Глава ХII

Шаби торику бими мављу гирдоби чунин њайил,

Куљо донанд њоли мо сабукборони соњилњо?!

Тёмная ночь боязнь волни ураганов,

Как знать наше состояние оставшимся на берегу.

В северных провинциях Афганистана жизнь людей протекала намного лучше, чем в Панджшере. Затяжная война, своими когтями обхватившая огромное пространство, начиная с окраин узбекского города Термез, охватив и афганские города Мазори Шариф, Кабул, перевал Соланг и ущелье Панджшер, еще не успела дойти до этих провинций. Война захлебнулась в Панджшере. И виной тому были моджахеды Ахмадшаха Масъуда, стеной вставшие на пути советских войск и афганских правительственных сил.

Масъуд хорошо осознавал, что заключенный с шурави шестимесячный мир о прекращении боевых действий – лишь временное затишье перед большой бурей. Единственной целью шурави было усыпить этой акцией бдительность моджахедов, заставить их поверить им, чтобы крупномасштабным, во много раз мощнее подготовленным наступлением подавить моджахедов, как своей внезапностью, так и своей мощью.

Зная об этом, Масъуд считал своим долгом поступить так, чтобы свести к минимуму потери, как среди населения кишлаков ущелья, так и среди моджахедов, как следует подготовиться к этому крупномасштабному наступлению шурави. Выходило, что, узнав об истинных целях шурави, предложивших и заключивших этот временный мир, этот период стал подготовительным не только для шурави, но и для моджахедов Ахмадшаха Масъуда.

Масъуд прибыл в Андароб, чтобы поговорить, обсудить складывающуюся ситуацию с населением, старейшинами кишлаков, руководителями отрядов моджахедов близлежащих кишлаков, чтобы в случае опасности своевременно эвакуировать население в безопасные места.

По поступившим сведениям, во всех населенных пунктах, куда прибывал Масъуд, его принимали не как какого-то разбойника с большой дороги или басмача, а признавали в нем своего полководца и защитника населения кишлаков ущелья Панджшер и всего Афганистана.

Этот общепризнанный полководец не имел еще ни звания, ни своих апартаментов, ни даже служебной машины. Перевалив пешком перевал Ховок, да еще зимой, за пять часов преодолев однодневный путь, Масъуд спустился в кишлак Андароб. Единственной его целью было предупредить население близлежащих кишлаков о готовящемся наступлении шурави и предотвратить массовое уничтожение мирного населения всей округи. С этой же целью побывал Масъуд и в Хусте, и в Хонобе, и во многих других провинциях. Встречался с людьми, собирал добровольцев-моджахедов, создавал боевые группы, проводил совещания, организовывал Советы, объединял, призывал население быть готовыми выступить в защиту своего дома, кишлака, своих семей. Словом, быть готовыми к предстоящему крупномасштабному наступлению шурави. И все время поддерживал связь со своими командирами, разбросанными по всему южному направлению. Давал инструкции, планировал очередные мероприятия. И так каждый день, каждый час неумолимо приближали его к той дате, за которой начиналась черная полоса войны и смерти.

Фронт его деятельности расширялся с каждой неделей. И теперь посредством связистов в зону его охвата входили и Пакистан, и Бельгия, и Индия, и другие страны. Отовсюду доставляли оружие, боеприпасы, чтобы он был готовым оказать шурави достойное сопротивление. Теперь Масъуд не был в блокаде, мог свободно разворачиваться и действовать. И он действовал. Ежедневно десятки журналистов со всех концов света писали, говорили, показывали свои репортажи, посвященные деятельности моджахедов под командованием полководца Масъуда. На этом фоне особенно прославил Масъуда, как великого полководца, проницательного стратега и большого тактика, его последний успешный бой возле кишлаков Руха и Аъноба. О том, какой сокрушительный удар нанес Масъуд по Советской боевой машине в этом бою, сообщило по всему миру большинство известных в мире средств массовой информации.

Хотя истинные цели заключенного с шурави мира держались в строжайшем секрете, дотошные репортеры все же узнали о многих деталях этого мира и через свои СМИ донесли их до мировой общественности. Смакуя содержание этого документа, они основной акцент старались делать опять-таки на авторитет полководца Масъуда. Мол, Ахмадшах Масъуд смог своим умом и прозорливостью, избранной тактикой поставить на колени советских командующих, чтобы они вынуждены были просить у Масъуда, чтобы он согласился на заключение мира. И далеко не последнюю роль в этой акции сыграло и последнее поражение шурави. Потери, понесенные в этом бою советскими подразделениями, заставили советских командиров пересмотреть свое отношение к моджахедам, учесть и фактор Масъуда.

В то время, когда мировые средства массовой информации во всю вещали об этом поражении русских, ведущие СМИ самого Советского Союза всячески пытались замалчивать эту трагическую бойню.

Солнце подолом не закроешь, гласит восточная мудрость. Ежедневно с аэродромов Багрома и Кабула везли на родину, в Советский Союз, десятки, сотни гробов с трупами солдат и офицеров Советской армии. О трагедии Афганистана, таким образом, узнавали и в домах советских граждан. Вместо убитых солдат и офицеров военные комиссариаты на местах призывали других. И так, безостановочно, крутилось колесо военной машины Советского Союза  Таким вот образом вновь пополнялись ряды воинов-интернационалистов, несущих воинскую службу в составе так называемого Ограниченного контингента Советских войск в так называемой Демократической Республике Афганистан.

Военнослужащих отправляли в Афганистан тысячами. В надежде, что, отслужив срочную военную службу, живыми, здоровыми вернутся на родину, к себе домой. Взамен же не было и дня, чтобы тот или иной солдатский дом не пронзил резкий материнский крик, возвещавший о гибели сына: «Сообщаем Вам, что Ваш сын, … выполняя задание командования, геройски погиб. Командир батальона (полка, дивизии) ….»

… Масъуду доложили, что советские вертолеты и самолеты совершили налет на Панджшер и бомбили Фарза и Истолиф. Истолиф находится в окружении. В этом бою был ранен Солех Мухаммад. Кровь ударила Масъуду в висок. Это было первое после подписания протокола о прекращении огня наступление советских войск: Шурави не сдержали-таки своего слова.

Из этого сообщения Масъуд понял, что шурави узнали о его планах и намерениях, о его поездке в северные провинции страны и предприняли свои шаги. «Теперь они не оставят меня в покое» – из всего этого сделал свой вывод и Масъуд.

Он сразу же пустился в обратный путь. Через день, перевалив гору, он был уже на месте прошедшего боя. Кругом были одни сожженные дома мирных граждан, да разбросанные многочисленные тела убитых. И это было впервые за пределами Панджшера.

Той же ночью Масъуд послал в окрестные селения людей, собрал моджахедов и перед рассветом ударил по базам советских войск, прорвал кольцо окружения, освободил моджахедов, находившихся в западне.

После боя Масъуд первым же делом призвал население всех кишлаков перебраться в Панджшер. Там было относительно безопаснее. Опасаясь очередного наступления шурави, население кишлаков покинуло свои жилища.

С рассветом Масъуд со своими моджахедами был уже на склоне горы. Он был уже недоступен советским войскам, спешившим на помощь своим подразделениям. Очередной бой длился трое суток. Шурави понесли большие потери и вынуждены были покинуть этот кишлак. Созданное за пределами Панджшера первое боевое укрепление сослужило-таки свою службу.

Масъуд знал, что шурави подписали протокол о ненападении на Панджшер, и если захотят, могут напасть на любой другой населенный пункт. Они готовы преследовать Масъуда аж до самой могилы.

Польза от создания своих боевых укреплений заключалась еще и в том, что мирное население могло укрыться здесь от бомбежек и обстрелов. Впредь, при очередной атаке и затяжных боев, Масъуд может перевести бой из Панджшера на другие свои участки, о существовании которых шурави еще не знали. В каждом бою Масъуд умело пользовался партизанской тактикой ведения боя, которая по максимуму обеспечивала ему успех. От неожиданных ударов Масъуда шурави всегда несли большие потери.

Со времени последнего боя на севере страны не прошло много времени. Гуломсахи через связистов разыскал Масъуда и сообщил, что командование шурави в гневе от его очередной вылазки, и что они ищут его, чтобы договориться об условиях заключения мира и подписания протокола о прекращении огня.

«Интересно, – подумал Масъуд. – еще не успел закончиться шестимесячный срок заключенного мира, а они трезвонят уже о заключении другого мира. Что же на этот раз кроется за их выходкой? В любом случае, я еще не успел своевременно подготовиться к предстоящим сражениям.

Если уж шурави признали меня как командующего вооруженными силами, то мне на данном этапе важно, чтобы максимально использовать этот фактор. Кому нужен мир и спокойствие? Убедившись, что большинство населения Афганистана на моей стороне и слушаются меня, шурави вынуждены были считаться со мной. Мне же на данном этапе это необходимо: Надо идти на переговоры, знакомиться с их условиями и пожеланиями, соглашаться и подписывать документы, чтобы тянуть время, успеть закончить все начатое в северных провинциях, быть готовым к проискам врага.

Я же для шурави теперь не какой-то там басмач.

О, Оллох, благослови! Враг, который еще вчера считал меня босоногим басмачом, сегодня нуждается в моей благосклонности к себе»

Вопреки требованиям советского командования, Масъуд сразу не пошел на переговоры. Лишь за неделю до завершения первого срока заключения мира и прекращения боевых действий, закончив все свои дела в северных провинциях, он отправился в Панджшер. Прибыв туда, Масъуд узнал, что на этот раз в делегацию шурави вошли совершенно другие, незнакомые ему люди.

Андропов умер, или его убили. Вместо него на коммунистический трон сел Горбачев. В составе делегации шурави теперь не было Анатолия и Амира Мухаммади Самарканди. Именно при них и при их содействии и участии Масъуд заключил мир с шурави. Вместо них переговоры с Масъудом желают вести неизвестные ему лица. Он назначил дату ведения переговоров. Наступил тот час, и делегация из пяти человек прибыла к нему. После соответствующей процедуры приветствия и рукопожатий глава делегации шурави, полковник Юрий Андреев представил Масъуду каждого из членов советской делегации и объяснил собравшимся цель визита нынешней советской делегации:

- Прежняя делегация заключила с вами договор преступным путем! – жестким тоном отметил Андреев.

- Значит, вы не согласны с условиями прежнего договора? – спросил Масъуд.

- Нет! Мы категорически против! – в том же жестком тоне продолжил Юрий Андреев. – Вы проводите операции на перевале Соланг, и мы не можем перевезти через этот перевал свои грузы. Мы провели операцию в северных провинциях, вы переселили всех в Панджшер. Вы здесь заключили с нами мир, а в Андаробе занялись строительством боевых укреплений.

От этих слов Масъуду стало не по себе. Сколько бы он ни обладал выдержкой и самообладанием, на этот раз промолчать не смог:

- Афганистан – наша родина! Что хотим, то и будем делать! Какое до этого ваше дело? Что вы потеряли на этой земле? Кто вас сюда звал?

- Новое правительство Афганистана попросило советское руководство о помощи и поддержке. И мы, как воины-интернационалисты, прибыли сюда.

- Ваш интернационализм – это одно за другим очередные ваши нападения на кишлаки, убийства людей? Мы подписали протокол о прекращении боевых действий, заключили мир, а вы, вопреки требованиям этого документа, подвергаете бомбежке северные провинции страны. А мне беженцев из этих кишлаков, как вы, убивать прикажете что ли? То, что они в Панджшере находят себе убежище – это разве преступление?

Раз уж вас приглашало правительство Кормала, то зачем не с ним самим ведете переговоры о мире, а со мной? Я не нуждаюсь в вашем мире!

Слова Масъуда, видимо, заглушили былую прыть Андреева, что он промолчал. Выдержав небольшую паузу, Масъуд продолжил:

- Разве человек, который идет на переговоры, имеет моральное право позволить себе обращаться с собеседником грубо и бестактно?

В ответ Андреев положил перед Масъудом какой-то документ, сказав:

- Свои условия мы изложили на этом листе бумаги. В случае их несоблюдения, мы будем вынуждены заявить о своей готовности к возобновлению боевых действий.

Мельком взглянув на бумагу, Масъуд напомнил:

- Неужели вы забыли, что, заключив с нами мир, вы тем самым спасли жизни тысячи своих же солдат и офицеров? Это и есть ваша благодарность? Спрашивается, за какие-такие ваши заслуги? Вы нас пригласили на мирные переговоры, или мы вас? Все ваши предложения я вынесу на суд моих соратников. Скажу лишь одно. Таких, как вы, мировых вершителей судеб людских, видел немало! К войне мы готовы в любой час! Пожалуйста, хотите воевать, будем воевать!

Больше не сказав ни слова, Масъуд встал, вышел. Лист бумаги с изложенными советской делегацией условиями, остался лежать на полу. Советская делегация села в БТР и направилась в сторону кишлака Аъноба, где располагался их военный гарнизон.

Масъуд направился в сторону своего дома, хотя знал, что там сейчас никого нет. За все то время, пока находился на севере страны, Масъуд не знал, в каком состоянии находится его жилище. Сердцем чувствовал, что где бы он ни был, как бы он долго не отсутствовал, этот дом все время притягивал его к себе. И ему достаточно было присесть у крыльца, руками пощупать его стены, калитку, понюхать его запах, чтобы вспомнить своих родителей, бабушку, свое детство, юность и тем самым облегчить себе душу, очистить ее от какой-то тяжелой ноши, снять с плеч груз усталости, накопившейся за все это время.

Этими мыслями он и направился в сторону своего родного Джангалака. Журчание воды в реке Панджшер действовало на него успокаивающе. Вспомнилось ему беззаботное детство и, казалось, на время он забыл всю тревогу сегодняшних дней. И ему ни с того ни с сего вдруг захотелось, как в былые детские и юношеские годы, скинуть с себя одежду. И там, за поворотом, где река, сбавив свой темп, на время успокаивала свой бурный нрав, окунуться в холодную воду, смыть с себя всю прилипшую за все годы душевную грязь. …

«Купаться – теперь удел детей и юношей. – подумав, Масъуд тут же хотел забыть свою минутную слабость. Оглядываясь по сторонам, будто кто-то в это время мог наблюдать за ним со стороны, отбросил и саму идею, тем самым и успокоил себя. – Всему свое время. И он, пожалуй, не молод, чтобы позволить себе такое».

Сняв обувь, он пошел по песчаному берегу, омываемому наплывом воды, вспоминая, как в былые детские годы, вместе с друзьями бегали, играли здесь. Масъуд шел к себе, в свой родительский дом.            …

«

Родительский дом – начало начал,

Ты в жизни моей – надежный причал! …

Несколько минут спустя он был уже дома. Ступив во двор, подошел к тутовнику, когда-то посаженному отцом. Провел рукой по его шершавому стволу и окунулся в мир своих воспоминаний. «Да, крепок еще ствол отцовского дерева!..» – подумал он. Посидев там немного, он спустился к речушке Чашмаи Бедак. Умылся ее холодной водой, сел у речки, окунул ноги по щиколотку в воду, оглянулся назад. Дверь его дома была открыта, в доме никого не было. …

Азмуддин, пресс-атташе Масъуда, сопровождавший его в этой встрече, после того, как Масъуд и советская делегация покинули помещение, взял тот лист бумаги с выдвинутыми шурави условиями, чтобы ознакомиться с ними. Сейчас он подошел к Масъуду. Увидев его, Масъуд спросил:

- Прочитал то, что написали властители мира?

- Да, прочитал, Омир Сохиб. – ответил Азмуддин.

- И что же требуют?

- Прекратить на севере строительство боевых укреплений. По всему Афганистану не оказывать противодействия советским вооруженным силам. Хотят знать, сколько у нас оружия, моджахедов. Не ввозить в Панджшер цемента. И так далее.

Из всего этого Масъуд вывел, что делегация шурави прибыла сюда не затем, чтобы заключить с моджахедами мир, а пришла, чтобы заявить о своей готовности начать боевые действия. Подумав немного, Масъуд сказал Азмуддину:

- Передай всем командирам Панджшера, юга и севера, чтобы готовились к боевым действиям. Попроси местное население, чтобы поскорее управились со сбором урожаев. Если шурави изъявят желание возобновить переговоры, я постараюсь оттянуть на время сроки проведения переговоров, чтобы успели подготовиться к оборонительным действиям.

Прогнозы Масъуда подтвердились. Советская делегация вновь призвала Масъуда садиться за стол переговоров.

На этот раз Масъуд встретил членов делегации шурави вооруженным, в своем военном мундире, следуя образному выражению: «Каков привет, таков и ответ». Масъуд даже не счел нужным и поздороваться с ними. Остановились в нескольких шагах друг от друга. Не забывая, как при первой встрече член советской делегации протянул лист с выдвинутыми условиями, Масъуд тоже протянул главе советской делегации свой лист с выведенным на нем крестом: «Это наш ответ вам на ваши требования!»

Когда переводчик прочитал и перевел каждое предложение в отдельности, члены советской делегации побледнели. Масъуд, в свою очередь, выдвигал советской делегации свои условия. В частности, он требовал назвать, какова численность советских солдат и офицеров, боевой техники и авиации в Афганистане.

У одного из членов советской делегации в очках, судя по внешнему виду, весьма солидного, не выдержали нервы:

- Вы за кого нас принимаете? Кто вам дал право оскорблять нас? Подождите, мы еще вам покажем!

Масъуд тоже не смог вынести такого к себе обращения. Не в силах сдержать свой гнев, он скомкал в руке бумагу со своими требованиями и швырнул ее тому в лицо:

- Пока этот невоспитанный не покинет это помещение, я не буду вести с вами никаких переговоров.

Члены советской делегации удивленно переглянулись. Видя неловкость положения, председательствующий советской делегации умоляющим тоном вставил:

- Но ведь этот человек – основное лицо в нашей делегации. Никак невозможно, чтобы он покинул помещение.

Масъуд был непоколебим:

- В таком случае я с вами не буду вести переговоры.

Недовольные, переглядываясь друг с другом, все вышли из дома. Несколько минут спустя, хозяин дома Джонмухаммад подошел к Масъуду. Видно было, что представитель советской делегации попросил его быть неким посредником.

- Джонмухаммад, не суй нос, куда не надо! – сердито отрезал Масъуд.

Видя решительность и категоричность Масъуда, незваные гости оставили своего коллегу во дворе, и сами вчетвером вновь вошли в дом.

После долгих продолжительных споров и взаимных уступок друг другу, стороны поставили-таки свои подписи под документом. Это означало, что еще шесть месяцев они будут жить в мире, без возобновления боевых действий.

Вместе с тем, Масъуд был убежден, что и после заключения мира шурави вероломно будут нарушать условия договора. Ибо к этому их вынуждало новоиспеченное правительство Афганистана, то и дело просящее наносить удары по тем или иным районам и провинциям страны. Но, как бы там ни было, пока эти шесть месяцев мира без войны были нужны Масъуду как воздух. И не воспользоваться этим временным перемирием он не мог.

Утром следующего дня он вновь отправился в северные провинции страны, в Нуристон, Бадахшон, Тахор и Баглон, чтобы завершить там строительство своих боевых укреплений, быть среди населения.

Признав Масъуда командующим вооруженными силами, и ни с кем другим, а именно с ним ведя переговоры о заключении мира, советское командование подлило масло в огонь его вражды с другими командирами моджахедов, действовавших в Афганистане. И чем выше возвышался в стране авторитет Масъуда, тем ярче становилось пламя вражды его врагов.

Теперь по всему Афганистану перестали звучать на устах людей не то, что имена тысячи и тысячи отдельных командиров полевых группировок моджахедов, блуждавших по городам и селам, но и стерлись имена таких видных командиров со стажем, как Гулбиддина Хикматёра, Наджиба и подобных им. Войной забитый народ теперь связывал свои надежды на мир и спокойствие только с именем Ахмадшаха Масъуда. В нем народ видел своего спасителя, сумевшего стать стеной перед советской боевой машиной. Большинство афганцев уже знали, что именно перед ним преклонило колено советское командование и предложило пойти на мировую.

Это все не могло не задевать честолюбивых намерений Хикматёра и Наджиба. Не бездействовали и они. Логика их действий соответствовала известной фразе: «Для достижения цели все средства хороши» И задумали они предпринять шаг, отнюдь неблагородный, не красящий настоящего мужчину – задумали покушаться на жизнь Масъуда.

Хикматер действовал в Пакистане, а Наджиб руководил службой безопасности Афганистана. Эти два врага Масъуда, противоборствующие с ним еще со времен своей молодости, видели, как Масъуд своим умом и проницательностью смог победить советскую боевую машину, и теперь его невозможно было победить, сломить войной. Единственным способом расправы с ним враги считали террор. Убрав со своего пути Масъуда, они надеялись, что уже смогут реально претендовать на то, чтобы прославиться в Афганистане. Масъуд же прекрасно понимал, что наряду с верными друзьями у него и множество врагов. Не случайно всякий раз он вспоминал и эти стихотворные строчки, принадлежащие перу великого поэта:

Њар љо, ки њабибест, ба пањлуш раќибест.

Дар рўи љањон як гули бе хор набошад.

Там где любимой – там есть завистник,

Нет вэтом мире без колючи цветник.

- О, Оллох, да будет проклята война! Из-за нее нет покоя на земле! – не раз подчеркивал в беседах Масъуд. – Не помню дня, чтобы спокойно отдыхал дома, не думая о войне. Что за жизнь такая, никак не пойму.

Люди в других странах живут спокойной беззаботной жизнью, с уверенностью смотрят на день грядущий, а мы, кроме, как искать пути спасения своей жизни, ни о чем другом больше не думаем, ничего, кроме четырех стен, полуголодных и босоногих жены и детей, не имеем. Мы все еще горим в огне войны. Боимся, как бы с минуты на минуту не убили нас.

«О, Оллох, за какие-такие богатства воинствующие стороны вовлекают нас в свои  кровавые разборки? В чем провинился этот народ, что ты таким вот образом наказываешь нас, о, Всемогущий? Сколько будет продолжаться все это?» – про себя роптал Масъуд. Поглощенный этими думами, прошел к верхней части двора, по каменной тропинке поднялся чуть выше, подошел к яблоне, два года назад посаженной покойным отцом, сел под ней. Осматривая дерево, заметил, что деревце за эти годы заметно окрепло, но, судя по сухости почвы, понял, что долгое время никто его не поливал. Масъуд направился к речушке, очистил ее от камушек, и живительная влага направилась к дереву. Образовавшуюся ямку вокруг деревца быстро залило водой.

«Оллох даст, весной яблоня зацветет! – подумал Масъуд. – Из-за этой войны вовсе забыл об уходе за деревьями в отцовском саду. Где война, там льется не только людская кровь, погибают и деревья. Таков уж закон жизни».

Масъуд встал, направил взор выше, вдоль ущелья, откуда текла вода родника Чашмаи Бедак, и вспомнил, что когда-то отец хотел обустроить этот сад, да жизнь не смилостивилась с ним: Он погиб в автомобильной катастрофе, в Пакистане.

«Если Оллох смилостивится надо мной, и останусь жив, весной обязательно обустрою сад. Но вот избавимся ли от войны? Вот в чем заключается вопрос. Всю жизнь собираюсь отремонтировать свой дом, да все некогда. Война разрушила все мои планы. Даже на похороны матери не смог прийти. Находился в Пешаваре Пакистана и не узнал о ее смерти. Слава Оллоху, могила матери находится на кладбище в Панджшере, и есть возможность проведать ее. Слава Оллоху, хоть этим могу тешить себя, – Масъуд присел на камень и вновь погрузился в свои думы: – Жили в Кабуле, в квартале Кортаи Парвон, и учился в политехническом институте. Как все учащиеся школы увлекся политикой  и помнил, как однажды дома по радио передали выступление Мухаммада Довуда. Он сообщил о кудете (революция) и приходе к власти коммунистов. Это известие опечалило отца:

- Афганистан поглощен коммунистами и Россией!»

С детства воспитанный в духе ислама, как большинство населения Афганистана ненавидящий коммунистов и русских, Масъуд решился на борьбу с коммунистическим режимом Мухаммада Довуда. В институте вместе с друзьями вступил в общество оппозиции Мухаммада Довуда. Общество это призвало всех своих сторонников к вооруженной борьбе с Довудом. В институте Масъуд подружился с еще одним ярым исламистом Хабибуррахмоном.

«Каким все-таки настоящим мусульманином был этот Хабибуррахмон! – вспоминая его, с восхищением заметил для себя Масъуд. – Их группу разоблачило правительство Афганистана. Большинство из них были упрятаны в тюрьму, казнены. В том числе был казнен и Хабибуррахмон».

Смерть Хабибуррахмона серьезно всколыхнула Масъуда и сыграла свою роль в дальнейшей политической борьбе против Довуда и его коммунистического режима.

«Да, именно сложившаяся тогда общественно-политическая жизнь в стране, борьба противоборствующих политических сил и вынудила меня взять в руки оружие и встать на борьбу с режимом Довуда. И так, вот уже двадцать лет, как с оружием в руках скитаюсь по горным тропам. Кроме, как сплошные муки, ничего другого не приходилось пережить.

Столько лет воевал с Довудом, пока шурави не посадили на трон Кормала. А Кормал привел на землю Афганистана другую чуму – военных Советского Союза. С тропы войны с Довудом перешел на тропу войны с режимом Кормала и шурави.

Когда убили Хабибуррахмона, покинул Афганистан, прибыл в Пакистан и оказался в числе тех, кто проходил курсы подготовки диверсантов и террористов в военных лагерях и учебных центрах. В этих центрах тысячами готовили убийц и палачей собственного афганского народа и отправляли обратно в Афганистан, чтобы убивали себе подобных. Центры эти функционируют до сих пор, и до сих пор сотни и тысячи молодых афганцев обучаются здесь, чтобы вернуться вновь в Афганистан и убивать своих же братьев, все больше превращая страну в руины. И, как мне кажется, это будет продолжаться веками».

Масъуд вспомнил, что именно в Пакистане Хикматёр посадил в тюрьму и убил его близкого друга Джонмухаммада. Он хотел, было то же самое сделать и с Масъудом, но то ли случайно, то ли благодаря своему упорству, Масъуд смог вовремя уйти от расправы, унося с собой и неистребимую ненависть к Хикматёру. Вражда между Масъудом и Хикматёром и преследование Масъуда Хикматёром начались именно в ту пору. И эта вражда продолжается уже двадцать лет. В течение этих лет Хикматер ни на минуту не забывал и не переставал искать возможности физического устранения Масъуда. Масъуд перелистывал страницы своей памяти. И, может быть, делал он это потому, что сегодня переговоры с русскими прошли весьма удачно для него»

Кто способен разобраться в дебрях человеческой натуры? Увидев свой дом пустым, Масъудом вновь охватило какое-то чувство грусти.

«После гибели Джонмухаммада вновь прибыл в Панджшер, чтобы продолжить борьбу, – вспоминал Масъуд. – На этот раз с оружием, которым снабдили меня пакистанцы и направили на борьбу со своим народом. Тогда мной управлял Пакистан. Что знает, чем руководствуется в своих действиях молодой двадцатилетний  человек, еще толком не разбирающийся ни в политике, ни в  делах государственного масштаба, чтобы с оружием в руках встать против правительства? Мы, сто молодых афганцев, были игрушками в руках пакистанских политиков, вооруживших и тайно направивших нас в Панджшер и Кунот, Лагмон и Пактиё, чтобы в нужный час, когда министром обороны был Мустагни, под видом военного парада вывести танки из Кабула и вновь направить на правительство и свергнуть коммунистический режим Довуда».

Под руководством Масъуда должны были захватить власть и в Панджшере. Утром того дня, без кровопролития, в течение одного часа захватили все государственные структуры ущелья Панджшер. Но в Кабуле революционеры были разоблачены, революция была предотвращена.

«Население не поддержало нас тогда и в Панджшере. Военная машина Довуда начала жестоко расправляться с революционерами, и мы вынуждены были отступить. Тогда и узнали о силе народной. Мы тогда не вели никакой работы среди населения, чтобы потом, в нужный час, положиться на него. Народ встал на сторону правительства, и многие наши революционеры были убиты. Мы вынуждены были отступить в Андароб. Народ и там не поддержал нас. Какое-то время провели в бегах. Кто куда хотел, ушел. Мы с Шеваном пришли в Поранди, и оттуда в Джангалак. Поскольку нас хотели задержать, спрятались в пещере, которая находилась на склоне горы, над кишлаком, вблизи Чашмаи Бедак.

Царство небесное садовнику Фарходу, ночью приносил нам еду и сообщал об обстановке в кишлаке. Вот и после этого краха нашей революции мы с Хикматёром не смогли пойти на мировую и на всю жизнь остались врагами друг друга. С той поры нас и втянули в кровавую бойню, и мы – соотечественники, Хикматёр, пакистанцы – всю жизнь, не зная покоя, воюем между собой и сейчас».

Натура у Масъуда была такая, что в критические минуты он размышлял с самим собой. Будучи в таком состоянии, он на сей раз вспоминал случившееся с ним еще в первые дни, когда был втянут в боевые действия. Прервав нить своих размышлений, Масъуд встал и зашел к себе в дом. Поискал, нашел там лопату со сломанным черенком и направился вверх по ручейку, чтобы направить воду в сад. Очистил дно ручей от грязи, камней, вода потекла.

Масъуд посмотрел на свои часы. Наступило время полуденного намаза. Положив лопату, тут же у ручья совершил омовение и встал совершить намаз. Хотя и проголодался, но вовсе не было желания обедать. Посмотрел вниз, в сторону своего двора, заметил там сидящих под деревьями своих телохранителей. Подумал, что, возможно, и соседи заметили их прихода, и теперь они не оставят его телохранителей голодными, накормят их, чем Оллох пошлет.

Масъуд снова сел под яблоней. Сел и начал вспоминать свой первый джихад молодости.

В то время Мухаммад Довуд, следуя призыву коммунистов, встав на путь ярого атеиста, своим лозунгом признал следующее: «Да здравствуют Маркс и Ленин! Коммунисты в мире – идеалы! Мухаммад – всего-навсего старик из арабского племени Курайши! Намоз – всего-навсего гимнастика!» Услышав это или по радио, или из уст людей, Масъуда охватывала какая-то злость, гнев переполнял его сердце. С малых лет воспитанный на исламских ценностях, он не мог признать идеологию Довуда, государственного и общественного устройства, которым он руководил.

Люди, окружившие его, все были вооружены. В своей борьбе они руководствовались принципом: «Что ты за мужчина, если живешь в этой стране и не вооружен, чтобы защитить и отстоять святость единого Оллоха и его пророка Мухаммада?» Джихад, защита чести, достоинства своей семьи, своей Отчизны – святые для этого народа понятия.

В то время Масъуду едва перевалило за двадцатипятилетний рубеж своей жизни, и большую часть этого периода он целиком посвятил джихаду, обучению тактике и стратегии в военных учебных центрах Пешавара Пакистана, для ведения боевых действий в Кабуле и Панджшере. Чтобы низвергнуть коммунистический режим Довуда, Масъуд вновь объявил джихад. Начал с того, что собрал вокруг себя своих панджшерских друзей-единомышленников. Рядом с ним на этот раз был и его родной брат Ахмад Зиё.

В начале группа из тридцати вооруженных молодых моджахедов ранним утром заняла здания государственных учреждений, функционировавших в Панджшере, направилась в сторону перевала Соланг, вскоре захватила и перекрыла тем самым основную артерию страны, по которой везли и снабжали страну продовольствием, другими необходимыми материалами. Здесь между правительственными силами и моджахедами Масъуда завязалась перестрелка, молва о которой вскоре разошлась по всей стране. Но, поскольку смысл этой перестрелки не был доведен до населения как защита священной религии ислама и борьбы против коммунистического режима, Масъуд не смог величить свои ряды.

Шаг за шагом группировки Масъуда были сломлены  правительственными войсками Довуда. В одном из таких боев сам Масъуд был ранен в правую ногу, большая часть его моджахедов была уничтожена, сам Масъуд отступил в Панджшер.

Основной целью своей борьбы тогда Масъуд считал защиту ислама, искоренение коммунистического режима в стране. Он был убежден, что режим этот очень скоро осквернит ислам, жизнь и быт народа.

По мнению Масъуда, умереть в бою с врагами ислама – это великая честь, и человеку, умершему за дело ислама, место в раю уготовано. Окрыленный этой идеей, Масъуд вновь задумал собрать вокруг себя своих единомышленников. Призывом на этот раз стала фраза: «Кто готов ради Ислама жертвовать своей жизнью, становись в наши ряды! Все на джихад!» На этот раз девиз этот возымел действие среди населения. В ответ на этот призыв день за днем число его сторонников стало увеличиваться. И Масъуд приступил к занятиям по обучению моджахедов тактике и стратегии ведения боя в горных условиях.

Он разделил свое войско на три группы. Каждую из групп обучал специфике ведения партизанской войны. После того, как эта часть подготовки была завершена, группы были разбиты на отряды, по тридцать и сто человек в каждом. Теперь они стали обучаться тактике и стратегии ведения боя в разных боевых условиях. И в любых условиях ценности ислама, соблюдение требований всех столпов ислама, как некий ориентир, своеобразный маяк, стояли во главу угла.

Завершив подготовку, обученное войско Масъуда вновь объявило джихад правительству Довуда. И в самый разгар боя с правительственными войсками, когда в Афганистан вошла сороковая армия Советского Союза, Мухаммад Довуд был убран с политической арены.

Операция по ликвидации Мухаммада Довуда прошла по специфическому сценарию. В тот день и час, когда в Афганистан вошла советская армия, Мухаммад Довуд и все члены его семьи были умерщвлены, правительство его было свергнуто. Вместо него на царский трон советское руководство посадило Бобрака Кормала. Объявив эту акцию, как победу новой революции, Бобрак Кормал приступил к созданию нового правительства. Означало же это то, что режим тот же старый, только в другом обличии. Войска Советского Союза были призваны защищать завоевания этой самой революции. На самом же деле, кроме, как захватить территорию Афганистана, создать здесь свои военные базы, разместить здесь свои войска, других целей у Советского Союза не было.

Как только Советские войска были введены в Афганистан, американские политики поняли свой провал. И теперь им предстояло заново пересмотреть свою политику, свой маневр в Афганистане, чтобы повернуть ход развития событий в свою пользу.

Невооруженным глазом видно было, что Советский Союз перехитрил-таки американцев, оставив их с носом.

Сколько история человечества помнит, у казны государства находится только один хозяин. Второго не было и в помине. Но сейчас на роль главного мирового судьи, вершителя судеб людских претендуют двое – Советский Союз и Америка. В случае с Афганистаном Америка поняла, что на этот раз она побеждена мощной политической машиной Советского Союза.

Сидя в тени отцовской яблони, Масъуд листал про себя эти правдивые страницы недавней истории Афганистана. Ему от этого стало как-то не по себе. Действительно, жизнь людей напоминала сейчас положение того утопающего, кто сам знает насколько тяжело его положение, на берегу же об этом никто пока не знает. Откуда знать мировому сообществу о настоящем положении Афганистана, афганского народа, о том, какие еще трудности ждут их впереди?

Масъуду вспомнилось, как враги расправились с Мухаммад Довудом, и ему стало жалко своего земляка-афганца. Хотя Мухаммад Довуд был и его врагом, но Масъуд никак не мог одобрить то подлое убийство, какое учинили советские спецслужбы шаху, его семье и придворным служащим. Если же судить по большому счету, в свое время и Мухаммад Довуд сам, точно таким же образом, расправился и со своим предшественником Нурмухаммадом Тараки. Кровь Тараки была на его совести. Как говорится, что посеял, то и пожнешь.

По сведениям, которыми располагал Масъуд, Довуда, получившего образование в Америке, давно, как паук, окутало своей паутиной Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки, и всеми возможными путями оказало содействие, чтобы именно он сел на царский трон. В свою очередь, не остался в долгу и Комитет государственной безопасности СССР, его кровью отомстивший ему за кровь Тараки.

Масъуд вспомнил, как некогда по радио Би-Би-Си  передавали сообщение о гибели Довуда. На всю жизнь запомнился ему и рассказ русского врача Власова.

«Это и было злой участью Довуда. – размышляя, про себя отметил Масъуд. – А как он мечтал поймать меня живым и здоровым, передать Наджибу и убить под жестокими пытками. Но сам же и стал первой добычей шурави».

Теперь Кормал намерен построить в Афганистане коммунизм. Наджиб же является его помощником и руководителем Службы безопасности Афганистана, своеобразной машиной убийств.

«Если Оллох не даст мне умереть, на всех вас найду управу, строители коммунизма. – мыслью вслух отметил Масъуд. – О, Оллох, помоги мне!» Масъуд встал.

Взяв лопату со сломанным черенком, он осмотрел грядки, по которым вода текла к деревьям. Успокоившись немного, он направился в сторону своего дома. Зайдя во двор, заметил, что его телохранители сидят дома и пьют чай. Увидев Масъуда, все встали.

- Сидите, не вставайте! Не проголодались? – Обращаясь к ним, спросил Масъуд.

- Соседка ваша, тетя Шахрбону принесла далду и чайник чая. Наелись досыта. Вам тоже оставили, Омир Сохиб. – обращаясь к Масъуду, сказал Хусайнхон.

- Спасибо вам. Задумавшись о чем-то, иногда и забываю, что проголодался. Увидев вас, вспомнил, что и сам еще ничего не ел. Да так проголодался, что словами не передать. Давайте-ка, я тоже поем далду тети Шахрбону.

- Хаётхон, неси кувшин с далдой. Нальем и Омиру Сохибу. – распорядился Хусайнхон, и сам вышел, чтобы помыть ложку.

Хаётхон налил из кувшина далду в табак и поставил перед Масъудом, усевшемуся за дастарханом, рядом со своими телохранителями. Пар, доносивший приятный запах блюда, ласкал аппетит.

- Омир Сохиб, извините, что лепешки мало осталось. – чувствуя себя как-то неловко, сказал Хаётхон и положил на дастархан небольшой кусочек лепешки, завернутый в платочек.

- И на том спасибо! – сказал Масъуд. – Продолжение угощения ждет нас у Регистони. С того времени, как получил ранение, ни разу не проведал его. Оллох даст, прямо сейчас и пойдем к нему. Брат Хусайнхон, пожалуйста, почини черенок лопаты, чтобы можно было в саду поработать. Потом, как-нибудь обязательно отблагодарю!

- Сделаю, Омир Сохиб. Пока вы будете у Регистони, я найду хороший черенок и починю. А то, что касается вашего услужения, так, можете считать, что мы с вами уже в расчете. Когда-то вы принесли две лопаты, одну отдали мне, а другую взяли себе. Так вот, взамен на это я и отработаю вам за подаренную вами лопату. – ответил Хусайнхон.

- Забыл. – проведя рукой по голове, сказал Масъуд. – Только сейчас вспомнил, что, работая в саду, забыл пикуль* под яблоней. Отчего такой рассеянный, сам не пойму. Иногда бывало, и пистолет свой забывал. Исключение составляет только книга «Избранное. Гафиз» да и то потому, что она всегда у меня в кармане. Хусайнхон, брат, иди, принеси-ка мой пикуль.

Обмакнув кусок лепешки в далду, Масъуд начал аппетитно есть.

- Дорогой брат, иди, пожалуйста, неси в кружке родниковой воды. Видно, и жажда стала докучать. Уж никак не забыть мне вкус воды родника Чашмаи Бедак. – обращаясь к Хаётхону, сказал Масъуд.

*Пикуль – шапка, головной убор.

Дом Солеха Мухаммада находился чуть ниже и дальше от дома Масъуда, на берегу реки. И от этого больше, чем другие пострадал от бомбежек. Веранда, сверху накрытая старой циновкой, едва держалась на двух наскоро приделанных бревнах. Раненый Солех полулежал в тени этой циновки, когда к нему подошел Масъуд со своими телохранителями. Он хотел, было встать навстречу своим гостям, но Масъуд остановил его:

- Не надо, дорогой Солех! Не беспокойся, брат! Мы знаем, какой ты человек! Оллох даст, еще будет время, чтобы ты смог проявить к нам свое уважение! Лучше скажи, как твое самочувствие-то? Рана как, заживает? Лекарств хватает? Каково семье, детям твоим?

- Слава Оллоху, Омир Сохиб, все хорошо! Но так не годится. Вы мне не дали встать, а вам самим тогда некуда будет садиться. Неудобно, чтобы вы стояли. Лучше уж давайте, я распоряжусь, чтобы нам дома приготовили место. Там и посидим, поговорим.

- Ладно, давай. Мы, брат, никуда не торопимся!

При помощи Хусайнхона Солех встал, хромая, направился в дом. Вскоре вынес оттуда коврик, курпачи и подушки. Расстелил. Масъуд сел рядом с Солехом.

Брызги воды доходили и до веранды, отчего и воздух становился здесь более прохладным.

- Ах, какое же хорошее место выбрал себе, Солехджон! – отметил Масъуд.- Как раз о таких вот местах и писал, наверное, Гафиз в своей газели. Смотри, какая здесь красота-то! Посидевший здесь хоть раз, потом долго будет вспоминать про это место.

Это все хорошо. Извини, что в суете дел, давно не проведали тебя. Самочувствие твое, как я вижу, хорошее. Наверное, день ото дня тебе становится все лучше. В последние дни чем был занят-то?

- Чтобы не хандрил, завел дружбу с книгами, бумагой и ручкой. Сколько знания позволяют, занимаюсь чтением книг, упражняюсь в написании своих воспоминаний.

- Ты, брат, молодец! – обрадованный этим, воскликнул Масъуд. – Это очень даже хорошее занятие. Читать и писать – во сто крат лучше, чем стрелять из оружия.

Будь проклята эта война! Вот через четыре месяца скитаний вернулся в родительский дом и обнаружил, что здесь совсем тихо и пусто, словно, на кладбище, будто никто и не жил здесь. Как дом опустел, так и сад стал засыхать. Что поделаешь, из-за проклятой войны, руки никак не доходят и до других дел. Ничего, оставим эти грустные воспоминания. Я к тебе с радостной вестью пожаловал, чтобы рана твоя быстрее заживала. Мир мы продлили еще на шесть месяцев. Хорошо, если все так и будет. Но боюсь, шурави вновь готовятся к внезапному нападению. А мир их – это своеобразный тактический ход, скорее всего, очередная их уловка. Чтобы нашу бдительность усыпить.

Да, впрочем, Солех дорогой, что мы все о грустном толкуем-то? Надоело все. Давай уж, стихи нам почитай. Соскучился по ним, отдохнем чуток.

Солех не успел начать, как скрипнула калитка и во двор вошли доктор Абдулло и Масъуд Халили. Увидев давних знакомых друзей, они с распростертыми объятиями пошли навстречу Масъуду, Солеху, Мухаммаду. Хусайн и Хаётхон принесли и расстелили другой палас. На этом Солех и Масъуд на время забыли о чтении стихов. Накрыли дастархан и откуда-то появились лепешки чаппоти и в двух мисках творог.

Доктор Абдулло и Масъуд Халили раскрыли свой целлофановый пакет и достали оттуда зажаренную тушу индейки. Беседа старых друзей продолжалась, и вновь все вернулись к теме чтения стихов.

- Там, где доктор Халили, нам уже сказать нечего! – воздержавшись от чтения стихов, проведя рукой по своим блестящим черным волосам, скромно сказал доктор Абдулло, предоставив слово Масъуду Халили.

- Ладно, устод Масъуд Халили зачитает нам бейт, потом ваша очередь, доктор! – сказал Масъуд, и Халили начал читать:

Эй чашма, чаро ин њама бетоб шуди,

Ларзону саросема чу симоб шуди?

Дар мањфили оташнафасони таги хок,

Оё, чї шунидї, ки чунин об шудї?

О родник, к чему все эти бушевание,

Ты весь в дрожи и спешки как ртут,

В собрание подземельных бунтарей,

Что услышал, что так растаял ты вдруг.

- Да будет благословен поэт, сказавший так мудро и величественно! – воскликнул доктор Абдулло, возбужденный таким пафосом стихотворных строк.

- Устод, это чье творение?

- Моего покойного отца. – ответил Халили.

- Ах, какой я невнимательный, что пропустил это рубаи и не выучил его наизусть! – досадуя, отметил доктор Абдулло.

- Теперь ваша очередь, доктор. Вас послушаем! – сказал Масъуд, предоставив слово доктору Масъуду.

Холи сабзе ба рухи сабз маро кард асир,

Дом њамранги замин буд, гирифтор шудам.

Родинка пленила нас, похожая на лик,
Западня тянула нас цветом земляным.

- Вот это да! Какой же стих? Еще раз прочитай, чтобы выучил наизусть! – попросил Масъуд у доктора, и доктор Абдулло повторил начало газели.

- Ваша взяла, доктор! – сказал доктор Халили. – Такой газели до сих пор мне не доводилось услышать! Какой высокий стиль! Браво, доктор! Ради таких строк и жить стоит!  – отметил Халили, чем воодушевил и Масъуда:

- Братья вы мои! Уж сколько бы меня не восхваляли, не прославляли, увы, это все не может сослужить мне добрую службу. Ибо я такой же, как и вы, обыкновенный человек. С такими же, как и все, слабостями. Но, может быть, к моему несчастью, до сих пор неженатый, несемейный человек. И, что еще хуже, из-за боязни своей смертью сделать свою половину несчастной, считаю, что не имею права и жениться. Сами знаете, чтобы расправиться со мной, враги днем и ночью не дремлют, охотятся на меня. А я свои лучшие молодые годы провел в боях и сражениях. Не приведи Оллох, если бы я женился, и враги расправились бы или со мной, или с моей семьей. Вот и с той, пленившей меня своей родинкой на щеке, мы вынуждены пока отложить свадьбу до лучших времен. А когда наступит это время, кроме Оллоха никто, пожалуй, и не ведает.

Доктор Абдулло, своим стихом вы вселили надежду в мое сердце! Благодарю вас, брат, за вашу мудрость и чуткость!

- А теперь, Омир Сохиб, настал ваш черед ласкать наш слух! – сказал Халили. – Мы знаем ту девушку с родинкой на щеке. Призывая нас к чтению стихов, сами, пожалуйста, не оставайтесь в стороне. Мы вас слушаем, Омир Сохиб.

И Масъуд прочел:

-Эй, ашк, ту сарчашмаи маќсудам шав!

Эй, нола, пайёми рўзи бењбудам шав!

Эй, хома, асои фасли пириам бош!

Эй, шеър, ту зангулаи тобутам шав!

О слеза, стань истояником цели моей,

О рыдание, стан вестником прекрасного дня,

О перо, стан в старости моей опоры,
О проза, стан колоколом моего гроба.

- Во имя Оллоха всемогущего, рубаи был высокого слога, Омир Сохиб! – отметил Халили. – Я думал, что как обычно, прочитаешь что-нибудь из творений великого Гафиза, но нет. Это рубаи – творение нашего же современника, и весьма высокого полета. Тысяча благодарностей автору и чтецу рубаи.

Омир Сохиб, еще раз зачитайте, пожалуйста, чтобы мы выучили наизусть и получили удовлетворение.

И Масъуд зачитал вновь. Солех Мухаммад записал рубаи в свой блокнот, чтобы не забыть ненароком.

- Послушаем теперь Солеха Мухаммада? – спросил Халили, обращаясь к Регистони. И Солех Мухаммад начал:

- Назокат он ќадар дорад, ки дар ваќти хиромидан

Тавон аз пушти пояш дид наќши рўи ќолинро.

Столь очеровательно в хотбе,
Что за паходкой видны узоры ковров.

- Мы все ничто перед тобой, Регистони! – воскликнул Халили. – Откуда ты находишь эти великие строки? Подскажи, чтобы и мы прониклись пониманием содержания этих строк. А то получилось так, что сам заметил эту красавицу, а другим ее не показал. Сглазил тебя кто-то, И вот, пожалуйста, ранен в ногу! Теперь подскажи, чтобы и наши сердца были поражены стрелами этой грациозной красавицы твоей!

- Солех Мухаммад наш – ловелас большой. – сказал Масъуд. – Если вы не возражаете, пусть, еще прочитает нам какой-нибудь бейт.

- Не ловелас я, Омир Сохиб! – немного смутившись, заметил Солех Мухаммад. – Я – человек, влюбленный в жизнь. Так зачитать или нет?

- Зачитай, брат! Стихи – это бальзам на твою рану. – сказал Масъуд, и Регистони продолжил:

Дар хонае, ки васфи рухи ёр бигзарад,

Хуршед хам-хам аз паси девор бигзарад.

В доме где восхвалятся лицо любимой,

За стеной застенчиво сонце проходит.

- Ты, брат, сразил нас наповал! – смеясь, воскликнул Халили, и присутствовавшие кивком головы подтвердили это. – Что за слог?! Браво! Красота ее смутила, затмила собой аж сияние солнца! Мы преклоняем головы перед тобой, брат! Ты своими стихами, словно бальзам на сердце, нам душу согрел, а мы взамен ничем таким тебя не порадовали, чтобы хоть боль твою облегчить. Слава Оллоху, в следующий раз обязательно найдем что-нибудь величественное, чтобы и тебя порадовать!

- Я думаю, надо найти такое стихотворение, которое могло бы и ему залечить рану, и преградило бы путь войне и кровопролитию, чтобы впредь вообще не было у нас страданий! – вставил Масъуд.

- Да, человечество когда-нибудь обязательно найдет панацею от этой чумы! – сказал Халили. …