Глава XV

Њазор ќофила оњи сањар кунад шабгир,

Ки нолаам бирасонад ба дараи Панљшер.

Дар он диёр, ки борад зи осмонаш хун,

Дар он диёр, ки рўяд зи хоки он шамшер.

Дар он диёр, ки хуршед њар сањар сояд

Љабин ба хоки шањидони ќањрамони далер. …

Сколько бы не стонал ночной ветер,

Что донисет его стои до пешеоы Панжшен.

В том краю, где льётся с небо кров,

В том краю где сонцею утром коснётся.

Лбом своем могиль павщих борцов.

Лютовала зима. Был канун нового года по христианскому летоисчислению. В этом горном крае никто и не помышлял отметить эту дату, ибо абсолютное большинство населения исповедовало ислам. А по мусульманскому календарю до нового года Навруз впереди еще было несколько месяцев. Только один Исломиддин вспоминал, но ни с кем не делился воспоминаниями, как отмечали новый год у него на родине. Принял ислам, стал мусульманином, вроде и наступление нового года по христианскому календарю не так уж должно его волновать. Но не мог. Душа все еще тянулась к своим истокам, в былое прошлое, когда всем Союзом, вместе с другими нациями и народностями, несмотря на разницу в вероисповедовании, ежегодно отмечали эту дату. Вспомнил и былое выражение: «Как встретишь новый год, так и проведешь его!» Но как само наступление нового года по христианскому календарю, так и его празднование были чужды населению кишлаков ущелья Панджшер. Кроме, как солдаты и офицеры сороковой советской армии, как в Панджшере, так и по всей округе, никто не отмечал это празднество. Исломиддин, привыкший по-иному встречать эту дату, понял это и по самой атмосфере, царившей вокруг.

К этому времени Масъуд уже точно знал, что тщательно запланированное и подготовленное крупномасштабное наступление на Панджшер, утвержденное министерством обороны СССР и одобренное Политическим бюро ЦК КПСС, сороковая армия шурави намерена начать сразу же после наступления нового года. О точной дате начала операции Масъуд узнал за сорок восемь часов до ее начала. К этому времени он уже успел закончить все дела по переселению населения в безопасные места. Дома, кишлаки по всему ущелью Панджшер опустели. Стороннему наблюдателю могло показаться, что в кишлаках не осталось ни одного человека, ни одной живой души. Все было тихо, пусто. Но Масъуд знал, что это далеко не так. Жители трех домов, находящихся под холмом Сарича, что у верховьях ущелья, ни за что не хотели покинуть свои дома. Тетя Зевар была одна из них. Сколько ее не уговаривали соседи, эта гордая, с особым упорством женщина так и не согласилась покинуть свою обитель. На то, правда, были и свои веские причины. Муж ее болел и его, тяжелобольного, нелегко было переносить с места на место. Соседи хотели, было помочь ей и с машиной, но она так и настояла на своем:

- В чужом краю мне с мужем будет еще тяжелей, чем здесь. Если Оллоху угодно забрать к себе наши души, уж лучше здесь, чем вдали от родной обители. А пока жива, вместе с дочерью Тоджинисо и невесткой будем печь лепешки для моджахедов. Это как же будет, если мой единственный сын Джамил останется здесь с моджахедами, а я уеду на чужбину? Сказала «Не пойду!», значит, не пойду! Все, больше не отговаривайте!

Заррагуль и Мохитобон, соседки Зевар, видя, что эта умная и мудрая женщина остается, тоже остались в своих домах.

«Кто знает? Может, их тоже Зевар уговорила остаться, чтобы испечь лепешки моджахедам?» – окинув взглядом ущелье, мысленно спрашивал себя Масъуд.

За этой картиной моджахеды наблюдали уже сверху, перебираясь на другую южную сторону горного хребта, покинув ущелье, чтобы на время и самим обезопаситься.

За два дня до окончания срока договора о прекращении боевых действий между моджахедами и советскими войсками в ущелье Панджшер советская сторона начала боевые действия. Советские войска начали наступление, желая полностью реализовать план, тщательно подготовленный в течение одного года.

Ранним утром два боевых вертолета облетели ущелье. Не прошло и много времени, как шурави начали штурмовой бомбовый удар. От взрыва снарядов дальнобойной артиллерии, казалось, содрогнулось все ущелье. Столбы дыма и пыли поднялись над ущельем. Так продолжалось два с лишним часа. Вскоре над окутанным пылью и дымом ущельем появились истребители-бомбардировщики. Освободившись от своего смертоносного груза, одни, скрываясь за горизонтом, уходили в аэродромы Кабула, Багрома, Шинданга и Термеза, тут же на их месте появлялись другие.

Алайњи мо сафи тайёра меомад,

Ва бўи љанги як сайёра меомад.

Против нас стая железных птиц летела,

В воздухе запахло мировой войной.

… В это самое время, когда советская боевая авиация обрабатывала ущелье Панджшер, за горным хребтом, в ущелье Поранди, на другой стороне ущелья Панджшер армия Масъуда в две с половиной тысячи моджахедов спокойно выжидала, когда закончится эта акция шурави. Масъуд ждал, когда завершит свое дело авиация, и в ущелье вступят сухопутные части врага.

…Обработка ущелья авиацией и тяжелым орудием продолжалось непрерывно, целый день. Единственными свидетелями всей этой картины стали маленькое семейство тети Зевар и женщины-соседки, оставшиеся в кишлаке, чтобы испечь лепешки для моджахедов. Как только началось наступление, тетя Зевар всполошилась, не знала, то ли самой спрятаться от бомб и снарядов, то ли дочку  Тоджинисо с невесткой упрятать куда, причитая, умоляя Оллоха беречь их. Увы, ей так и не удалось вырвать своих родных из безжалостных когтей смерти. Ее больной муж и невестка Арус были убиты осколками упавшего снаряда. Живыми остались она сама со своей дочерью Тоджинисо. Как только стало утихать немного, Зевар встала, пошла искать своих близких. Погибшую невестку она нашла под завалами обрушившейся стены дома. Здесь же нашла и тело больного мужа. Оба трупа сама Зевар вынесла на веранду. Она уже не плакала, все это делала молча. Будто и чувств  никаких у нее уже не осталось. Под вечер, после сумеречного намаза пришли соседки Мохитобон и Заррагуль, тоже пожелавшие остаться в кишлаке, чтобы испечь для моджахедов лепешки. Увидев эту картину, они тоже остались и сели рядом с трупами. В полночь за лепешками пришел Джамил и узнал о случившемся. В это самое время Зевар как бы очнулась, пришла в себя. Обняла сына и громко зарыдала, головой билась об стену, запричитала, сожалея о рано ушедшей из жизни невестки, унесшей с собой и не родившегося еще ребенка. Только теперь Заррагуль и Мохитобон поняли, почему Зевар все это время держала руку над сердцем невестки и молчала. На какое-то время после смерти невестки ребенок был еще жив. Зевар держала руку над сердцем, чтобы, умирая, ребенок не мучился. Об этом своем горе она знала сама. Не желая ни с кем поделиться этой страшной истиной, она вся ушла в себя. Потому и молчала. Как только пришел сын Джамил, Зевар дала волю своим чувствам, разрыдалась. … По ее причитаниям и действиям соседки решили, что она сошла с ума. И причину этого ее горя они видели не в смерти невестки, а в предсмертной агонии так и не успевшего родиться маленького человечка. …

Оба трупа похоронили рано утром, прямо во дворе дома под тутовником, опасаясь быть замеченными самолетами и вертолетами шурави, с раннего утра кружившими над ущельем.

А до этого был вечер дня предыдущего, когда самолеты и вертолеты шурави, отбомбившись, улетали прочь. Закончив сумеречный намаз, Масъуд привел своих моджахедов к южным склонам ущелья Панджшер. И, начиная с кишлака Гулбахор, моджахеды приступили к минированию всех  участков дороги, ведущей к самой конечной точке ущелья и по которой завтра советской бронетехнике и пехоте предстояло двигаться вглубь ущелья.

К этому часу Масъуд уже знал о смерти мужа и невестки тети Зевар. Других потерь у Масъуда не было. Не успела рассеяться предутренняя мгла, как моджахеды закончили минирование. Масъуд теперь ждал наступления своего часа. Теперь, считал Масъуд, шурави сначала предстоит сражение с тысячами минами, а не с моджахедами. Две с половиной тысячи моджахедов, вооруженных, как говорится, до зубов, заняли свои боевые позиции на склоне горы и ждали прибытия войск шурави, чтобы понаблюдать за тем, как они будут воевать с этими минами.

Вечером того же дня командиры советских эскадрилий бомбардировщиков-истребителей доложили генералу Б. Громову, что в ущелье Панджшер не осталось ни одной живой души. Мол, нападение это для душманов было столь внезапным и мощным, что они не смогли даже опомниться и оказать сопротивление, разом были уничтожены, и завтра советские войска беспрепятственно могут войти в ущелье и направиться в северные провинции Афганистана. Потерь среди советских экипажей нет.

Все были довольны таким развитием событий. В штабе Бориса Громова вспомнили, что эта победа знаменательна еще и тем, что она была добыта без единой потери со стороны советских войск. В предыдущих же боях в Панджшере советские войска встречали на своем пути такое яростное сопротивление моджахедов и несли столько потерь в живой силе и технике, каких не было в других провинциях Афганистана. В честь этой своей победы командующий сороковой армией Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане, генерал Борис Громов устроил в своей резиденции в Кабуле торжественный ужин. Генерал вместе со своими командирами до глубокой ночи отмечал успешное завершение первой и основной фазы операции.

Ранним утром следующего дня прохладу утренней тишины прорезал гул двигателей машин и бронетехники. Прошло несколько минут, и сквозь завесы легкого утреннего тумана легко можно было различить, как из-за горного склона возле кишлака Гулбахор в ущелье Панджшер въехала голова колонны советского военного транспорта с флагами на башнях впереди двигавшихся танков и БТР. Сто единиц боевой техники, три тысячи солдат и офицеров пехоты въехали в ущелье, чтобы довершить дело, начатое авиацией и артиллерией.

В этой движущейся колонне наметанный глаз Масъуда сразу вычислил бронетехнику и машины с установками «Катюша» и залпового огня «Град». Тяжелые танки преодолели первые сто-сто пятьдесят метров. В эту самую секунду ущелье потряс грохот взрывов двух противотанковых мин. От взрыва разорвало гусеницу первого танка, и тяжелая махина, кружась на месте, опрокинула на бок и второй, сзади двигавшийся танк. Со склона горы видно было, как советские солдаты всполошились. Думая, что по танкам стреляли из гранатометов, солдаты начали беспорядочную стрельбу по холмам и горным склонам. Действительно, в это самое время из-за скалы на какие-то секунды показался моджахед с гранатометом. «Оллох Акбар!!!» – раздался его возглас, и вслед за грохотом залп ударил в бок следующему танку. Тяжелая махина загорелась. Вышедшие из строя танки загородили собой дорогу, заставив колонну остановиться. Запаниковали солдаты и офицеры, находящиеся на борту грузовиков. Соскакивая с машин, пехота вела беспорядочный огонь по склонам горы и близлежащим холмам. К ним присоединились танки, боевые машины пехоты и БТРы, ведя такой же беспорядочный огонь из своих пушек и крупнокалиберных пулеметов. В грохоте взрывов снарядов советские солдаты не разобрали, как залпами из гранатометов моджахеды вывели из строя и сзади идущие танки. Движение вперед на этом узком участке было закрыто. Подбитые замыкавшие колонну танки закрыли и пути отступления назад.

- Убрать подбитый танк с дороги! – громко крикнул по рации старший офицер, находящийся в танке, идущем сзади. И четыре пехотинца, придерживая длинный трос, подбежали было к горящему танку, чтобы отбуксировать его в сторону. Выпущенная по ним  автоматная очередь двоих сразила наповал. Видя, как в смертельной агонии корчатся их сослуживцы, двое оставшихся в живых тут же спрятались за подбитым танком. Из-за танка и они начали, было отстреливаться, как тут же стали легкой добычей моджахедов, устроившихся между скалами, на правом берегу реки Панджшер и ожидавших своего часа. Находящиеся у подножья холма, советские солдаты и офицеры, их бронетехника были видны моджахедам, как на ладони. Они становились для них живыми мишенями. Заработали снайперские винтовки, автоматы, пулеметы и гранатометы моджахедов.

В эту минуту над ущельем показались советские боевые вертолеты.  Держась на недосягаемой для гранатометов и ДШК высоте, вертолеты начали обстрел горных склонов. Укрываясь в своих окопах, моджахеды были готовы и к такому развитию событий. Ракетные снаряды, сбрасываемые вертолетами по позициям моджахедов, все летели вхолостую. Моджахеды лишь наблюдали за их грохотом и брали на мушку солдат и офицеров, спрятавшихся за валунами, засуетившихся внизу возле своих машин, бронетехники.

Видя, что попытка взять на буксир и оттащить в сторону подбитый на дороге танк не удалась, старший офицер приказал танкисту столкнуть его в реку и тем самым освободить дорогу другим. По приказу командира четвертый, пятый, десятый, сороковой, пятидесятый и сотый танки выдвинулись вперед. Не успел пройти и десяти метров, как грохотом мощного взрыва мины ведущий танк был чуть приподнят на бок, затем вновь тяжело опустился на землю и загорелся. Видя это, следующие за ним танки остановились. Видимо, была дана какая-то команда всем экипажам, что все тридцать – сорок танков одновременно повернули стволы своих орудий в сторону скал и начали обстреливать склоны горы. Казалось, от грохота взрывов снарядов содрогнулось все ущелье. Огромные столбы дыма, пыли взметнулись ввысь. И так продолжалось где-то двадцать – двадцать пять минут.

Наблюдая за происходящим, командиры советских воинских частей, видимо, были довольны таким развитием событий, что сочли необходимым дать команду выступить еще тремстам своим пехотинцам, подняться на склоны горы, чтобы добить укрывшихся там между скалами душманов. Не успев сделать десяти – двадцати шагов по склону холма, как одна за другой стали взорваться мины. Солдаты видели, как от каждого взрыва в воздух поднимались тела их сослуживцев, подорвавшихся на минах. Эта страшная картина, видимо, обескуражила их настолько, что остальные остановились, не решаясь двигаться дальше. Но в следующее мгновение поняли, что и эта их задумка не вполне эффективна, ибо теперь они становились уже живыми мишенями для снайперов и пулеметчиков душманов, расположившихся в своих окопах. Им теперь ничего не оставалось делать, как прятаться за валунами и ждать, когда утихнет стрельба.

Советские войска, вступившие сегодня в ущелье, вовсе и не думали отступать. По итогам еще вчера проведенной ими операции и поступившим сведениям, они были уверены, что в ущелье Панджшер не осталось ни одного живого существа, и некому будет оказать им, какое бы то ни было, сопротивление. Складывающаяся же ситуация внесла в их действия определенную сумятицу. Они на какое-то время потеряли контроль над развитием событий. Все шло теперь не по их сценарию. Разом заработали все рации, имеющиеся у командиров экипажей бронетехники и пехоты. Все они докладывали своему начальству о реальном положении дел. Ожесточенное сопротивление духов, с которым столкнулись советские воинские подразделения уже у входа в ущелье Панджшер, ввергло в глубокое смятение и генерала Громова, и других военачальников Советских подразделений. Борис Громов, казалось, на какое-то время утратил способность четко осмыслить складывающуюся ситуацию, чтобы сделать отсюда необходимые для себя выводы, скорректировать дальнейшие действия своих подчиненных. Но в ту же минуту понял, что необходимые выводы были сделаны не им, а его главным врагом, Масъудом. Б. Громов хотел, было выругаться матом, но, оглянувшись, сдержался. Еще раз, обведя взглядом сидящих, смеющихся, курящих своих помощников-генералов, понял, что они еще не в курсе происходящих событий. Б. Громов закурил. Едва сдержав свой гнев, чтобы не выдать своих чувств, он вышел на балкон.

Полковник Сиротинин, по рации сообщивший Б. Громову о ситуации, складывающейся в Панджшере, в приемной генерала ждал дальнейших распоряжений. Глубоко затягивая дым сигареты, Громов хотел этим как-то успокоить свои нервы. Но в данный момент не помогала и сигарета. Его мозг, казалось ему, не в состоянии был вместить разом наплывшую нагрузку, своим громадным объемом тяжело давившую на психику: «Сотни убитых солдат и офицеров, потери в технике и вооружении, печальные слухи, дошедшие до Москвы, до министра обороны и Политбюро! – думал Б. Громов. – Позор на всю страну, на весь мир! Надо же! Я – генерал Громов, и еще четыре опытных генерала, даже генерал Гордеев, участвовавший и победивший в Великой Отечественной войне – и все мы не смогли сломить, справиться с одним Масъудом и его босоногими голодранцами! Будь он проклят этот Масъуд! Каким же все-таки недосягаемым он стал для нас, черт подери его! Рассказать ли этим безбожным дряхлым тупорылым генералам о ситуации в Панджшере? – задался вопросом Б. Громов, выбросив окурок сигареты. – Объяснить или нет, от этого и толку-то никакого. Лучше уж промолчу пока и дам команду войскам не отступать ни на шагу. Это уже седьмое по счету наступление на Панджшер, и столько же раз терплю поражение. Смог покорить весь Афганистан, а с одним Масъудом и ущельем Панджшер никак не могу справиться! Позор!»

Анализируя весь свой план операции по захвату Панджшера, итогам вчерашнего наступления, Б. Громов на все сто процентов был уверен в своей окончательной победе над Масъудом, и думал, что дорога в северные провинции Афганистана уже открыта. Он теперь понял, что, думая так, глубоко просчитался. Только теперь он понял, что Масъуд вместе со своими моджахедами вовсе и не пострадал. Наоборот, избрав другую тактику ведения боя, он переиграл нас, застал нас врасплох и теперь может уничтожить все наше войско. Распорядившись не отступать ни на шаг, Б. Громов решил, во что бы то ни стало, каких бы то жертв это ни стоило ему, разом и навсегда покончить с Масъудом и его моджахедами.

«Надо иметь мужество признать, что до сих пор никому не удалось сломать хребет Масъуда. И не только мне, но и всем другим советским командирам. Своей отвагой и мужеством Масъуд еще раз доказал, дал нам понять, что наше вторжение в Афганистан – ошибочное, принудительное, незваное …» – думал Б. Громов, как нить его размышлений прервал голос его заместителя:

- Товарищ генерал! Вас просит полковник Петров Николай Васильевич из Панджшера!

Б. Громов вошел в свой кабинет.

- Уже при въезде в ущелье потеряли четыре танка, два БТРа и сотню солдат убитыми. Все вокруг заминировано! Не можем и шагу двигаться вперед! Товарищ генерал, если дальше идти, все поголовно погибнем! – в трубке раздался голос полковника Петрова.

Б. Громов хотел, было отдать приказ отступать, как вспомнил наставления Маршала Советского Союза С. Л. Соколова, некогда первым вступившего в должность командующего Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане:

- Громов! Если не разрешишь проблему Масъуда и Панджшера, подаешь в отставку!

И он обратился к полковнику Петрову:

- Полковник! Пока жив хоть один солдат, категорически запрещаю отступать! Пусть все оружие пропадет пропадом! Только вперед! Ни шагу назад! Понял меня, Петров?!

- Так точно, товарищ генерал! Вас понял! – ответил Петров, и Громов положил трубку телефона. Вновь закурил и вышел на балкон. Он понял, что ему тесно в кабинете, воздуха здесь не хватает ему. Кашлянув, Б. Громов понял, что и здесь ему не так уж уютно как хотелось бы: Пыльная буря затмила собой весь Кабул.

Масъуд как всегда находился возле своей землянки на горном склоне напротив кишлака Аъноба и, наблюдая в бинокль за ходом боя, руководил действиями своих моджахедов. После того, как были подбиты два головных танка, следующие в колонне транспортные средства пытались шаг за шагом двинуться дальше, вперед. И с каждым шагом натыкались на мины. Каждый очередной взрыв поднимал на воздух или транспортное средство, или солдат и офицеров, случайно напоровшихся на эти мины. Вдобавок к этим трудностям моджахеды своим прицельным огнем сверху не давали советским солдатам поднять головы, сориентироваться в местности, согласовывать свои действия. И в итоге советские части несли большие потери.

Складывающаяся картина боя разворачивалась прямо перед глазами командующего частями советских войск, задействованных в операции, полковника Петрова. Как кадровый военный, имеющий опыт ведения боя и в условиях Афганистана, Николай Васильевич прекрасно понимал всю пагубность своих последующих действий. Но он прекрасно помнил и приказ генерала Громова: «Ни шагу назад!.. Только вперед!..»

Сражение продолжалось. Получив приказ о продолжении наступления и продвижения вперед, лязганье гусениц БМП и танков возвещало о том, что вновь возобновилось движение, но не прошло и минуты, как раз за разом вновь раздались два страшных взрыва. Танк, расстелив сзади гусеницу, начал кружить и остановился, закрыв собой путь следующей за ним колонне. Между тем ни на секунду не смолкала перестрелка. Число советских военнослужащих, сраженных автоматными и пулеметными очередями, меткими снайперскими выстрелами, росло на глазах. Видя безысходность положения, некоторые военнослужащие бросались в бурлящую холодные волны реки Панджшер, становились легкой добычей природной стихии. Другого выхода, кроме как принимать брошенный моджахедами вызов, у советских солдат и офицеров не было. И они вынуждены были принять бой, поминутно редея в численности солдат и единиц боевой техники. Отступать назад – по-прежнему приказа не поступало, идти вперед – это однозначно равноценно было идти на мины, на верную смерть. И пока они находились здесь, не прекращали стрельбу и моджахеды, занявшие удобные позиции на склонах холмов с обоих берегов реки. Когда вся советская колонна длинной полосой в два километра расстелилась по ущелью, моджахеды начали обстреливать ее из гранатометов.

Сверху уже невооруженным глазом можно было определить, что под густой черной пеленой дыма, поднявшейся уже над ущельем, горит советская колонна бронетехники и пехоты, взятая в огненное кольцо. Горело все – и подбитые танки, БМП, БТРы, автомашины, и люди, громко кричащие и бежавшие, сами не знающие куда бежать и, не найдя другого пути спасения, бросающиеся в волны реки. И река уносила их тела. На какое-то время можно было видеть, как барахтались они в бурлящих волнах буйной реки. А потом исчезали из виду. То ли уходили ко дну и тонули, то ли уплывали дальше, в надежде, что останутся живы, выплывут где-то, подальше отсюда. …

Солнце еще не успело опуститься за гребень горы, как в дом тети Зевар за лепешками для моджахедов пришли Джамил, Солех Мухаммад и Хусайнхон. Сверху из кабины боевого вертолета летчики заметили этих троих моджахедов, видели, в какой дом они вошли. Совершив круг над кишлаком, вертолет пошел пикировать этот дом. Две выпущенные ракеты, взорвавшись, начисто слизнули половину дома, разрушив оставшуюся часть. Пулеметная очередь, казалось, должна была добить находившихся там людей. Конечно, если они еще оставались живыми. Сделав еще один круг над кишлаком, не заметив движения людей, убедившись, видимо, что в живых никого уже не осталось, вертолет улетел в ту сторону, где шел бой.

Солех Мухаммад и Хусайнхон поднялись из под завалов, осмотрели, пощупали себя. Они были целы и невредимы. Лишь у Хусайнхона была поцарапана голова. Оглянувшись по сторонам, увидели и Джамила, лежавшего чуть дальше от них, в углу. Подойдя к нему, на животе Джамила увидели зияющую рану – осколком снаряда ему разорвало живот. Он был мертв. Тетя Зевар тоже не пострадала. Она вышла из внутреннего дома, стряхнула с себя пыль и пошла искать свою дочь Тоджинисо. Не было и Заррагуль с Мохитобон. Хусайнхон и Солех Мухаммад тоже пошли искать и нашли обеих убитыми у калитки, в луже крови и грязи. Не найдя свою дочь дома, Зевар выбежала во двор и остановилась как вкопанная. Тоджинисо ее лежала прямо посреди двора. Увидев ее, Зевар никак не хотела верить, что ее дочь мертва. Подбежала,  увидела свою дочь в крови, бездыханной. …

О случившемся узнал и Масъуд. И в полночь он сам пришел в дом к тете Зевар. Она сидела над изголовьем четырех трупов. Масъуд присел рядом. Слова в таких случаях были лишними. Молчаливая картина трагедии сама говорила за себя. …

И в это самое время сотни таких же трупов лежали на дороге  у входа в ущелье Панджшер. Над этими телами никто пока не склонял голову. Никто не оплакивал этих убиенных, ибо это были тела советских солдат и офицеров, чьи родные и близкие находились за тысячу километров отсюда, и они еще не знали о случившейся с их родным дитя трагедии. Оплакивать их будут потом, со всеми почестями, какими положено провожать покойных в последний путь. И пока они еще не знали об этой трагедии, несколько дней они могут жить спокойно, думой о том, что их сын жив и скоро, наверное, вернется к себе на родину, домой!..