этом знали только сами моджахеды, успевшие скрыться в своих заранее подготовленных землянках, под гранитными валунами. «Сам черт их тут уже не сможет достать!» – считали они.

Сутуловатая фигура Суфи вместе с ДШК то и дело передвигалось с места на место, продолжая обстреливать позиции советских и афганских солдат. Услышав гул моторов вертолета, Суфи прекратил огонь, посмотрел в ту сторону, откуда должны были появиться они, чтобы сориентироваться, достанет ли его ДШК этих летающих и стреляющих птиц шурави. Наблюдая за тем, как осторожничают пилоты, Суфи понял, что сбитый в прошлом бою их вертолет послужил им хорошим уроком. С позиции Суфи достать вертолеты было невозможно. «Если вертолеты вернуться, наверняка, будет удобный случай стрелять по ним» – про себя решил Суфи и пользуясь тем, что вертолеты ушли обстреливать позиции моджахедов к другому склоны горы, он вновь отошел за гранитный валун, к своему ДШК, чтобы продолжить обстрел солдат, что находились внизу.

- Почти сто пятьдесят моджахедов добровольно согласились участвовать в ночном бою! – после полудня командир Гадо доложил Масъуду.

- Ты им объяснил, что бой с шурави лицом к лицу дело нешуточное и ничего хорошего им не сулит? В этом бою мы вступаем в открытую схватку со смертью! Ты понимаешь это, Гадо? – спросил Масъуд.

- Все понимают, Омир Сохиб. Не первый раз лицом к лицу со смертью стоим!

- Оллох видит, наше дело правое, но все же осторожность делу не помешает. – подчеркнул Масъуд. – После того, как закончат послеполуденный намаз, всех добровольцев приведи сюда. Ознакомим с планом, проинструктируем их. Если судьба смилостивится, и останемся живыми, Суфи даст всем вам свое доброе напутствие.

Командир Гадо ушел выполнять приказание. Масъуд вернулся к своему прежнему месту и взялся осматривать в бинокль расположение солдат шурави возле кишлака Руха. Он уже твердо определился с планом своих дальнейших действий при атаке на позиции врага ночью. Он решил, как только закончится время послеполуденного намаза, находясь вместе со всеми моджахедами, участвующими в ночной операции, на этом склоне горы, объяснит им все их последующие действия, что им необходимо будет делать непосредственно на поле боя: Как только ночная темь спустит на землю свой покров, моджахеды незаметно спустятся вниз, у кишлака Аъноба перейдут реку и займут позиции напротив кишлака Руха.

Тем временем, трое-четверо моджахедов определят место в реке, через которое потом можно будет перейти через реку Панджшер к речке Карбоши. Речка Карбоши не заминирована и пройти через нее к кишлаку, моджахедам никакая опасность не грозит. Ни под каким предлогом моджахедам не выходить за пределы указанных границ. Все вокруг заминировано, и любое отклонение от маршрута чревато трагическим исходом. Приблизившись к передовым позициям врага шагов на пятьдесят – сто, открываем огонь на поражение.

Солнце близилось к закату. Закончив обстрел позиций врага, командиры Панох и Суфи вернулись к Масъуду. Гадо тоже привел к своему командиру моджахедов-добровольцев, изъявивших желание участвовать в ночной операции. Масъуд попросил своих командиров еще раз осмотреть участок предстоящего боя, а сам приступил к разъяснению задач каждого в предстоящей операции.

- Всмотритесь повнимательнее. Карбоши делит воюющих на две части. – комментировал ситуацию Масъуд, – С правой стороны расположились афганские правительственные силы, а с левой – солдаты шурави. Ваша задача: как только перейдете реку Панджшер, не вступая на берег, вдоль реки, одной линией, друг за другом выходите к речке, идущей к нам от ущелья Поранди. И так по этой речке идете выше, пока до кишлака не останется пятидесяти – ста шагов. Ни в коем случае не выходить на берег и на равнинную местность. Лишний шаг в сторону может обернуться вам ценой жизни. Как только доберетесь до указанной точки на расстояние выстрела, выходите на берег, без лишнего шума убираете часовых, – Масъуд на минуту замолк. – Всмотритесь хорошенько! Часовые стоят на трех точках: один у входа в кишлак, под тутовником, другой – на берегу реки, и третий – на главной дороге. Заметили, нет?

- Заметили, Омар Сохиб, – ответили моджахеды.

- На берегу у ущелья Карбоши тоже может оказаться их пост. – напомнил Масъуд.

- Последний пост их находится внизу, чуть ниже расположения подразделений шурави, с этой стороны ущелья. – прояснил командир Гадо. – Посмотрите, это заметно и невооруженным глазом.

- Раз уж так, – сказал Масъуд. – то, как только расправитесь с часовыми, приступаете к атаке. Вы делитесь на две группы. Одной группой командует Гадо, другой – Панох. Группа Гадо берет на себя отряд правительственных сил, расположенных сверху ущелья. А группа Паноха берет на себя подразделения шурави, находящихся внизу, у реки.

Закончив операцию, чтобы избежать лишних непредвиденных жертв, выходите из кишлака той же дорогой, что и вошли. И вернетесь на прежние свои позиции.

Выдержав некоторую паузу, Масъуд вновь спросил:

- Кому, что непонятно?

- Все понятно! – сказал командир Панох. Его поддержали и другие присутствующие.

- Еще хочу напомнить. – сказал Масъуд. – После сумеречного намаза, как только стемнеет, незаметно спуститесь тропой вниз, перейдете на другой берег реки. Там вам ничего не грозит. Ни в коем-случае не идите к Аънобе этой стороной, так как весь этот участок заминирован. Да хранит вас Оллох! – Масъуд благословил своих соратников. И, обратился к Суфи Гулому: – Дядя Суфи! Благословил бы молодых на добрый путь!

Суфи ДШК повернулся в сторону Каабы,  вознес руки вверх, раскрытыми ладонями рук по лицу до подбородка, произнеся фразы из суры Корана:

-… Омин! – моджахеды повторили вслед за ним. И тихо начали расходиться.

Попрощавшись со всеми, Масъуд направился к своей землянке. По пути он обратился к руководителю операции Солеху Мухаммаду, его заместителю Фахиму и Хисайну Мухаммаду:

- Утром надо отправить человека к нижнему выходу ущелья, в Гулбахор. Надо уточнить, установлены ли там посты, закрыты ли дороги. Мне донесли, что какие-то группы перекрыли дорогу и не пускают население Панджшера выходить из ущелья. Кто они и что это еще за метод и стиль работы? Узнайте, кто они, и по чьему приказу действуют. Фахим вместе с Хисайнхоном вы пойдете со стороны Гулбахор, а вы, Солех Мухаммад, с северной части. Солех Мухаммад и Фахим, вы вместе с тем распорядитесь, чтобы обеспечить моджахедов боеприпасами. После операции в Рухе нам придется иметь дело с подразделениями шурави в Аънобе. Этот фактор тоже надо иметь в виду. Патронов и гранат у нас мало. Брат Фахим, вместе с заместителями поговори с моджахедами из кишлаков Барчамана и Бахорака, чтобы купили у населения немного продуктов питания и доставили сюда. Шурави намерены обосноваться в Аънобе и Рухе надолго. Хотят, чтобы война затягивалась. Это видно по тому, как они устанавливают здесь свои палатки, посты, бронетехнику. Моджахеды же в таком случае не могут долго находиться голодными в этих горных склонах.

Немного подумав, Масъуд вновь сказал:

- Фахим Мухаммад, будет лучше, если вы спуститесь в кишлаки и раздобудете картошку, риса, пшеницы. Обратитесь за содействием к устоду Мирдоду. Он в помощи не откажет.

С наступлением темноты командир Гадо спереди, 150 моджахедов за ним и командир Панох следом бесшумно, по узкой горной тропинке направились вниз по ущелью. Не прошло и часа, как они подошли к реке Панджшер. Быстро перешли на другую сторону. Хотя вода и была холодная, моджахеды вынуждены были не считаться с этим фактором, ибо дорога, по которой они могли двигаться к намеченной цели, сплошь таила в себе опасность. Опасность же заключалась в том, что транспортные средства советских войск могли появиться там в любую минуту. И их появление могло нарушить все планы моджахедов.

Вереница моджахедов темной полоской двигалась вверх по ущелью. Ночь была тихая, спокойная. Ничто не предвещало о начале каких-либо непредвиденных событий. Журчание воды в реке заглушало изредка издаваемые звуки, доносящиеся из под ботинок моджахедов. С ног до головы вооруженные, моджахеды спокойно шли к намеченной цели, к выполнению очередного кровавого задания. Хотя они и знали, что поблизости, в верхней части кишлака Аъноба, расположились подразделения Советских войск, Масъудом строго-настрого приказано было не вступить с ними бой, пройти этот участок скрытно, бесшумно. Этой ночью моджахеды должны были справа от реки, бесшумно обойти кишлак Аъноба, добраться до середины кишлака Руха, повернуть направо к ущелью Карбоши и вступить в русло одноименной речушки.

Дойдя до нужного места, командир Гадо остановился. Сел на ближайший камень, осмотрелся, вслушиваясь в звуки. Потом жестом руки дал команду перейти речку. Сам первым снял ботинки, сунул за пазуху и вступил в воду. Вода в эту осеннюю пору была холодная. «Раз уж надо, то никакой холод не может быть преградой!» – подумал он, успокаивая себя, осторожно передвигая ноги, чтобы не споткнуться о подводные камни. Речка была не такая уж глубокая. Местами вода доходила и выше колен. Опасность таили в себе острые подводные камни. Хватило бы одного неосторожного движения, чтобы споткнуться и серьезно пораниться. При этом моджахеды должны были двигаться бесшумно, чтобы раньше времени не разоблачить себя, что было равносильно смерти. Ибо маленькой группе моджахедов противостоит противник, в десятки раз превосходящий их как по численности, так и по боевой оснащенности. Моджахеды прекрасно осознавали это: Их преимущество и основной козырь – внезапность атаки. Мощно, яростно, не давая противнику возможности сосредоточиться. И тогда они обречены на успех.

Командир Гадо приблизился к позициям советских подразделений. Остановился. Жестом руки дал понять всем, чтобы остановились и они, соблюдали тишину. Выбравшись из воды, присел на землю. Вслушался в темноту. Ничто не предвещало об опасности. Все вокруг было тихо, спокойно. Надев ботинки, осмотрелся. Жестом позвал к себе Хамида и Тоджиддина, чтобы сопровождали его. По заранее намеченному плану они втроем должны были устранить часовых. Гадо вместе с Хамидом и Тоджиддином погрузились в темноту ночи. Они направились к постам советских подразделений. Остальные моджахеды тоже знали, что им предстоит сделать: надев ботики, они разделились на две группы и тоже окунулись в темноту.

Дело было за полночь. Бодрствовали только часовые. Отряды спали в своих палатках. Ничто не предвещало о предстоящей кровавой бойне, учиняемой небольшой группой моджахедов.. Никто и представить себе не мог, что относительно небольшой отряд моджахедов, состоящий всего из 150 человек, сможет решиться на такой смелый и дерзкий шаг: напасть на воинские подразделения численностью в более, чем две тысячи солдат и офицеров, вооруженных новейшим оружием, бронетехникой. Видимо, эта мысль и усыпляла бдительность и осторожность солдат и офицеров как советских, так и афганских правительственных сил.

Ожидание моджахедов длилось недолго. Не прошло и двадцати минут, пока они отдыхали и переводили дух, как подошли Гадо и его напарники и сообщили, что часовые сняты. Моджахеды тихо, бесшумно окружили расположение врага. Мгновения спустя, будто по какой-то общей договоренности, с одинаковой последовательностью, с четырех сторон раздалось громогласное «Оллох Акбар!!!». Грохот залпов из гранатометов смешался с автоматными и пулеметными очередями. Враг, не ожидавший такой яростной атаки, был подавлен, шокирован шквалом огня. Выскакивая из своих палаток, не успевая определиться с диспозицией, падали на землю, сраженные автоматными и пулеметными очередями. Град огня сделал свое дело быстро и окончательно. Это потом моджахеды узнали, что сыграл  в этой операции свою роль и тот фактор, что советские солдаты и офицеры  весьма недоверчиво относились к солдатам и офицерам афганских правительственных войск. «Враг есть враг. Будь он моджахед или солдат и офицер афганской правительственной армии. Все они одним миром мазаны» – считали шурави. Убедились в этом и на этот раз. Видя, что и моджахеды, и афганские солдаты одеты одинаково, кричат на одном и том же языке, советские солдаты приняли моджахедов за солдат афганских правительственных сил, якобы сговорившихся с моджахедами. Солдаты же афганской армии, зная об этой неприязни своих союзников, подумали, что это шурави нападают на них. Ответная реакция с обеих сторон не заставила себя долго ждать. А в те часы они и думать не могли, что их взяла в огненное кольцо лишь небольшая горстка смелых и дерзких моджахедов, яростно расправляющихся со своим врагом.

Выжили и вышли из этого огненного кольца лишь раненые и спрятавшиеся под броней танков и БТР солдаты и офицеры. Охваченная огневой мощью моджахедов, вышла из строя и вся имеющаяся у советских и афганских войск бронетехника.

Наступило утро следующего дня. Равнина ущелья Карбоши, что чуть ниже кишлака Руха,  с обеих сторон сплошь была усеяна трупами советских и афганских солдат и офицеров.

Бойцы гарнизона, расположившегося в кишлаке Аъноба, что находился чуть ниже кишлака Руха, ничем не смогли помочь своим братьям по оружию. Услышав звуки стрельбы, грохота и взрывов, узнали о ночном сражении. Что исход его будет весьма печальным, догадаться им было нетрудно. Констатировав этот факт, они забеспокоились еще больше, ибо такая же участь могла ожидать и их. Сразу же окружив себя плотной стеной, состоящей из бронетехники, они жили ожиданием атаки моджахедов и на их позиции. Только с наступлением утра танки и БТРы из кишлака Аъноба направились в сторону кишлака Руха. К этому времени моджахеды уже успели забрать из складов запасы продовольствия, оружия и боеприпасов и скрыться в горах.

Между тем Масъуду сообщили, что дорогу у холма Ховок, что с северной стороны ущелья Панджшер, перекрыли командиры Джумъахон и Кори Гулоб, подчинявшиеся Гулбиддину Хикматёру и входящие в состав Исламской партии Афганистана. Будто кровь хлынула Масъуду в голову. «Это еще что за напасть такая?» – сжав голову ладонями рук, задумался Масъуд. – «Не хватало, чтобы каждый кишлак имел теперь своего командира, своих властных органов. Мало нам своих внутренних распри, разборок, братоубийства, что нами еще командовать пришли советские войска и воины правительства Мухаммада Довуда и Кормаля. Джумъахон и Кори Гулоб. Эти еще откуда появились? Какие еще красивые благозвучные имена у них? Судя по имени, Джумъахон появился на свет в знаменательный для мусульман день (Джумъа – пятница). Может быть, и родители, назвав его этим именем, надеялись, что вырастит он в добродетелей. А он что? Вместо добра несет людям зло и горе, не пускает людей выходить из ущелья? Иначе говоря, и нашим моджахедам закрыл дорогу, чтобы мы не смогли покинуть пределы ущелья. Это все – коварство Хикматёра, враждующего со мной всю жизнь. Он закрыл нам дорогу с севера и с юга, чтобы зимой не смогли связаться с жителями Бадахшона. Недавно глава Кописо Фарид захватил и присвоил себе сто лошадей с продовольствием и боеприпасами, принадлежащими нашим моджахедам. Сегодня дорогу нам закрыл этот Джумъахон.

Эти подлые лисы и шакалы знают, что советские и афганские правительственные силы воюют с нами. Отсюда думают, что наши дела плохи и всячески пытаются ставить нам палки в колеса. Выходит, наши же братья по крови сыплют соль на наши раны.

Не прошло и дня после получения этого печального известия, как из местечка Сафедчехр пришли к Масъуду с жалобой двое панджшерских мужчин. Мол, у местечка Ховок Кори Гулоб остановил их и не дал им перебраться на север. «Вдобавок к этому, Кори Гулоб отобрал у нас все вещи и прямо перед нашими женами и детьми кнутом избил нас!» – сказали они. Увидев их окровавленные лица, гнев охватил Масъуда: «Поднять руку на безоружного человека?! Это не по-мужски и не по-человечески!» – возмутился он.

- Видите, что за тип этот Кори Гулоб? – указывая на избитых мужчин, сказал Масъуд командирам Хисайну и Солеху Мухаммаду, присутствовавшим при беседе.

- Видим, Омар Сохиб, – ответил Солех Мухаммад.

- Регистони (так, по псевдониму обращался Масъуд к Солеху Мухаммаду), брат, надо свести счеты с этими Джумъахоном и Кори Гулобом. – сказал Масъуд и простился с мужчинами.

Вечером того же дня отряд моджахедов-добровольцев собрался в дорогу, чтобы разобраться с Джумъахоном и Кори Гулобом. Прежде, чем проинструктировать и благословить их, Масъуд наказал им разоружить их и безо всяких избиений доставить к нему, чтобы Масъуд посмотрел им в глаза: «Что за физиономия у этих добродетелей?»

Инструктируя своих командиров, Масъуд заметил, что ботинки на ногах Солех Мухаммада совсем порванные. «В них он вряд ли доберется до Ховока» – подумал Масъуд и обратился к Солеху Мухаммаду:

- Регистони, другой обуви у тебя нет?

- Нет, Омар Сохиб. – ответил Солех Мухаммад.

Масъуд присел на камень и снял с ног свои ботинки, протянул их Солеху Мухаммаду, сказав:

- Бери мою обувь. Обуйся. Все равно, они мне здесь нужны не столько, сколько тебе пригодятся в пути до Ховока.

- Омар Сохиб, все равно я этого не сделаю! – попробовал возразить молодой по возрасту Солех Мухаммад. – Во-первых, из уважения к вам не могу позволить себе этого. Во-вторых, ваши ботинки мне очень малы. Мои ноги просто не влезут в них.

- Ну-ка, Регистони, примерь! – попросил его Масъуд.

- Омар Сохиб, дорогой! Не заставляйте меня. Сказал ведь. Я никогда этого себе не позволю. Хоть на край света пойду, но буду в этой, своей обуви. – своей категоричностью давая понять Масъуду, чтобы он не утруждал себя уговорами.

- Ладно, если не хочешь, тогда вынужден буду вместо вас назначить кого-нибудь другого командиром этих молодых моджахедов. А вы останетесь здесь. Оллох поможет, решим и вопрос с обувью. Со дня на день должны прибыть одежда и обувь, присланные Устодом Сайёфом из Пешавара. Выберешь себе по размеру какую-нибудь хорошую обувь.

Через два дня доставили Кори Гулоба. Масъуд находился в своей землянке, на склоне горы, напротив кишлака Аъноба и чертил план новой операции. Как только ему доложили о выполнении этого задания, Масъуд написал записку на имя этого главаря Исламской партии, чтобы к нему не применяли физических наказаний.

Кори Гулоба содержали в зиндане (тюремное помещение) кишлака Дашти  Реват Панджшера. Здесь зинданом командовал поэт Мушток, прославившийся в округе как доброжелательно настроенный в отношениях с пленными, но весьма жестокий с предателями и шпионами. Об этих его симпатиях и антипатиях хорошо были осведомлены и враги. Узнав, что Масъуд распорядился освободить из плена Кори Гулоба, гневу Муштока не было предела. Когда Кори Гулоба вывели из зиндана, Мушток, занятый лицезрением красот ущелья Панджшер, сидел во дворе на камне, погрузившись в свои поэтические думы. Поравнявшись с ним, один из конвоиров обратился к Муштоку:

- Дядя Мушток! Не хотите попрощаться с Кори Гулобом? Он уходит!

От этой нежданной новости будто кровь хлынула Муштоку в голову, что в мгновение ока он вернулся на грешную землю, крикнув:

- Верни его!

Кори привели к Муштоку. В гневе Мушток спросил его:

- Как зовут тебя?

- Гулбиддин. – ответил Кори.

- Иначе говоря, Кори Гулоб?

- Да, зовут меня Кори Гулоб.

- Паскуда ты, а не Кори Гулоб! Это ты в Ховоке избивал людей кнутом и не давал им перейти на другую сторону ущелья?! – грозно сверкая от гнева глазами, Мушток не столько спрашивал, сколько обвинял его, констатируя факт.

Ярость гнева Муштока не могла не передаваться  Кори Гулобу. Наслышанный о жестокости Муштока, находясь теперь лицом к лицу с ним, с лица Кори Гулоба вмиг слетела вся краска, свидетельствующая, что перед нами живой человек. Весь побелевший, он весь был охвачен мелкой дрожью. То ли страх вынудил память реагировать молниеносно на происходящее, то ли Кори Гулоб предвидел такого поворота событий, что тут же сунул руку в карман, вытащил оттуда письмо Масъуда и передал Муштоку.

Мушток взял письмо, прочел приказ Масъуда. Узнав его подпись, он поднес бумагу к лицу, поцеловал и провел по глазам. Кровь ударила ему в голову. И, несмотря на содержание письма, Мушток не смог сдержать  свой гнев, управлять своими чувствами. Вся физическая и психическая сила гнева, вложенная в огромную, как кувалда, руку Муштока, мощным ударом кулака обрушилась на голову Кори Гулоба. Он упал как срубленное бревно, успев лишь издать короткий писк, похожий на убийственный. Мушток избивал его своими кирзовыми сапогами, беспощадно, жестоко, со всей силой и гневом, переполнившим его окаменевшее от ненависти к врагу сердце. Знали о распоряжении Масъуда конвоиры и моджахеды, стоявшие поодаль. Окаменевшие на мгновение от  жестокости представшей перед их взором картины, моджахеды едва успели оттащить Кори Гулоба из под ударов Муштока. Опоздай они, недолго осталось бы ему и дух испустить.

Минутой позже, придя в себя, Мушток понял, что наделал лишнего. «Упаси, Оллох! Если сейчас Масъуд прибудет сюда, на месте Кори Гулоба может оказаться сам Мушток!» – молниеносно пронеслось в голове Муштока.

- Быстро! Лошадь какую-нибудь сюда! – крикнув, приказал Мушток своим подчиненным. Откуда-то привели и лошадь.

- Посадите эту  скотину! – указывая на окровавленное, грязью и пылью смешанное тело Кори Гулоба, приказал Мушток. – Везите его за Ховок. Чтобы духу его здесь не было, и нога его не ступала по ущелью Панджшер!

После случившегося Мушток целый месяц старался не попадаться на глаза Масъуду, чтобы не навлечь на себя его гнев. Масъуд же ничего об этом не знал. Находясь на склоне горы, между валунами, он осматривал в бинокль окрестности кишлака Аъноба. Он разрабатывал план предстоящей очередной операции. Теперь только здесь осталось воинское подразделение шурави с большим количеством живой силы, боевой техники, боеприпасов.

Закончив осмотр, Масъуд вывел для себя, что ситуация такая же, как в кишлаке Барчаман. Моджахедам остается под покровом ночи тихо незаметно войти в кишлак и так же, как в кишлаке Барчаман, застать врага врасплох, подавить его огневой мощью, не дав ему опомниться. Так же как в кишлаке Руха.

Как только стемнело, начал накрапывать дождь. Когда моджахеды спускались по горной тропинке, дождь лил уже во всю. Но никакой дождь, холод не мог воспрепятствовать моджахедам. Наоборот, в таких случаях дождь являлся их надежным союзником, ибо своим шуршанием заглушал звуки, изредка издаваемые моджахедами при передвижении по горной тропе, усыплял бдительность врага. Что касается неудобств, причиняемых атмосферными осадками, так многолетние трудности приучили моджахедов приспособиться и к таким неудобствам. Десятилетия боевой жизни, пребывание в холоде и голоде, постоянные бытовые неудобства так закалили этих молодых парней гор, что каждый из них в отдельности своей физической выносливостью, ловкостью, умением выдерживать большие физические и психические нагрузки мог запросто справиться с несколькими военнослужащими войск шурави, не столь подготовленные вести такой боевой образ жизни.

А пока этой дождливой ночью они шли выполнять боевое задание. Впереди шел один из командиров – Ходжи Бахлул. Как и предполагал Масъуд, ближе к полуночи они вышли из реки к тому самому месту, о котором говорил Масъуд. Каждый из моджахедов знал, что ему надлежало делать. Суфи-ДШК, со своим оружием на плечах, вышел вперед. В его задачу входило убрать часовых. И сутулая фигура Суфи скрылась тихо, бесшумно растворилась в темноте. Он направился в сторону крепости, где находился склад с боеприпасами шурави. Следом за ним пошла и группа, которая должна была участвовать в атаке на крепость. Моджахеды, в обязанности которых входила расправа с солдатами, спящими в палатках, разделились на две группы и окружили их. Ходжи Бахлул с гранатометом в руке вместе с несколькими моджахедами двинулись к танкам и БТРам. Дождь лил все крепче. Осмотревшись, вслушиваясь в звуки, Ходжи Бахлул решил, что шурави все спят. Видно было, что, не перенося природных неудобств, часовые тоже тайком от офицеров зашли в палатки. Ни одна живая душа вокруг не заметила прихода моджахедов.

Пулеметная очередь, пущенная Суфием из его крупнокалиберного пулемета, казалось, на мгновение, в радиусе нескольких километров, заглушила и шуршание дождя, и журчание реки, и любые посторонние звуки. Это было сигналом о начале операции. И в следующее мгновение заговорили автоматные и пулеметные стволы более чем двухсот моджахедов. Казалось, от этой канонады дрожало все ущелье Панджшер. Грохот взрывов, яркое пламя от горящих танка, БТР и машин, крики выбегающих из палаток солдат и убегающих опять куда-то в темноту – все будто свидетельствовало о наступлении ада.

Нападение моджахедов было настолько неожиданным и мощным, что солдаты и офицеры, находящиеся в палатках, не смогли ничего предпринять, кроме как выбегать из палаток, изрешеченных автоматными и пулеметными очередями. Выбегая же наружу, мгновенно осознавали, что, выйдя из огня, оказывались в полымя, сию же секунду становились открытыми мишенями для моджахедов. Стрельба продолжалась. … Ночная пелена потихоньку приподнимала свою завесу. Наступал новый день. И постепенно смолкли звуки автоматных и пулеметных очередей, опять уступив место шуршанию дождя и журчанию реки.

О нападении на свой отряд в кишлаке Аъноба в штабе советских войск узнали в первые же часы начала боя. Но в силу того, что было и темно, и непрестанно лил дождь, и что кишлак Аъноба находился далеко от базы, советское командование не решилось помочь своим ни живой силой по суше, ни огневой поддержкой с воздуха.

В предыдущей операции в кишлаке Руха моджахедам было чего опасаться. Чуть ниже, в кишлаке Аъноба располагались советские подразделения, и они в любой час могли прийти им на помощь. Используя тяжелую боевую технику, шурави тогда легко могли справиться с горсткой моджахедов. Теперь, во время второй операции, моджахеды были уверены, что никакой подмоги врагу ожидать не придется. Потому, действуя уверенно, нагло, моджахеды уничтожили и это подразделение.

Суфи со своим тяжелым крупнокалиберным пулеметом на плечах, сутулясь, уверенно двигался вверх. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Вокруг было спокойно. Ничто не нарушало мелодию дождя и журчания вод реки Панджшер. Будто и не было ночного боя, унесшего жизни сотен молодых людей, уверенных, что завтра обязательно увидят над головой солнце, красивый пейзаж, омытый ночным дождем. Увы, не суждено было этим надеждам сбыться. А воды реки Панджшер текли дальше, неся в себе и грязь, смешанную с людской кровью, пролитой в ночном бою. К очередной людской трагедии, разыгравшейся на ее берегу, река была также снисходительна, как и в течение многих веков. …

Глава VII

Мурѓи шикастаболам роње ба осмон ку,

Дар рўзи бекасињо ёрони мењрубон ку?

Гар бар замин нињам сар, ку гўшаи фарпоѓат.

В-ар бар фалак гурезам, асбобу нардбон ку?

Птице подобен я со сломанным крылом,

Кто поможет мне, и кто встанет рядом?

Есть ли покой в земле, если туда податься?

Иль в небеса уйти, а как туда добраться?

Над Панджшером вновь появились советские винтокрылые боевые машины. Пролетев над кишлаком Аъноба, они полетели вниз по ущелью. Облетев его, вернулись, кружа над Аънобой. Моджахеды еще ночью успели вынести с поля боя тела своих погибших, оставив тела сотен убитых советских солдат и офицеров, разбросанных повсюду. Наблюдая сверху за горевшими танками и БТРами, за всей этой ужасающей картиной, летчики так и не обнаружили поблизости ни одного моджахеда. Не произведя ни одного выстрела, вертолеты улетели в сторону Багрома.

Некоторое время спустя к кишлаку подъехали машины с крестами по бокам. Это были машины Международного Комитета Красного Креста. Они приехали, чтобы забрать тела убитых. Трое суток колонна транспорта везла трупы. Моджахеды Панджшера и на этот раз наголову разбили подразделения шурави и правительственных сил.

Теперь ущелье было очищено от советских и афганских правительственных сил. С первыми снегами моджахеды спустились с гор, разошлись по своим домам.

После операции в Аънобе Масъуд простился с Кристофом и Джеромом, проводил их до самого выхода из ущелья. Перед тем, как проститься, Кристоф обнял Масъуда:

- Омир Сохиб! Я сразу не уеду. Куда бы не поехал, снова вернусь в Панджшер. Панджшер главное место во всей моей кинематографической жизни. Как только закончу съемки всех сюжетов, поеду в Париж. Там закончу все работы по созданию фильма, вернусь, чтобы вас проведать.

- До свидания, Кристоф! Если Оллоху угодно, еще увидимся! – сказал Масъуд, стоя прямо на дороге у реки, лицом к лицу с Кристофом и Джеромом.

- До свидания! – повторив свое прощание на фарси, сказал Кристоф, проведя ладонью по лбу, сел в машину.

- Приезжай снова, Кристоф! Буду рад вашему возвращению! Буду ждать! – обращаясь к Кристофу, сказал Масъуд.

Возвращаясь домой, размышляя, Масъуд вывел, что теперь и шурави, и правительственные войска Бобрака Кормала, Наджибуллы, и даже Хикматёр не оставят его в покое. Кори Гулоб Хикматёр попался, а Джумъахон все еще продолжает бесчинствовать на дороге Андароб у холма Ховок. Надо быть осторожным. Начиная с Гулбахора, до самого выхода из ущелья надо ставить свои посты.

Выходит, заодно с шурави и афганскими правительственными силами и группы Исламской партии Хикматёра. Закрыв вход и выход из ущелья, они намерены держать моджахедов в длительной блокаде.

Не прошло и недели, как сороковая армия советских войск снова забросила свой десант в Аънобу и Руху, в ущелье зашли танки, БТРы и другая советская техника, сверху сопровождаемые боевыми самолетами и вертолетами. В кишлаках вновь появились палатки. Представители новой власти Афганистана привезли населению кишлаков муку, пшеницу, масло и другое продовольствие. Ясно было, что всей этой акцией новые власти хотели привлечь на свою сторону местное население. В это самое время Масъуд получил письмо от Бобрака Кормала. Вместо призыва к миру, в своем письме Бобрак Кормал обвинял его в подлых убийствах советских и афганских солдат и офицеров. Мол, теперь Масъуд на себе испытает весь гнев и силу советских и афганских правительственных сил. Они обязательно отомстят ему за все его бесчинства, за пролитую кровь своих солдат и офицеров.

Такое развитие событий Масъуд представлял себе. Он знал, что шурави смогут прижать моджахедов путем затягивания военных действий. Не выдержав последствий постоянных боевых стычек, мирное население будет вынуждено покинуть свои дома, ущелье Панджшер. При таком развитии событий моджахеды в скором времени останутся без поддержки продовольствием. С наступлением холодов, наступит и голод, моджахеды будут ограничены в маневрах, и шурави вместе с афганскими правительственными силами, в конце концов, прижмут и уничтожат их  окончательно.

Поразмыслив, Масъуд решил, что настало время создать новые свои базы. Идея эта созревала в его голове еще до начала операции в Рухе. Но как-то не так навязчиво, как сейчас, поскольку тогда необходимость их создания ощущалась не так осязаемо, как сейчас. Он пришел к выводу, что, если он не возьмет под свой контроль все ущелье, желает он того или нет, моментом воспользуются враг, захватит своим присутствием все ущелье, и моджахедам в ограниченном пространстве все труднее будет разворачиваться для маневров. Да, если бы он раньше имел еще больше своих баз, сегодня ему не пришлось бы так туго. Только расширив границы своего влияния, моджахеды смогут чувствовать себя хозяевами ущелья, беспрепятственно перейти из одной базы в другую, успешно провести боевые операции.

Чем  глубже Масъуд мысленно погружался в свои поиски, тем шире становилась география его охвата.

«Правда, что и в низовьях реки, в долинной местности его моджахеды проводят весьма успешные операции. В Тирмизе и в Турхаме под командованием Исмоила Торика, из Мазори Шарифа до Кобула и северного Соланга под командованием Забехуллохона, из южного Соланга до Кабула – всюду действуют его моджахеды. Только на севере страны, вокруг ущелья Панджшер есть еще двадцать таких же, как Панджшер ущелий, и в каждом из них можно будет разместить свои базы. Андароб и Хустференг, Баглон и ущелья Хелоб и Фархор чем хуже? Население кишлаков этих ущелий, как и жители кишлаков Панджшера, могут сражаться с шурави. С другой стороны, созданием своих баз можно будет привлечь туда вражеские силы и так же, как в Рухе и Аънобе, легко расправиться с ними. – размышлял Масъуд. – Для этого необходимо поехать в эти кишлаки, беседовать с людьми. А затягивающаяся война сковывает руки, ограничивает в действиях».

Счастье улыбнулось Масъуду нежданно негаданно. Озабоченный тем, что в случае затяжной войны с шурави изможденные голодом и холодом, моджахеды Панджшера до весны не смогут продержаться и все погибнут, Масъуду и его моджахедам улыбнулась птица удачи. С возвращением в кишлаки Аъноба и Руха подразделений шурави и афганских правительственных сил не прошло еще много времени. Однажды ночью Масъуд отправился в кишлак Наволич и там встретился со своим односельчанином и давним другом Довудом Мухаммадом, которого долгое время не было в Панджшере. Телосложение у Довуда Мухаммада было выше и здоровее Масъуда. Человеком он был грамотным и интеллигентным. По его приветственному тону и поведению Масъуд догадался, что Довуд Мухаммад прибыл сюда по какому-то важному делу. И не ошибся. Довуд Мухаммад сказал, что прибыл сюда исключительно к Масъуду и попросил его о согласии на беседу с глазу на глаз. Как только они вдвоем вышли из дома, Масъуд спросил:

- Брат, Довуд,  с добрыми ли вестями вы ко мне пришли?

- Добрыми, Омир Сохиб! Вам письмо принес.

- Откуда и от кого письмо?

- От командующего армией шурави. – Довуд сунул руку за пазуху, из внутреннего кармана вытащил конверт и протянул Масъуду.- При посредничестве учителя Мирдода некий советский полковник Анатолий Ткачев беседовал с нами и попросил меня передать вам это письмо.

- Вы сказали: «Устод Мирдод»? – спросил Масъуд, взяв письмо. – Это не тот ли Мирдод, что из нашего кишлака Рахмонхели?

- Вы его знаете? – вопросом на вопрос ответил Довуд.

- В Панджшере все знают доктора Мирдода. Работает в концерне семеноводческих культур. Интересно, какое он имеет отношение к армии шурави?

- Анатолий разыскал его. Они оба послали меня к вам.

- Ну-ка, зайдем в дом.

Масъуд вскрыл конверт и при тусклом свете керосиновой лампы, стоявшей в нище, направил свой взор на текст. Письмо было написано и на кириллице, и на фарси. В нем содержался призыв о согласии командиров и моджахедов ущелья Панджшер на переговоры об окончании ведения боевых действий между сороковой советской армией и моджахедами ущелья.

Внизу разборчиво были выведены имя, фамилия и воинское звание автора письма: «Анатолий Ткачев, полковник» Масъуд еще раз прочитал письмо, улыбнулся и перевел глаза на тихо стоявшего Довуда, упершегося правой рукой в подбородок.

- Какое же все-таки вы доброе дело сделали, акои Довуд! Как было бы хорошо, если бы это не было очередным коварством врага. Скажи им, пусть не торопятся. На письмо отвечу через неделю. Надо посоветоваться с моджахедами.

Довуд попрощался с Масъудом и вышел из дома. Из приличия Масъуд вышел за ним.    Отчего-то эта ночь казалась Масъуду особенно счастливой. За все годы борьбы он никогда не испытывал таких радостных минут.

После ухода Довуда, совершив намаз, Масъуд вышел из дома и направился по узкой улице между домиками к концу кишлака. Выйдя на высокую насыпь, сел на камень. По старой привычке, если ему хотелось о чем-то поразмышлять, он обычно уединялся. Серьезным поводом поразмышлять и прийти к какому-то верному решению, на этот раз было содержание письма советского командира.

Была тихая и спокойная ночь. Поднявшись из-за горы Манджахур, полная луна озарила все ущелье Панджшер. Слышно было монотонное журчание реки.

«Неужели шурави согласились на заключение мира – мысленно задался вопросом Масъуд. – Или это очередное их коварство? Если хотят покончить с войной, то зачем вновь стягивают войска в Панджшер, заполняют ими кишлаки Аъноба и Руха? С какой целью они пожаловали в Афганистан? Кто знает, может, как и мы, видя бесполезность войны и кровопролития, не добившись своей цели, согласились заключить с нами мир? Какую выгоду они хотят иметь, заключив с нами мир? Если хотят покончить с войной, пусть покинут Афганистан и войне будет конец. И они уйдут невредимыми, и мы останемся при своих. Кто их тронет? Никто. С оружием пришли к нам в Афганистан, захватили города и села, втянули страну в войну, а сегодня пишут мне письмо и просят, чтобы мы заключили с ними мир. Да и я сам кто такой, чтобы обладать полномочиями решать, согласиться с ними или нет? Всего-навсего один из тысячи патриотов своей страны, один из моджахедов ущелья Панджшер, вставших в защиту своего дома, семьи, народа, родины, своего Панджшера. Один из сотен таких, кто не желает, чтобы ими правили чужие, нарушили их покой. Один из тех, кто желает быть вольным как горные орлы Гиндукуша. Как шурави мы не захватывали чужих территорий, не вторгались в чужие дома. Я не представляю ни государства, ни власть, чтобы обладать полномочиями, дающими мне право заключить с кем бы то ни было мир. У меня нет ни какого-то своего ведомства, ни администрации, ни дворцов и храмов. У меня всего-навсего один домик, состоящий всего из четырех каменных стен, и тот доставшийся мне по наследству от отца. Даже дверь моего домика до сих пор не знает, что такое замок с ключами. Присланное командиром шурави письмо имеет свою печать. Когда напишу ответ на это письмо, какой печатью я буду обосновывать свое ответное письмо? Ведь у меня и печати как таковой нет. О, Оллох, что это еще за коварство шурави? Не скрывается ли за этим письмом еще какой-то подвох?» – размышляя, задаваясь вопросами, Масъуд делал свои выводы. И вновь погружался в размышления: «Заключив с нами мир, не принесут ли они населению Панджшера очередные большие беды? Отказываясь от очередной атаки, могут спланировать операции, куда страшнее и масштабнее прежних. Люди, измученные, обессиленные, нищие, голодные, смогут ли в холоде зимы выжить, пережить зиму? Я обеими руками за мир. Но это письмо обдает коварством. Они хотят связать мне руки и каким-то образом убрать меня со своей дороги. Или террором, или каким-нибудь другим путем. Если бы с моей смертью на этой земле воцарился мир, я не был бы против. Но не трудно догадаться: Шурави задумали что-то другое, коварное».

С этими мыслями Масъуд встал, направился в сторону домика, где он намерен был провести эту ночь. «Пройдет и эта ночь, и десятки других таких ночей. И все время я буду опасаться террора, внезапного нападения врага. У себя дома, в своей теплой постели. Никогда не буду знать, что такое покой, чтобы спокойно спать. Мне за тридцать, а я до сих пор не могу жениться, чтобы обзавестись своей семьей, детьми. Из-за боязни, что враги мои не оставят в покое и мою семью. Однозначно, террор устроят и им.

Знаю, понимаю и чувствую, что каждую минуту и каждый час враги ищут способ покушаться на мою жизнь, расправиться со мной. На мировом рынке наемных убийц цена на мою голову повышается с каждым месяцем, с каждым годом. Не исключено, что какой-то убийца уже оценил мою голову на вес золота. Какое-то время местом ночлега и работы выбрал дом Абдулкодира Ночора. Шпионы Хикматёра и Наджиба смогли уговорить его ликвидировать меня. Теперь сменил место проживания. Посмотрим, что еще Оллох предопределил для меня. А сейчас пойду к Ночору. Посмотрим, правда ли, что он готовит на меня покушение.

Чтобы ответить на письмо командира шурави, сначала надо поговорить со своим ближайшим окружением, с моджахедами, со старейшинами кишлаков, с улемами края. И только потом прийти к какому-то решению. «Сколько бы ученым ни был, посоветуйся с кем-нибудь» – гласит народная мудрость. И еще говорят: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Народ наш наивен и прост, но умный и мудрый. Всю жизнь с ними прожил и пожинал плоды их добродетели. Нельзя добиться чего-то, не поговорив с людьми»

Утром следующего дня Масъуд созвал совет старейшин. Пришли командиры моджахедов, старейшины, улемы края.

- Шурави предлагают нам заключить с ними мир. – сообщил Масъуд. – Из содержания их миролюбивого письма я извлек доброе знамение. Да будет с нами Оллох, и удастся нам добиться мира! Хотелось бы услышать и ваше мнение.

Мавлави Мухаммад Вазир, пользующийся большим авторитетом у населения края, первым попросил слова:

- С позиций шариата для этого дела нет никаких преград. Я, как и вы, Омир Сохиб, считаю эту акцию добрым знамением. Будет время для более хорошей основательной подготовки к бою с врагом..

Другие улемы, как Мавлави Джайлон, Мавлави Мудассир и другие были за мир. Это обрадовало Масъуда, поскольку он намерен был съездить в северные районы Панджшера – Лагмон, Нуристон, Тахор, Бадахшон – поговорить там с людьми и расширить свой фронт, наряду с ущельями Панджшера и там создать свои базы.

По окончании совета Масъуд хотел встретиться с Солехом Мухаммадом, являвшимся руководителем операций. С этой целью он поехал в кишлак Малааспа.

День был солнечный. Предложение о мире, согласие командиров моджахедов, старейшин, улемов края воодушевило Масъуда. Он думал, что если шурави не нарушат условия договора о мире и останутся верными своему слову, то Масъуд вернется к мирной жизни. В любом случае  он хотел продлить сроки переговоров, чтобы успеть воплотить в жизнь намеченные планы.

Масъуд обязал ответственных лиц поехать в регионы и поговорить с людьми, создать там свои базы, чтобы в случае необходимости население одного кишлака могло  переселиться в другой безопасный кишлак, чтобы спасти своих близких от угрозы жизни.

В Малааспе Масъуд нашел Солеха Мухаммада, и так как они оба были из одного региона и жили в кишлаках по соседству (Масъуд жил в Джангалаке, а Солех Мухаммад в Бозораке) и долгие годы воевали вместе, встретились как братья.

Обрадовавшись встрече, Масъуд сказал:

- Хотел было, тебя пригласить к себе, да воздержался. Не хотел отвлечь тебя от основных дел. Шурави предложили заключить с ними мир. Настало время, чтобы ты обучал группу молодых владеть тяжелым оружием.

В кишлак Поранди доставили пленного шурави. Как я слышал, он владеет всеми видами оружия. Что будет, если приведем его к тебе, чтобы ты использовал его при обучении молодых моджахедов?

- О доставленном в Поранди пленном в курсе. Да я сам послал его к вам. – сказал Солех. – Нога у него раненая. Посмотрю, чуть выздоровеет, приведу.

- С каждой группы моджахедов выбери по два-три человека и начни обучение. До этого у нас в боях был один недостаток. Не было у нас инструктора по вооружению. Теперь тот пленный и будет инструктором. Об этом никому и нигде ни слова. Я намерен затягивать переговоры.

С этой беседы не прошло и недели, как Довуд вновь пришел к Масъуду. И на этот раз он принес письмо от командира сороковой Советской армии с печатью и подписью Анатолия Ивановича Ткачева. В письме он просил Масъуда о прекращении огня и заключении мира между воюющими сторонами. Также он предлагал определиться с датой и местом проведения переговоров.

Не зная, кто такой Ткачев и какую сферу он возглавляет, Масъуд не знал, как воспринять его предложения. Такая постановка вопроса несколько озадачила Масъуда. Важнее для него было предложение о заключении мира. И в этот трудный для моджахедов период Масъуду это было на руку. Пока будет затишье, Масъуд успеет выпрямить спину, запастись продовольствием, боеприпасами, создавать свои военные базы и в других по соседству с Панджшером регионах.

Масъуд успел детально изучить, на себе испытать тактику и стратегию, какую применяли в своих боевых операциях советские воинские подразделения. Как огнедышащий вулкан, Масъуд являлся последней точкой, как кость в горле стоявшей на пути советских войск. Он был тем препятствием, которое не позволяло советским войскам пройти в северные провинции Афганистана. И эту кость советское командование со всей своей боевой мощью не в силах было вырвать, вздохнуть свободно.

Сегодня они не знали о плачевном положении моджахедов, иначе решились бы на два-три мощных натиска и взятия тысячу моджахедов в кольцо блокады, чтобы расправиться с ними раз и навсегда. За все время боев Масъуд никогда не находился в столь плачевном положении. Как никогда, так остро не стояла проблема с нехваткой запасов продовольствия, с нищенским запасом боеприпасов. И предложение о заключении мира было для Масъуда весьма на руку. Это давало бы ему возможность на время перевести дух, чтобы решить все проблемы, и тем самым избежать угрозы полного уничтожения. Не воспользоваться представленным шансом, с его стороны было бы непростительной ошибкой.

После долгих раздумий Масъуд обратился к Довуду Мухаммаду:

- Брат Мухаммад, я немного знаю об Устоде Мирдоде. Но об Анатолие не имею представления. Устод Мирдод, как посредник, обязан представить вам Анатолия. Приведите их обоих к нам. Тогда и договоримся о сроках и месте проведения переговоров.

Довуд Мухаммад ушел от Масъуда весьма довольный.

Прошла еще одна неделя. Масъуд ждал прихода Довуда и Мирдода и поэтому не покидал Панджшера. Все это время руководил проведением небольших операций моджахедов. Из числа местного населения посылал смекалистых людей в другие регионы, чтобы восстановить с ними связи, принять меры по вовлечению молодежи в группы моджахедов, созданию военных баз на местах. Между тем, Масъуд наладил связь и с Гуломсахи. И от него запросил сведения о личности Анатолия Ткачева, о его роли и значении в иерархической лестнице Советской армии в Афганистане.

Своим приходом к Масъуду под покровом ночи Довуд с Мирдодом дали Масъуду понять, что передвигаться и добраться до него стало слишком опасно, почти невозможно. Все дело заключалось в том, что между отрядами правительственных сил, находящимся в кишлаке Руха, и моджахедами раз за разом случались стычки. Днем, когда относительно было спокойно, можно было без особого риска перейти кишлак. Ночью же любой прохожий мог подвергаться риску для жизни. Как моджахеды, так и правительственные силы брали на контроль любого.

Масъуд хотя и знал, что проводником у Довуда и Мирдода служит некий Гулдод, человек опытный, много видавший в жизни, известный всем в округе, все же привести к назначенному месту Масъуд послал дядю Тоджиддина, моджахеда весьма осторожного, знающего все изгибы и повороты кишлака, кто чем занят в эти часы. С другой стороны Тоджиддин, будучи с Устодом из одного кишлака, хорошо знал и Мирдода.

От того, что Анатолий Ткачев в качестве посредника для ведения переговоров выбрал именно Мирдода, Масъуд вывел для себя, что этот русский никакой там наивный военный. Может, и кадровый разведчик, весьма ответственный сотрудник КГБ СССР. А. Ткачев был единственным представителем советской армии, кто за все эти годы противостояния первым предложил Масъуду заключить мир.

В эту темную, полную опасности риска, ночь Мирдоду с Довудом предстояло пройти через три линии противостояния: советский гарнизон, правительственные силы и моджахедов Панджшера. Это было делом опасным и трудным.

Старик Гулдоди Мавлодод, являвшийся жителем кишлака Хисорак из Панджшера, как проводник в эту темную ночь провел Мирдода и Довуда до назначенного места. Посланник Масъуда Тоджиддин миганием карманного фонарика указал на свое местонахождение и после того, как встретились и поздоровались, не сказав больше ни слова, привел  их в кишлак Баландии Бозорак и провел в дом Мухаммади Гафс. Не только этот дом, но и все другие дома в кишлаке были знакомы Устоду Мирдоду, поскольку этот кишлак был связан с прежним местом жительства Мирдода, с кишлаком Бозорак.

Их встреча с Масъудом должна была состояться этой же ночью. Но Масъуд не смог прийти. Занятый разработкой очередной операции, Масъуд в это время находился в другом кишлаке. Принеся Мирдоду извинения Масъуда, Тоджиддин сообщил, что и завтра днем Масъуд не сможет прийти сюда. Мирдод лично не знал Масъуда. Он судил о нем по слухам. И представлял себе Масъуда мужчиной рослым, широкоплечим, чернобородым, смуглолицым, один вид которого может вселить в душу страх. Может быть, они когда-то и встречались, но друг друга не запомнили.

Большая часть жизни Мирдода, как и всех образованных мужчин Афганистана, прошла за пределами Афганистана, в Англии и Америке. Высшее образование он получил также далеко от родины. Только его детские и юношеские годы жизни прошли в Панджшере и Кабуле. А тогда он был слишком маленьким, чтобы что-то особо запомнить.

На встречу Масъуд не смог прийти и в следующую ночь, и в следующий день. Только на третьи сутки, когда прошло время сумеречного намаза, Масъуд вошел в дом Мухаммади Гафс. Тепло поздоровался с гостями. Увидев его, Мирдод понял, что воображение его подвело. Перед ним стоял обыкновенный мужчина, каких сотни, тысячи в Панджшере. Снаружи мужчина, ничем особенным не выделяющийся: Скромный , среднего роста, с широким лбом, орлиными глазами и носом, со светлой приятной кожей лица. По цепким пальцам и жилистой руке, мускулистой шее и выдающимся плечам и туловища легко можно было понять, что занимается спортом, силен и крепок телом. С первых же минут беседы Мирдоду особенно понравились притягательность глаз Масъуда, его уважительный тон в обращении и тактичность.

- Устод Мирдод, добро пожаловать в наши края! Благополучно ли добрались? – здороваясь, спросил Масъуд. – Вы пройдите, пожалуйста, вперед, устод. Акои Гулдод, вас тоже просим пройти вперед.

Сколько гости отказались пройти, Масъуд уговорил их, а сам сел чуть ближе к выходу, рядом с Довудом. Керосиновая лампа тускло освещала комнату. Хозяин дома расстелил дастархан, принес лепешки и чайник чая. После того, как помыли руки, поужинали, как бы невзначай Масъуд обратился к Мирдоду:

- Устод Мирдод, за очень хорошее дело взялись. Я годами мечтал о мире. Осточертела мне и всем нам эта война.

- Суждено было, видимо, искать и найти меня, уговорить, чтобы стать посредником. – сказал в ответ Мирдод. – Решился вот таким образом внести и свою лепту в этом добром деле.

- Это очень даже хорошо! – отметил Масъуд и спросил: – А кто такой Анатолий, и чьи интересы он представляет?

- Он представитель Андропова, вновь назначенного генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза. – сказал Мирдод.

- Разве Черненко не был их генеральным секретарем? – спросил Масъуд.

- Да, был. Но Черненко умер, Омир Сохиб, – сказал Мирдод. – Я тоже, как и вы, не знал. Вот уже неделя прошла, как средства массовой информации сообщают об этом, а мы из-за того, что в этой глуши нет ни электричества, ни радио, ни телевидения, газет и журналов, ничего не знаем об этом. Вместо Брежнева в Советском Союзе назначили Черненко. Он тоже умер. Теперь Советским Союзом руководит Андропов.

Согласно его официальным документам, Анатолий прибыл к нам в Афганистан из аппарата Андропова со специальным заданием и желает с вами поговорить. О мире, о прекращении огня. Омир Сохиб, вот почему я согласился взять на себя роль посредника в ваших с Анатолием переговорах и пришел к вам.

- Сейчас Анатолий где остановился? – спросил Масъуд.

- В нашем же с вами кишлаке Рухе, с шурави. Из Кабула послал меня к вам, и сам же приехал в Панджшер.

Масъуд был рад доставленной Мирдодом вести, но, не подав виду, сказал:

- Я согласен на встречу и переговоры. Сообщите ему, что встреча состоится на том месте, где скажем мы.

Сделав небольшую паузу, Масъуд вновь спросил:

- Не узнали, сколько человек прибудет вместе с ним?

- Точно не знаю. Но, по-моему, придет он сам с переводчиком. – ответил Мирдод.

- Вы тоже приходите. Не в качестве наблюдателя, а как наш советник. Мы немного в курсе ваших дел. Пришли к выводу, что и ваше участие в переговорах пойдет нам на пользу.

- Премного благодарен, Омир Сохиб! Конечно, приду. – ответил Мирдод.

- Знают ли об этом Бобрак Кормал, Наджиб, новые власти Афганистана? – спросил Масъуд.

- Нет. Все это Анатолий держит в строжайшем секрете. Ни новое правительство Афганистана, ни КГБ СССР не должны знать о ваших переговорах о мире. На этом пути у вас много недругов и однозначно, что они будут препятствовать переговорам, чего бы это им не стоило.  – ответил Мирдод. …

… Члены делегации, сопровождавшие Анатолия, не согласились с Масъудом в вопросе назначения им места встречи и послали Мирдода к Масъуду во второй раз, сказав ему, что они согласятся с Масъудом только в том случае, если встреча эта будет проходить на нейтральной территории, между советскими войсками и моджахедами. Осторожности ради, Масъуд тоже попросил Мирдода передать им следующее:

- Встреча состоится там, где я скажу. При ином месте встречи мы не нуждаемся в переговорах. Пусть убираются на все четыре стороны!

Советская делегация вынуждена была согласиться на предложение Масъуда, и в канун нового года по христианскому календарю, что совпало с днем рождения Анатолия, Мирдод, Довуд, переводчик Амир Мухамаади Самарканди во главе с Анатолием Ткачевым на БТРе направились к месту встречи. Путь к назначенному Масъудом месту лежал через гарнизон советских войск, расположение правительственных сил Афганистана и отряд моджахедов. И в любом из этих мест БТР мог быть подвергнут обстрелу.

Анатолий, мужчина высокого роста, с открытым лицом, рыжеватого цвета волос, с голубыми глазами, хорошо был осведомлен о сложившейся в округе ситуации. Также хорошо знал, что достаточно лишь одной оплошности, чтобы уже в пути к назначенному месту между сторонами разгорелся жестокий бой. И они могут оказаться посреди этой кровавой бойни. Особенно опасен был участок пути, где расположились отряды правительственных сил Кормала, не знавшие об этой акции.

Анатолий сидел в БТРе, и от нервного напряжения лицо его побледнело. На всем пути следования он то и дело снимал с глаз очки, протирал их, тем самым, успокаивая себя, не давая себе отчета в том, что в эту темную зимнюю ночь, когда на расстоянии одного шага уже ничего не видно, очки ему вовсе не нужны были.

БТР остановился на самой последней точке позиций правительственных сил. И те, кто должен был пойти на встречу, спешились и пешком направились в сторону расположений моджахедов. Расстояние в несколько шагов показалось им очень длинным, ибо в любую секунду могли раздасться выстрелы.

В следующее мгновение сквозь ночной темноты несколько раз моргнул карманный фонарик. Это был условный знак, куда им следовало направиться.

Коко Тоджиддин впереди, остальные следом из кишлака Руха направились в кишлак Бозорак. Дорога эта, полная извилистых мест, камней и изгибов, была своеобразной дорогой к установлению мира между противоборствующими сторонами, к прекращению огня и кровопролития. Хотя она и не была безопасной и на каждом шагу таила смертельную опасность, Анатолий со своими спутниками были первыми, кто вступил на эту землю с миролюбивой миссией.

- Основоположником и путеводителем этого мира является сам Ю.В. Андропов, – размышлял по пути Анатолий.

Действительно, с первых же дней разработки плана и ввода войск в Афганистан Андропов выступал против этой акции. Тогда его не поддержали ни командующие армией, ни политики, ни члены Политбюро ЦК КПСС. Теперь же, придя к власти, Андропов пытается остановить эту войну. И для ведения переговоров о прекращении огня, установления мира направил в Афганистан своих людей.

Коко Тоджиддин вел группу одному ему известными горными тропами, чтобы ненароком не попасть во вражескую засаду, или стать жертвой какой-нибудь шальной пули. Когда они дошли до дома Мухаммади Гафса, уже было за полночь. Хозяин дома встретил гостей посреди двора и провел в дом. Свет от керосиновой лампы освещал комнату не так, как хотелось бы новым гостям. Но, вспомнив, какой ценой они добрались живыми и здоровыми до этого дома, они вознесли руки и, зачитав суру из Корана, поблагодарили Оллоха за ниспосланное.

Чистота и уют комнаты Анатолию пришлись по вкусу. Он осмотрелся и заметил, что каменные стены дома, оштукатуренные смесью глины с соломой, ничуть не пострадали от бомбежек.

Извинившись, Коко Тоджиддин вышел, чтобы предупредить Масъуда о приходе гостей. Хозяин дома принес и расстелил дастархан, принес чай и лепешки. Затем в алюминиевых мисках, в каких ели советские солдаты, принес всем по миске суп-шурбо. Попросил гостей приступить к трапезе.

Анатолий, не привыкший сидеть на курпаче (тюфяк), да еще на корточках, сколько бы не чувствовал себя неуютно, из уважения к местным обычаям, старался не выказывать своего неудовольствия. Он придвинул к себе миску, поел немного. Но чувствовал, что его что-то беспокоит. Хотя в комнате и царила мирная и спокойная обстановка, все же и до этого дома доходили звуки автоматных и пулеметных очередей.

Не прошло и часа, как Коко Тоджиддин вернулся и сказал, что Масъуд просит у них прощения за то, что этой ночью не может прийти на совещание: Он занят какими-то неотложными делами.

Сколько не хотел Анатолий встретиться с Масъудом и поскорей, хоть до утра, закончить беседу с ним и вернуться в воинскую часть русских, расположенную в Рухе, все же не смог. Он подумал, что в этот сложный период войны Масъуд хотел основательно изучить ситуацию и мог специально не прийти на эту встречу. Как бы там ни было, в любом случае Анатолий и его спутники находились в полной безопасности, и это их успокаивало. Могут до утра отдыхать и дождаться Масъуда. «Да и что он может сделать при таком своем положении? – думал Анатолий. – Цель у меня одна – во что бы то ни стало, терпеть, дождаться Масъуда. Не стоит забывать, какой ценой он добился того, чтобы добраться сюда. Почти месяц ушло на это. Кроме, как терпеть и ждать, иного выхода у него нет».

После того, как поужинали, хозяин постелил гостям и пожелал им доброй ночи. От пережитого за день Анатолий подумал, что вряд ли заснет, тем более в чужом доме у чужих людей, не зная, кто друг, кто враг и нет гарантий, что суждено ли ему увидеть завтрашний день. То ли усталость одолела, то ли эти самые волнения напрягли его мозг, ложившись, Анатолий уже не помнил, как быстро уснул. Не смог нарушить его крепкий сон даже азон муэдзина, призывающий мусульман к утреннему намазу.

Пока гости спали, хозяин дома Мухаммади и Мирдоди Панджшери, уже знакомые друг с другом, закончив намаз, беседовали о войне, о житье-бытье.

Рассвело. Голоса, смех, доносившиеся из соседней комнаты разбудили Анатолия. Он чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и отчего-то радостным на душе.

После того, как все позавтракали, Масъуд тоже пожаловал к ним. Из уважения к Масъуду все встали.

- Ох, уважаемые, не обижайте меня, не надо вставать! – сказал Масъуд. – Уважаемый Мирдод, ну, зачем так? Вы ставите меня в неловкое положение.

Извинившись за задержку, Масъуд с каждым поздоровался за руки.

- Уважаемый, тысячу извинений, что ночью не смог прийти к вам. Проклятая война много забот взвалила нам на голову. Ладно, уж. Скажите на милость, не устали, как ночь провели-то, накормили, напоили, спалось-то как? – с присущей ему уважительностью, обращаясь к Анатолию, спросил Масъуд. Переводчик перевел.

- Благодарю вас, Омир Сохиб! Все было организовано хорошо.  – сказал Анатолий. – Ничего страшного, если мучаешься во благо доброго дела. как вы себя чувствуете? Я рад вас видеть!

- Слава Оллоху, все нормально! – ответил Масъуд и пригласил всех садиться за дастархан. –  Если вы не возражаете, вместе выпьем по пиалке чая. Устод, вы человек, много видавший в жизни. Пожалуйста, во славу Оллоха и его добрых деяний зачитайте нам суру из Корана! – обращаясь к Мирдоду, сказал Масъуд, вознеся руки к груди.

- Во имя Оллоха Всемогущего и Милосердного! Да будут наши помыслы, слова и поступки добрыми! И удача сопутствует нам в делах! Да порадует нас Оллох! – и по завершению благодарственных слов все вместе, вознеся и проведя руки по лицу, сказали: «Омин».

С первой же встречи Масъуд понравился Анатолию своей тактичностью. Открытость Масъуда, его доброжелательный взгляд, губы, склонные к улыбке, скромность, приземистость, простота в обращении особенно пришлись по душе Анатолию. Он представлял Масъуда в генеральском мундире, с особой горделивостью. И не раз его тревожили вопросы: «Как он встретится и будет беседовать с этим человеком, прославившимся на весь мир своим полководческим талантом побеждать? Масъуд, являющийся ему врагом, примет ли его вообще и будет ли с ним говорить?» И это притом, что сам руководитель самой сильной державы в мире Ю. В. Андропов счел необходимым заключить мир не с первыми лицами Афганистана, а лично с Ахмадшахом Масъудом. И доверил это важное задание не кому-нибудь другому, а лично Анатолию Ткачеву, поручив ему любым путем найти Ахмадшаха Масъуда, договориться, организовать и провести переговоры.

Отсюда Анатолий был весьма рад такому великодушному приему и гостеприимству Масъуда. Вера Анатолия в благоприятном исходе начатого им дела укрепилась.

- Уважаемый гость, я узнал, что сегодняшний день в вашей жизни особый. Сегодня у вас день рождения. Так ли это? – спросил Масъуд, и Анатолий, выйдя из плена своих размышлений, радостный и удивленный отметил:

- Что вы человек великий, я знал давно. Но, что вы еще и такой прозорливый, узнал только сейчас, Омир Сохиб! В этих передрягах войны я и про день своего рождения забыл. Спасибо вам, Омир Сохиб, что напомнили. Да, сегодня день моего рождения. В этот день я и появился на свет.

- Мухаммад! Коко Тоджиддин! – крикнул Масъуд, обращаясь к тем, кто находился за дверью. – Сегодня день счастья и радости нашего гостя. В день своего рождения он пожаловал в наш дом с предложением о мире. Это добрый знак нашего с вами счастья! Купите у кого-нибудь из соседей барана. Гость наш – посланник Оллоха! Своим участием мы тоже присоединимся к его торжеству.

Когда Амир Мухаммад перевел слова Масъуда, Анатолий попробовал было выразить свое недовольство:

- Омир Сохиб. Бога ради, не ставьте меня в неловкое положение. Я пришел к вам не для того, чтобы отметить свой день рождения.

- К нам вы пришли с добрыми намерениями, мы добром вас и встретим!  – серьезно ответил Масъуд. – Мы с вами все дети Адама и Евы. Это потом нас разделили по верам и религиям и довели до сегодняшнего дня. Что плохого в том, что в день переговоров и обсуждения вопроса о заключении мира и прекращения огня ваш день рождения будет хорошим поводом, чтобы мы отмечали и наступление нового года по христианскому календарю и ваш день рождения? Или Всевышний сотворил нас только для того, чтобы мы всю жизнь воевали друг с другом и друг другу кровь проливали?

На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина. Как человек высокообразованный и интеллигентный, Анатолий своим молчанием был согласен со сказанным Масъудом:

- Омир Сохиб, сегодня я ваш гость. Поступайте так, как считаете нужным.

- Уважаемый гость, это уже другой разговор. По-моему, барана уже доставили. Выйдем. – попросил всех Масъуд, приподнимаясь. Другие последовали за ним во двор.

- Ведите барана вот к тому углу, свяжите, несите нож! – велел Масъуд, обращаясь к хозяину, и Мухаммади Гафс отвел упитанного барана к тому месту, куда указал Масъуд. Подошел Коко Тоджиддин с острым ножом в руке.

- Пожалуйста, уважаемый гость, берите нож и зарежьте барана, – Масъуд обратился к Анатолию. – Сегодня день вашего рождения и честь зарезать барана доверена вам.

- Я не умею резать барана, – отказываясь взять нож, сказал Анатолий.

- О, ваш народ умеет людей убивать, а вы и барана не можете резать? – спросил Масъуд.

- Омир Сохиб, я в жизни этого не делал! – несколько обиженным тоном ответил Анатолий.

Масъуд по тону разговора понял, что слова его сильно задели гостя. Но он понимал и другое: высказанная им фраза прозвучала скорее всего как следствие затаившейся обиды, непроизвольно. Сожалея о сказанном, он понимал, что правда она всегда горькая. Да, он не должен был сказать этого. Но допустил-таки непростительную оплошность.

Воцарившуюся тишину нарушил сам Масъуд. Поручив Коко Тоджиддину и Мухаммади Гафсу зарезать и разделать барана, он вновь обратился к Анатолию:

- Дорогой гость! Прошу прощения за столь резкие слова. Это я из-за нанесенных этой проклятой войной обид и мучений. Понимаю, не должен был сказать вам этих слов. Еще раз прошу прощения.

- Вы, Омир Сохиб, сказали правду. Я тоже. В жизни я не убивал никого.

- Вы – человек счастливый.  – заметил Масъуд. – Это к добру. Пожалуйте в дом. Пока будут жарить мясо, мы с вами будем беседовать.

Они вновь вошли в дом, и Масъуд, обратившись к переводчику, спросил:

- Брат, извини, беседуя с нашим русским гостем, забыл поинтересоваться вашим житьем-бытьем. Вас как звать-то?

- Амиром зовут, Омир Сохиб, – ответил переводчик, – Амир Мухаммади Самарканди.

- Из Регистона Самарканда? – спросил Масъуд, – Мои предки были из Дахбеда Самарканда. Вы из Регистона. Выходит, мы с вами не то, что земляки, но и одной крови, одной нации. У нас тоже здесь есть один из Регистона. Но его предки из Регистона Афганистана.

- Да, Омир Сохиб, сейчас я живу в Душанбе. – пояснил Амир Мухаммад.

- Главное не местожительство. Важно то, что мы с вами все – таджики, мусульмане. – отметил Масъуд.

- Алхамдуллилох! – подтвердил Амир Мухаммад.

- Вместе с семьей сюда приехали или один? – спросил Масъуд.

- Один приехал. Заканчивается срок службы. По воле Оллоха уеду. – сказал Амир Мухаммад.

- Ничего страшного. Такова жизнь. Ладно, в нашем краю тяжело пришлось? – спросил Масъуд вновь.

- Тяжело. Но вы же сами сказали, Омир Сохиб, что когда надо, жизнь заставит человека пренебрегать трудностями.

- Все пройдет, брат. Но твоя профессия переводчика, знание языков – дело хорошее. Этим ремеслом можно зарабатывать на жизнь. Должен быть благодарен судьбе. А твой спутник человек доброй души. Спроси его, кого он представляет.

Переводчик перевел слова Масъуда Анатолию.

- Я из аппарата Юрия Владимировича Андропова. К вам прибыл по его поручению. –сказал Анатолий.

- Это к добру. – сказал Масъуд.

- Эту бессмысленную войну ошибочно затеяли другие. – сказал Анатолий. – От этой войны огромные убытки понесли и мы, и вы. Пострадали как афганцы, так и советские люди. Огромные людские потери с обеих сторон. Наша цель – добиться прекращения огня, подписать протокол о заключении мира между нашими двумя противоборствующими сторонами. С этой целью и послали меня к вам.

- Мир в Панджшере или во всем Афганистане? – спросил Масъуд.

- Во всем Афганистане. – ответил Анатолий.

- Я обыкновенный рядовой моджахед. Ни полководец, ни главнокомандующий войсками Афганистана. – сказал Масъуд. – Вы сами хорошо знаете, что с нашими моджахедами воюют не только советские войска, но и войска правительства Афганистана. Если вам мое согласие нужно, я согласен подписать хоть сейчас, в эту минуту и секунду. Достаточно ознакомиться с условиями договора и подпишу любой ваш документ, гарантирующий мир на моей родине. Но кроме моджахедов Панджшера, никто из властителей Афганистана не будет слушаться меня. Я – полководец без звания, без печати и апартаментов. Кроме Панджшера и северных провинций Афганистана шурави подчинили себе весь Афганистан.

- Вы преградили путь нашей армии. – размышляя, вставил свою фразу Анатолий.

- Плохо сделали, что защитили свои дома от интервентов? – спросил Масъуд.

- Это ваше полное право, Омир Сохиб, и я вас не намерен упрекать.

- Всю жизнь я мечтал о мире и таким останусь до конца жизни. А ваш мир на сколько дней рассчитан? Когда намечено следующее наступление на Панджшер? С восемнадцатилетнего возраста вовлечен в войну. Живя войной, дожил и до седины в волосах. Изучил все коварства поджигателей войны.

Вслушиваясь в слова Масъуда, Анатолий молчал, не знал, что и сказать в качестве каких-либо опровержений его доводам. Единственное, что счел нужным сказать, была  фраза:

- Мы намерены вывести свои войска из Афганистана.

- Это благородное дело, – отметил Масъуд. – Слава Оллоху, если будем живы к тому времени, будем благодарны вам за добрые слова. Но согласится ли с нашим с вами миром новое правительство Афганистана?

- Наш с вами разговор, Омир Сохиб, это начало того мира, и об этом пока не должны знать ни руководители правительства Афганистана, ни сотрудники службы безопасности. – пояснил Анатолий.

- Я что-то не понимаю этой политической игры и ваших целей. – Масъуд не скрыл своего удивления.

- После того, как вы дадите свое согласие на мир и подпишете протокол о заключении мира, мы сможем заткнуть глотку нашим недругам. – сказал Анатолий, – Советский Союз со всей своей мощью сегодня бессилен перед вами и моджахедами Панджшера. С целью договориться о подписании протокола о мире я и пришел к вам.

Масъуд хотел, было, сказать, что это все очередное коварство шурави перед новыми сражениями, но воздержался, сказав:

- Предъявите ваши условия.

- Начиная с этого часа до завершения переговоров и подписания протокола о мире, с обеих сторон прекратить ведение наступательных действий.

- Это значит, прекращение огня обеими сторонами. Таково одно из ваших требований? – желая уточнить, спросил Масъуд.

- Да, вы меня правильно поняли. – подтвердил А. Ткачев.

- Я с вами согласен, если не будет вероломства. – сказал Масъуд. – Ради мира я жизнь свою не пожалею.

Первые переговоры на этом закончились. Здесь не был еще подписан ни один официальный документ. Ни на одной бумаге этот разговор не был зафиксирован. Посланник Ю.В. Андропова Анатолий Ткаченко дружески побеседовал с Масъудом, и по ущелью Панджшер Афганистана было объявлено о прекращении огня.

- Омир Сохиб, ужин готов, – сообщил хозяин дома Мухаммад.

Масъуд провел рукой по волосам: – Неси воды, вымоем руки и приступим праздновать день рождения Анатолия! Слава Оллоху, день выдался на славу!

Действительно, сегодня Масъуд был счастлив. Настолько, что никогда за всю свою жизнь не испытывал таких восторженных чувств.

Хозяин дома принес и положил на дастархан* табак**, полный мяса. Заполнивший комнату пар с запахом жареной баранины приятно ласкал обоняние.

- Жаль, что не понимаю и не умею говорить на русском, чтобы от всей души поздравить Анатолия с днем рождения и с наступлением нового года! Да так, чтобы и сердце мое тешилось этим! – сказал Масъуд, обращаясь к переводчику. – Брат Амир, передай Анатолию мои искренние, от всего сердца идущие поздравления! Вы своим визитом принесли в наши дома счастье, мир и спокойствие. Слава Оллоху, будем надеяться, что и наш народ доживет до лучших времен, заживет новой счастливой жизнью! …

… С условиями, касающимися прекращения огня, Анатолий еще раз нанес визит Масъуду. Было немало споров, разногласий. Каждый защищал свои интересы. Чтобы отстранить Масъуда от командования моджахедами Панджшера, члены советской делегации предложили ему выбрать любую должность в правительстве Бобрака Кормала. Мол, они могут устроить и это. Другой член советской делегации требовал, чтобы моджахеды сложили оружие. Но Анатолий, руководивший советской делегацией, всегда действовал здравым умом, с пониманием реальной ситуации, складывающейся к данному моменту. При этом, отвергая любые предложения, идущие вразрез интересов, как сторон, так и отдельных личностей. Да и потом, как Анатолию пойти к Масъуду с предложением сложить оружие, если Масъуд со своими моджахедами в неравном бою с шурави по сей день считается победителем, заставившим советских полководцев и командующих с поклоном прийти к нему с предложением о заключении мира?

С последних событий прошло не так уж много времени, как один из военачальников Советского Союза, претендент на должность министра обороны СССР Павел Грачев по приглашению командующего сороковой армией Советского Союза прибыл в Афганистан, чтобы прямо на месте разработать и спланировать очередное наступление советских. Из Кабула П. Грачев направился прямо в Панджшер. В этой своей поездке генерал взял с собой и Анатолия Ткаченко. Они вместе на вертолете облетели вдоль и поперек весь Панджшер, произвели съемки местности, сели возле кишлака Аъноба, где расположился советский воинский гарнизон. Здесь советский генерал встретился с местным населением. Обещал всем сказочный земной рай.

Стоя лицом к лицу со старцами, одетыми в ободранных чапанах***, выступая с речью, П. Грачев сказал, что он в состоянии дать им землю. Услышав эти слова, Анатолий еще ниже опустил голову, чтобы скрыть от всевидящих глаз седобородых горцев свое смущение. После того, как прошла минутная волна обещаний, Анатолий поднял голову, всмотрелся в лица старцев. На их нехитрых лицах нетрудно было заметить удивление: Мол, кто он и откуда объявился этот всемогущий властелин, способный разделить и дать нам нашу же землю?

* Дастархан – скатерть.

** Табак – деревянная миска для общего пользования.

*** Чапан – халат с ватной подкладкой.

Согласно своим полномочиям, Анатолий Ткаченко составлял документы, предъявлял их Масъуду. Он всячески пытался предотвратить кровопролитие. Масъуд же требовал, чтобы советский воинский гарнизон и войска Кормала срочно были выведены из Панджшера, чтобы население, покинувшее кишлаки Панджшера, вернулось в свои дома, взялось за строительство новой жизни. Советский воинский гарнизон не намерен был не то, что покидать, даже отступать с занятых позиций.

При второй и третьей встречах стороны договорились, что часть советских и афганских правительственных сил будет снята с кишлака Руха и отодвинута в кишлак Аъноба. Впредь по всему ущелью Панджшер, части южных провинций и в тех местах, где действуют моджахеды Масъуда, боевые столкновения будут прекращены. Что касается прекращения огня, таким образом, Масъуд добился того, что в течение шести месяцев моджахеды и население Панджшера были освобождены от экономической блокады, грозившей им уничтожением. И в момент подписания протокола о заключении мира свой кинжал с бронзовой рукоятью Масъуд подарил Амиру Мухаммаду Самарканди, сказав напоследок:

- Раз уж ты из Регистона Самарканда, вези этот мой подарок на родину моих предков. Это – знак моей благодарности вам с Анатолием за ваши заслуги в установлении мира на нашей земле.

За все эти двадцать лет, проведенных Масъудом на поле брани, установившийся полугодовой мир был самым спокойным и счастливым периодом его жизни.

Анатолий и Амир Мухаммади Самарканди, Довуд и Устод Мирдод были теми людьми, благодаря которым население кишлаков Панджшера зажило относительно спокойной жизнью. Этой зимой, хотя и часть советских и афганских правительственных сил осталась в кишлаке Аъноба, были прекращены и боевые действия, убийства людей. Это относительное спокойствие Масъуд расценивал как затишье перед огромной бурей, которая вмиг может поглотить все живое, поголовно сровнять с землей все бедные домишки населения кишлаков ущелья.

Из своего многолетнего горького опыта Масъуд хорошо знал, и на себе не раз испытал, что такие акции, как временное перемирие и временное прекращение боевых действий – это всего лишь очередное коварство врага, чтобы притупить бдительность моджахедов, население кишлаков. Это напоминало ему хитрость дракона, своим мощным и длиннющим телом обвившего крепкий ствол дерева и приступившего к колдовству, чтобы очаровывать, соблазнять свою жертву, прежде чем одним резким и мощным броском схватить ее. Как только человек и дракон встречаются взглядами друг с другом, человеку кажется, что все вокруг горит, и единственное спасение, это добраться до ближайшего, свободного от огня, места. Места, где все, кажется, цветет, благоухает. Околдованный этой красотой, всем своим существом человек направляется туда. И … оказывается в пасть дракона.

Масъуд прекрасно осознавал, что советское командование планирует одним мощным ударом, сразу уничтожить моджахедов. Ему, Масъуду, представлен был и шанс: За это короткое время подготовиться, как следует, чтобы отразить атаку врага. Обо всем, что творилось во вражеском стане, чем дышал этот враг, что у него в перспективе – десятки его агентов, находящихся как в воинских частях непосредственно в Афганистане, так в Душанбе и в Москве, ежедневно и ежечасно поставляли ему всю необходимую информацию.

С момента подписания протокола о временном прекращении огня не прошло и двух дней, как Ого Сохиб предупредил Масъуда, что в Кабуле, в штабе войск сороковой советской армии, уже есть готовый подписанный план очередного крупномасштабного наступления на Панджшер со всеми подробностями, и в ближайшее время Борис Громов отвезет его в Москву, в Министерство обороны СССР. Масъуд потерял покой. Как только он услышал об этом, приказал Ходжи Азмуддину и своему заместителю Абдулхаю Илохи срочно вызвать своих полевых командиров, созвать экстренное совещание. На совещании, начиная со своих военных баз, находящихся в Тирмизе, Мазори Шарифе и на перевале Соланг, до Кабула, он каждому командиру дал конкретное задание. И так с Соланга до самого севера. Сам же Масъуд направился на север Афганистана. Целью его поездки было как можно скорее, до окончания срока перемирия и прекращения огня, создать свои военные базы и в северных провинциях, чтобы быть готовым к длительной и затяжной войне с советскими войсками и афганскими правительственными силами Бобрака Кормала.

Несмотря на зимний холод, взяв с собой командиров Панджшера Хусайна Мухаммади Сайида, Солеха Мухаммада Регистони, своих заместителей, связистов, после полуденного намаза Масъуд пешком пустился в путь, поскольку дорога проходила по бездорожью перевала Ховок, и использовать лошадей было невозможно, а время поджимало. После выпавшего ночью снега день был ясный. И Масъуд подумал, что за пять часов они доберутся до Андароба. Пройдя крутые горные серпантины, они поднялись на вершину. И чем ближе приближались к перевалу, тем сильнее дул холодный ветер, глубже становился снег, все труднее становилось движение.

Перевалив за Ховок, путники поняли, что ошиблись в расчетах. Снег, бьющий в лицо от сильного ветра, мешал им и двигаться, и видеть направление движения.

- Не уходите слишком далеко друг от друга. Надо двигаться вместе! – указал своим спутникам Масъуд. Оставив за собой перевал, группа остановилась. Масъуд начал притоптывать на месте. Его спутники поняли, что он готовит место для совершения намаза и тоже остановились, чтобы немного отдохнуть, перевести дыхание. Вынужденные дождаться, пока Масъуд закончит молитву, моджахеды повернулись  к холодному ветру спиной.

Когда Масъуд закончил намаз, его спутники порядком продрогли. Но, ничем не выдав это, все двинулись дальше.

- Что, холодом пробрало? – спросил Масъуд Хусайна Мухаммада, шедшего сзади.

- Как бы там ни было, другого выхода нет. – ответил Хусаин.

- Не привык, брат, оставить намаз на потом. – пояснил Масъуд, – Это у меня сызмальства. Несмотря ни на что, при любых обстоятельствах привык вовремя совершать намаз, не упускать нужного времени.

- Омир Сохиб, мы привыкли к вашей пунктуальности. Ничего в этом плохого нет. Слава Оллоху, доберемся до нужного места.

- Не заблудиться бы. – сказал Масъуд.

- Регистони опытный в таких делах. Этой дорогой он ходил и зимой, и летом.  – попробовал обнадежить Масъуда Хусайн.

- К тому же устали. Еще три-четыре часа нам путь держать. – сказал Масъуд.

- Слава Оллоху, приближаемся. Большую часть пути прошли, осталось совсем немного. – Хусайн поддержал Масъуда.

Ближе к полуночи они дошли до мечети кишлака Андароба. Зайдя внутрь, сразу все сели вокруг сандали (камин) и начали греться. Совершив вечерний намаз, попили чай, до самого утра беседовали, читали газели Гафиза, вспомнили отрывки из «Шахнаме» Фирдавси.

Между тем Масъуд вслух зачитал бейт из газели Джалолиддина Балхи и попросил друзей обсуждать ее строчки:

Эй барг, ќувват ёфтї, то шохро бишкофтї,

Чун растї аз зиндон, бигў, то мо дар ин њабс он кунем?

О, лист, повезло тебе, ты вырос из ствола,

И подскажи, как выбраться нам из этой темницы?

- Что хотел сказать Мавлоно этим бейтом? – спросил Масъуд.

- Омир Сохиб, когда и откуда выучили эти бейты, что мы не можем найти? – удивленно спросил Солех Мухаммад.

- «Кто ищет, тот найдет» – гласит народная мудрость. Вы тоже, как и я, заведите отдельную тетрадь и записывайте туда понравившиеся вам стихи и заучивайте наизусть, – отметил Масъуд и обратился к Регистони: – Скажи, Регистони, что ты извлек из этого бейта Мавлоно?

- Если не ошибаюсь, Омир Сохиб, великий Мавлоно сказал весьма просто. Мол, эй, листва, откуда взяла силы, чтобы пробить сухую ветку? Как тебе удалось выбраться из этой темницы, чтобы и мы знали, как можно выбраться из этой тьмы? – ответил Солех Мухаммад,  на что радостно отреагировал Масъуд: – Регистони, ты очень образованный человек! Будь проклята эта война и этот хаос. Как только наступит мир, берись за науку. Что касается смысла данного бейта, то ты определил точно. Это хорошо, что ты, как и я, имеешь свою тетрадь. Твоя тетрадь даже больше моей. Запишешь там иные свои заметки, приглянувшиеся стихи, бейты.

- Надежда умирает последней, говорят, Омир Сохиб. Когда-нибудь Оллох поставит конец всем этим войнам, и, может быть, напишем что-нибудь из воспоминаний о дней сегодняшних. Эта тетрадь, Омир Сохиб, дневник моих личных воспоминаний. – сказал Регистони.

- Оллох даст, Регистони добьешься своей цели. Неслучайно ведь сказано: «Добрые помыслы – пол победы». Дай, Оллох, чтобы мы с вами тоже дожили до тех светлых дней!