Глава XVII

Дареѓо, додари љонам маро кушт,

Ба ў нон додаму нонам маро кушт.

Как жаль, мой брат родной меня убил,

Я вскормил его и мой корм меня подавил.

- Можно сделать звук радио погромче? – вопросом попросил Масъуд водителя грузовика Мухаммада Гафса, затем обратился к мужчине, сидящем рядом:

- Абдусамад, слышал новость?

- Какую, Омир Сохиб? – вопросом на вопрос спросил Абдусамад.

- Печальную! Вот послушай! – указывая на радио, сказал Масъуд.

Мухаммади Гафс прибавил звука. Теперь отчетливо слышался голос плачущей женщины. Она говорила и читала стихотворные строчки, задевающие человека за живое:

Чархи фалако, маро ба чарх овардї,

Кўлоб будум, маро ба Балх овардї.

Кўлоб будум, ови ширин мехўрдум,

Саргашта маро ба ови талх овардї.

О судьба, ты так скрутила меня,

Я был в Кулябе, привела меня в Балх.

Был в Кулябе и пил слакую воду,

Обратно меня привел к горькой воде.

Женщина так и не смогла сдержаться, заплакала. Ее плач, видимо, подействовал и на Масъуда, и на его спутников, что он вновь обратился к водителю:

- Дорогой Мухаммад, останови-ка машину!

Водитель остановил машину. Абдусамад и Мухаммад поняли, что Масъуд желает послушать ее в более спокойной и тихой обстановке, когда машину не трясет на ухабах и кочках дороги, а впереди путь пролежал по горной дороге, еще более ухабистой и неровной, нежели на равнине. Все трое замолкли и стали прислушиваться к словам незнакомой женщины. Женщина взяла себя в руки, перестала плакать и теперь спокойным голосом говорила:

- Доведите до всех слушателей передачи «Хоки Ватан» (Земля родная»), что мы находимся вдали от родины, родных и близких, на чужбине, в Афганистане. Мы – беспризорные, никому здесь не нужны. Своего младшего сына Ахмада взяла с собой сюда. Другие мои дети Хуршед и Тоджинисо, Фарход и Фаридун остались в Бохтарском районе Кургантюбинской области Таджикистана. Пожалуйста, доведите мои слова до слуха тех командиров, кто виноват в наших бедах! Пусть они услышат мой голос и поймут, что значит быть вдали от родины. А мы сами находимся в степях Кундуза Афганистана. … – голос женщины вновь перешел в вопль, и она стала читать эти стихотворные строчки:

Пешонии шўри, шўри, шўри намаким,

Ѓам додию, Ѓам додию, кардї ѓамаким

Эй додари љон, камонта бимон ба замин,

Кўлобї таѓам мешава, ѓармї амаким. …

О моя горькая – горькая судба,

Замучила, замучила и достала меня.

О брат,  да будет между нами примирение,

Кулябц и Гармцы вы оба мне родня.

- Слышал, Абдусамад? – опечаленным голосом спросил Масъуд и замолк, указав водителю поехать дальше.

Видя, что Масъуд умолк, ушел в себя, Абдусамад и Мухаммад тоже не посмели сказать что-то. Голос женщины сменила минорная песня в исполнении известного народного Гафиза Таджикистана Одины Хошимова. Вслушиваясь в содержание газели, Масъуд еще ниже опустил голову. Спутники поняли, что и газель затронула полководца до самых глубин сердца. И полет фантазии, охватившей всего Масъуда, увел его в дальние дали.

«О, Оллох! Что это за жизнь такая, что случилось с этим несчастным народом, что навлек на себя это зло? Ведь и те таджики, что живут нынче за рекой, в Таджикистане, тоже наши братья, нашей же нации, нашей же веры. Чего они между собой не поделили, что затеяли войну между собой? Чего им-то не хватает? Мало нам этой затяжной войны на афганской земле, что таджики затеяли ее? Да еще не с каким-нибудь внешним врагом, как у нас, а между собой устроили эту бойню! Теперь простой люд стал беженцем, покинул родные края, перешел к нам, надеясь найти здесь себе убежище от крови и смерти. Какая у этой несчастной женщины жизнь сложится в песчаной степи Кундуза? Одному Оллоху ведомо, как она там живет. Без каких-либо нормальных условий для жизни, без мира и согласия. Кроме, как от Оллоха, видимо, больше не от кого ей и другим, как она, беженцам, ждать помощи!

Поедем в Панджшер, проведаем родственников и сразу отправлюсь в Кундуз. Посмотрю, каково там беженцам из Таджикистана.» – решил про себя Масъуд и обратился к Абдусамаду:

- Свяжи меня с Солех Мухаммадом!

Не прошло и минуты, как Абдусамад передал трубку Масъуду.

- Омир Сохиб, я вас слушаю! Что прикажете делать? – раздался голос Солех Мухаммада.

- Как ты там, Регистони?

- Все в порядке, Омир Сохиб!

- Ты знаешь, каково таджикским беженцам?

- Неважно у них! Не знаю, что и делать-то! Нет у них ни крыши над головой, ни еды какой-то нормальной! Детей теряют!

- Жди! Оллох даст, помощь им будет оказана! До свидания!

- До свидания, Омир Сохиб!

Подумав немного, Масъуд вновь обратился к Абдусамаду:

- Свяжи меня с устодом Сайёфом из Пакистана. Потом с доктором Мирдодом Панджшерским из Кабула

Радисту Абдусамаду, как память компьютера хранившему в своей памяти все необходимые Масъуду номера телефонов, не было смысла листать телефонный справочник. Он быстро дозвонился сначала до Устода Сайёфа:

- Ассалому-алейкум, Устод Сайёф! Как ваше самочувствие?

- Воалайкум бар салом! Слава Оллоху, нынче я в добром здравии! Как ваше самочувствие, дела, Омир Сохиб?

- Слава Оллоху! Все в порядке пока. Понадобились палатки, Устод Сайёф! Много палаток! Таджикские беженцы остались без крыши над головой. Необходимо раздобыть еще где-то около пятисот печек. Сколько сможете, буду вам благодарен. Пока все! Вечером с вами еще раз свяжусь! До свидания!

- До свидания, Омир Сохиб! Сразу займусь вашими делами! – послышался на другом конце провода.

Затем Масъуд связался с доктором Мирдоди Панджшери, работавшем заместителем министра сельского хозяйства Афганистана и попросил его по мере своих возможностей выслать таджикским беженцам, находящимся в Кундузе, какие-то объемы продуктов питания. Убедившись, что помощь беженцам будет оказана, Масъуд облегченно вздохнул. Он из своего горького опыта знал, что такое быть беженцем в чужой стране. Особенно в зимнюю пору, когда плюс к жизненным невзгодам гнетут и холод, и голод, и другие неудобства.

Теперь, возвращаясь несколько грустным с севера страны, из Калъаи Бахораки Файзабада, услышав рыдания той женщины, что выступала по радио, Масъуд на время забыл о своих бедах и решил во что бы то ни стало протянуть руку помощи и таджикским беженцам, находящимся далеко не в лучших условиях, нежели и сами афганцы.

«Все эти беды пройдут. Но память человеческая останется» – невольно вспомнилась Масъуду эта народная мудрость.  Выглянув в окошко, на гребнях гор заметил белизну снега. Понял, что через неделю-другую этот снег спустится уже и на равнины. Нелегко придется жить тем беженцам в Кундузе. «Что за люди эти Ризвони Алимардон и его брат Бахром, принесшие своим же землякам столько бед и горя? Как таджикским беженцам, так и афганцам, они кроме горя ничего не принесут. Какие преступления они совершили у себя на родине, что вынуждены бежать и рыскать по горам и долинам Афганистана? Какой же ты после этого мужчина, если вместе со своими четырьмястами боевиками не мог найти себе места на родине и сбежал в Афганистан? Еще и здесь не можешь спокойно жить. Пустился убивать своих же невинных земляков. Да еще с моджахедами Афганистана решил тягаться силой, на мирных людей направляешь оружие. Здесь уже достал население Файзабада, что они вынуждены обратиться за помощью к Масъуду. Ты, вчерашний молокосос, если только сейчас взял в руки оружие, так моджахеды слышат звуки выстрелов с самого рождения, воспитаны духом войны. Если бы ты не был мусульманином и нашим гостем на этой земле, уже в первый день своего прибытия сюда был бы пленен этими самыми моджахедами. А ты, оказывается, не подчиняешься ни своему руководству от оппозиции таджикских властей, не желаешь считаться и с нашими местными властями.  – размышлял про себя Масъуд. – Не успели избавиться от шурави, как нам на голову навалились новые беды. Мой давний друг Хикматёр вновь вышел на поле битвы. Кроме Панджшера и северных провинций, Хикматёр и его сподвижники продолжают бесчинствовать во всех остальных провинциях Афганистана. Еще не успел разобраться с ними, как сообщают: Некий Ризвонбой из Таджикистана пересек реку Пяндж, укрепился в крепости Бахорак Файзабада и начал беспредел. Я сказал ему: «Если ты такой уж сильный, иди, протяни руку помощи своим землякам-беженцам!» Но он не послушался, ответив: – Там находятся и наши вооруженные противники. Если пойду, вновь начнется перестрелка, будут убийства!

- Ладно, тогда почему самим афганцам не даешь спокойно жить?

- Виноваты в этом ваши же моджахеды!

- Виноваты они или нет, они на своей земле. Вы, невинные, как наш Хикматёр, убиваете своих же братьев. Не находите себе места у себя на родине, приходите в наш и без того войной забитый Афганистан, и затеваете конфликт с нами. Не думаете о последствиях? Ваша великая вина в том, что вы с оружием в руках встали против своего же народа. Страшнее позора, чем этот, нет, и не может быть! Я вас переведу в Кабул, ближе к себе, чтобы всегда были под контролем. Посмотрим, какую еще подлость там будете проявлять.

То, что Ризвон согласился с моим предложением, факт тоже обнадеживающий. Одного раздражителя мало будет. …»

Нить размышлений Масъуда прервал телефонный звонок. Абдусамад сообщил Масъуду, что Солех Мухаммад из Кундуза желает переговорить с Масъудом.

- Регистони, все ли там в порядке?

- Омир Сохиб! Боевики Хикматёра бомбят население Кундуза и места расположения беженцев из Таджикистана! Что делать, не знаем! Среди беженцев много убитых и раненых!

Масъуд молчал. Он ехал в Кабул. По пути хотел было заехать в Панджшер, узнать, какова там обстановка и вернуться в Кабул, как это печальное известие перечеркнуло все его планы. Регистони ждал распоряжений Масъуда.

- Брат, Регистони! Временно выкинь из головы любую мысль о сопротивлении Хикматёру и вместе со своими подчиненными берись за спасение таджикских беженцев! Свяжись с властями Кундуза! Передай им мою просьбу о помощи беженцам! Везите беженцев в Боги Ширкат! Вы ступайте, я скоро приеду!

Этой своей акцией Хикматёр желает очернить нас! Поступая так, он постарался, видимо, чтобы все это выглядело так, будто это – подлость Масъуда, а не Хикматёра! До свидания!

- Мухаммад, дорогой! Едем в Кундуз, а не в Панджшер! Разворачивай, едем в Кундуз!

- Омир Сохиб, до Панджшера осталось совсем немного! – Мухаммаду тоже хотелось проведать свою семью.

- Пойми, Мухаммад! Твои дети дома. Живы, здоровы, ничего с ними не случилось. Сегодня не довелось проведать их, ничего страшного, завтра проведаешь. Но в Кундузе Хикматёр поступил не по-мужски и неблагородно: Видит, что с нами напрямую ему не тягаться, так, решил поступить подло, убивая ни в чем неповинных беженцев из Таджикистана, желает, чтобы все это выглядело так, будто сделали это мы, а не он. А там, в лагере, в основном женщины, старики и дети. И все беззащитные. Им не дали жить у себя на родине, а здесь бомбит их Хикматёр.

Ты, Мухаммад, понимаешь, наверное, почему он так делает? Этим он пытается очернить нас, на весь мир. Сегодня или завтра все мировые средства массовой информации будут трезвонить об этом.

Мухаммади Гафсу ничего не оставалось делать, как развернуться и направить машину в сторону Кундуза.

Судя по наступившей тишине, каждый из сидевших в кабине углубился в свои мысли.

Масъуд вспомнил: «Хикматёр, как и Наджиб, всю жизнь выступал против Масъуда. Сегодняшняя его акция тоже не исключение. Прикрываясь маской ислама, Хикматёр всю жизнь занят братоубийством. Главная же его цель – захватить власть, обладать силой. И для достижения этой цели он готов убивать тысячи своих сограждан. Если бы был командиром мужественным, присоединился бы к нам, выступил бы против шурави, защитил бы Афганистан от нашествия кафиров. Но нет! Когда решается судьба страны, он, как хитрая лиса, стоит в стороне, смотрит, ждет, чья возьмет. Пока идут разборки, он не сидит, сложа руки, убивает, но своих же сограждан, выдавая их за врагов ислама. Сегодня видит, что шурави собираются покинуть страну, начинает бомбить то Кабул, то какой-то другой город или поместье. И опять – братоубийство. Он воюет против меня, а я – против него. И я не могу убить его, и он не может убить меня. А в этой бессмысленной братоубийственной войне убито уже не одна тысяча молодых афганцев. Как говорят, воюют цари, страдает же народ. Из-за этой войны сотни, тысячи, десятки тысяч рядовых граждан страны скитаются по горам и весям, другим странам мира. Может, на свете нет страны, где бы не было афганских беженцев. Кто соберет их всех? Ни Гулбиддин и Дустум и не я сам. Мы все – лишь послушные исполнители чьей-то воли, по их прихоти вышедшие на тропу войны, чтобы убивать таких же, как и мы сами, простых рядовых граждан этой страны.

Может, это все следствие нашей же невежественности, что мы как какие-то там слепцы, убиваем друг друга, чтобы потом пришел кто-то другой, более могущественный, чтобы остановил нас и стал командовать нами, как на протяжении веков использовали нас наши же властелины? К власти приходят и уходят Зохиршах, Довудшах, Наджибшах и другие подобные им шахи. Властвуют определенное время. Вместо того, чтобы строить что-то, разрушают имеющееся, затем погибают от рук своих же невежественных сородичей и пускают страну на произвол другого, такого же невежественного, как и сами, властелина.

Нужна сильная твердая рука, здравый ум, мудрость, чтобы искоренить невежество, сплотить народ, направить развитие общества в нужное созидательное русло.

Школы и медресе почти не функционируют. Редкие состоятельные люди отправляют своих детей на учебу в другие развитые страны мира. Проучившись там, вкусив сладость той жизни, молодые специалисты уже не возвращаются в свою страну, остаются там жить и работать. Следовательно, специалисты, образованные люди Афганистана будут работать на пользу других стран.

Еще хуже обстоят дела и с женщинами страны. Правда, что в школах женщины получают какое-то образование. Но затем всю последующую жизнь они проводят под паранджу, лишенные всяких условий получить квалифицированное образование, служить процветанию родного края. Кто знает, может, не случайно, и в названии самой страны содержится крик, вопль, что народ ее только и знает, как испокон веков кричать во всеуслышание о своих бедах, не зная, что такое мир, благоденствие. …»

- Омир Сохиб, куда повернуть? – прервав нить размышлений Масъуда, послышался голос водителя.

- Остановись здесь же, чуть в стороне от дороги! – сказал Масъуд, видя, что находятся возле аэродрома Кундуза. – Абдусамад, свяжись по рации с Регистони, спроси, где он находится.

Мухаммад остановил машину возле одного жилого дома. На другой стороне дороги какой-то старик босыми ногами месил глину. Увидев его, Масъуд представил себе, каково этому старику трудно пришлось, что в эту пору осени он вынужден лезть босыми ногами в холодную глину. Он вышел из кабины и подошел к старику.

- Ассалому-алейкум, дядя! Оллох в помощь! – воскликнул Масъуд.

- Воалейкум бар салом, браток! Спасибо! – сказал старик, и, видя, что незнакомый мужчина направился к нему, оставил кетмень прямо в глиняную массу, вышел ему навстречу.

- Случайно ты не попутчик какой-то? Давай, выпьем по пиалке чаю вместе! – поздоровавшись с Масъудом за руки, пригласил старик.

- К добру все, дядя! Я из здешних мест. Хотелось бы узнать, как беженцам здесь живется-то? Какие у них условия жизни и быта?

- Живут они хуже нас. Бомбили их! Взамен всех лишений обстреливали их! Только и слышно было, как кричали, вопили, рыдали! Будь проклята немощная старость! Кроме, как услышать их крики, ничего не мог поделать, чтобы хоть как-то помочь им.

- Дядя, а не знаешь, кто их обстреливал-то?

- Говорят, что это были люди Хикматёра.

- Дядя, говорят ведь, не рой яму другому, сам в нее попадешь. Так и со злом. Рано или поздно то же самое случится и с тем, кто творит это самое зло!

- Так то оно так. Но пока они получат за содеянное зло, еще больше зла могут натворить!

- Дядя, а не холодно ли вам босыми ногами месить глину в такую пору -то?

- Холодно, браток, но что поделаешь, если нет помощника? Был, правда, единственный сын. Участвовал в джихаде. Так его шурави убили. Слава Оллоху, дом мой полон пока маленьких детишек, а крыша не замазана. Пока зима не наступила, думаю, замазать ее, чтобы зимой не протекала. Сколько сам смогу, столько и буду работать. Ничего, Оллох поможет, что-нибудь придумаем. Что скажешь, браток?

- Конечно, дядя, Оллох обязательно поможет!

В это время Абдусамад обратился к Масъуду:

- Омир Сохиб, Регистони на связи, ждет вас!

- Извини, дядя, мы по одному важному делу приехали. Нам пора. Успехов вам!

- Ничего, спасибо! Раз уж поинтересовались и моей жизнью, да поможет и хранит вас  Оллох!

Масъуд сел в кабину машины и взял трубку.

- Дорогой Солех, мы здесь, у въезда в Кундуз. Где вас найти?

- Мы в аэродроме, среди беженцев!

До свидания! – попрощался Масъуд и обратился к водителю: – Едем к беженцам, на аэродром.

Машина выехала на проезжую часть дороги. Взору Масъуда открылась эта песчаная степь. Он вспомнил, что приезжал в эти безжизненные песчаные места еще в первые дни, когда стояла сильная жара и сюда стали прибывать таджикские беженцы. Интересуясь их условиями пребывания здесь, Масъуд как-то приметил среди них и приветливого парнишку. Увидел, и невольно задался вопросом: «Надо же, чтобы Оллох сотворил человеческое создание таким прекрасным и привлекательным, что и насмотреться им невозможно было!» Парнишка этот стоял чуть дальше и наблюдал за взрослыми дядями, беседующими между собой.

Масъуд беседовал с людьми, но не мог оторвать глаз от парнишки. Потом невольно подошел к нему, протянул ему руку, поздоровался. Погладив парнишку по черным запыленным волосам, спросил:

- Как тебя зовут?

Парнишка, видимо, не понял Масъуда, что посмотрел на мать, стоявшую тут же, рядом.

- Моего родненького сыночка зовут Ахмадшох! – ответила женщина, прикусывая губами кончик своего марлевого платка.

- Вот оно как! Именем моего отца назван этот красивый парнишка! Ну-ка, иди ко мне! Как живешь-то Ахмадшох?

Парнишка то ли от смущения, то ли по какой-то другой причине, не смог вымолвить и слова. Только провел пальцами по своим высохшим от песчаного ветра губам и стал внимательно, как бы многозначительно, смотреть в лицо Масъуду.

Масъуд прижал голову парнишки к своей груди, утешив его:

- Дорогой Ахмадшох! Будь мужчиной! Жизнь так устроена! Пройдет и хорошее, и плохое! Настанут добрые времена, и заживете вы хорошей жизнью! – и, обращаясь к другим собравшимся беженцам, уже громче сказал: – Прошу, не чувствовать себя здесь чужими! Я возьмусь за решение ваших проблем! Знайте, вы все вернетесь к себе на родину!

Потом при содействии Масъуда всем беженцам были розданы сахар, лепешки, рис, другие продукты питания.

… Выйдя из машины, Масъуд услышал страшный вопль какой-то женщины. Подойдя поближе, увидел ее обезображенное лицо, растрепанные волосы. Ее вопли перешли в причитание и до слуха Масъуда донеслись срифмованные строки:

Шермарду пањлавони очае,

Шоњи бетахти равони очае.

Беарўс, бе хонумони очае,

Дар ѓарибї бе нишони очае.

Бачамой! Бачамой! Бачамой!

Мой богатырь и герой не неглядный,

О, мой юный царевич без трона.

Без семьи и без невесты оставшись,

Где – то в чужбине, без вести пропавший,

О мой сын, о мой сын, о мой сын.

Масъуд оказался втянутым в круг проблем несчастных беженцев, подвергшихся бомбежке. К нему сразу прибежали Солех Мухаммад с несколькими моджахедами, оставленными Масъудом для присмотра за беженцами. По глазам, красным от недосыпания, и распухшим лицам своих моджахедов Масъуд понял, что и беженцам пришлось тяжело. Выяснилось, что беженцы при помощи моджахедов успели похоронить и часть убитых. Некоторые же, похоронив близких, собирались перебраться в другое место. Не хватало и гробов, чтобы перенести тела убитых. И моджахеды вместе с беженцами ждали, пока вернут гробы, чтобы отнести на кладбище другие тела.

Хотя по шариату и не положено было подойти к женщине, Масъуд не выдержал, подошел к причитающей женщине. Ее слова так подействовали на Масъуда, что ему стало невмоготу слушать дальше, и пошел вдоль рядов погибших. Масъуд успел насчитать более тридцати трупов. Над убитыми телами рыдали женщины, их родные и близкие. Последним в этом длинном ряду лежало тело маленького мальчика, чем-то привлекшего сейчас Масъуда. Сердцем он учуял что-то. Вглядываясь в его лицо, он не мог поверить своим глазам. Лицо это было до боли знакомо Масъуду. … Да, перед ним лежал тот самый Ахмадшох. Будто ножом, прямо в сердце ударили Масъуда: воткнули и повернули на сто восемьдесят градусов. Он присел на колени и прижался к окровавленному безжизненному телу мальчика. И все, кто стоял рядом, услышали сердце рвущие слова Масъуда:

- Ахмадшох! Ахмадшох! Родненький ты мой! Несчастный ты мой! Ты убежал от своих убийц, и оказался убитым моими земляками! Хотел убежать от смерти, пришел сюда, а здесь в степи Афганистана нашел не спасение, а смерть!

Я обещал тебе, что верну тебя обратно, на родину, но не смог сдержать своего слова! Прости, Ахмадшох! Я проявил слабость! Ты прости меня! Я виноват перед тобой, родненький ты мой!

Стоявшие поблизости люди также опустили головы, пряча друг от друга так и накатывающие капли слез. Все на время будто и забыли, что перед ними плачет не тот тридцатипятилетний Масъуд, который из-за войны не успел еще жениться, а отец, который рыдает горькими слезами над окровавленным телом своего единственного, самого дорогого для него в жизни человека – своего чада.

Њамегўянд, чун марде бигиряд, арш мељунбад,

Њазорон арш љунбад њам, гање мардина мегиряд.

Когда мужчина плачет, всё небо дрожит,

Хоть тысяча небо дражит, но мужчина иногда плачет.

Масъуд встал, вытер платком слезы. Пытался успокоиться, взять себя в руки, но пережитое чувство все еще властвовало над ним. Он в какой-то мере чувствовал себя виноватым перед матерью этого мальчика и сотни убитых беженцев, ибо убил их его земляк Хикматёр. А Масъуду не удалось предотвратить эту бойню.

- Устод Сайёф из Пешавара спрашивает Омир Сохиба! – связист Абдусамад доложил Солеху Мухаммаду. Хотя Солех Мухаммад хорошо знал, что случилось что-то срочное, безотлагательное и необходимо срочно доложить Масъуду, но, зная видавшего виды полководца более двадцати лет, и впервые увидевший, как он проливает горькие слезы, он не осмелился беспокоить его, и сам пошел поговорить с Устод Сайёфом.

- Устод Сайёф, вы уж извините! Омир Сохиб на какое-то время занят. Это я – Солех Мухаммад. Если что-нибудь хотите передать ему, говорите, я передам.

- Дорогой Солех! – послышался на другом конце провода. – Как вы там поживаете? Все ли хорошо у вас?

- Слава Оллоху! Вы как себя чувствуете?

- Все хорошо! Передайте Омиру Сохибу, что все, что он заказал, приготовил! Передайте ему, чтобы распорядился перевозкой груза!

- Обязательно передам, устод! Как только будет возможность, сразу передам ему ваши слова!

- До свидания!

- До свидания!

Усталый, опечаленный, Масъуд подошел к машине. Никто из беженцев так и не понял, кто был этот мужчина, пришедший и поддержавший их в самый тяжелый момент их жизни. Только несколько мужчин и женщин, увидев, как он рыдает вместе со всеми, подумали, что это еще один мусульманин, узнавший о постигшей беженцев участи и пришедший облегчить и себе и им страдания.

Масъуд сел в кабину, оставив дверцу открытой, чтобы переговорить с Солех Мухаммадом.

- Дорогой Солех, сколько беженцев разместили в саду?

- Половину, Омир Сохиб. Остальные были заняты похоронами родных и близких. Как только закончим дела с похоронами, отвезем и остальных.

Помолчав немного, Масъуд вновь распорядился:

- Переговорите с властями Кундуза, чтобы не оставили беженцев голодными. По твоим глазам вижу, что о чем-то еще хочешь спросить.

- Устод Сайёф просил передать вам, что все, что вы просили, заготовлено. Только не знают, каким путем отправить этот груз.

- Вот это уже другое дело, дорогой Солех! Я заказывал у него палатки, печки для нужд вот этих таджикских беженцев. Хорошо, что смог раздобыть. Оллоху будет угодно, этой же ночью поеду в Кабул и поговорю с Устодом Раббони. Вышлем самолет и отправим все это сюда. Распределение и размещение палаток поручаю вам. Как можно быстрее разместите людей в саду, чтобы этот Хикматёр еще не навлек беду на их голову. Если больше нечего сказать, я уезжаю.

Масъуд хотел, было проститься и захлопнуть дверцу, но вспомнил еще что-то, приоткрыл дверцу и сказал:

- Солех Мухаммад! Беженцев охранять днем и ночью. Чтобы еще какая-нибудь вооруженная бандитская группа не напала на них. Если с Хикматёром и его сподвижниками сам не разберусь, вам будет трудно.

Да, и еще. Чуть было не забыл. Завтра отправь троих четверых молодых к въезду в кишлак. Вот к тому дому, что возле единственного тополя.- рукой показал Масъуд, указывая на одиноко стоявший тополь. – Прямо напротив того тополя живет старик. Его сын погиб в джихаде. Старику одному трудно. Пусть ребята помогут ему замазать глиной крышу. Добрую окажем ему услугу этим. Будет благодарен нам!

Я  сам прямо сейчас поеду к руководителю волости Кундуза, попрошу его хотя бы на время обеспечить беженцев лепешками. Вы оставайтесь здесь, с ними. До свидания!

- До свидания, Омир Сохиб! – ответил взаимностью и Солех Мухаммад.

Машина направилась в сторону Кабула. Переправившись через перевал Соланг величественного горного хребта Гиндукуш, дорога эта связывала юг и север с востоком и западом этой страны.

Уставший от сегодняшних потрясений, Масъуд сидел сзади, рядом с Абдусамадом, а Мухаммади Гафс вел машину. Тишину нарушал лишь гул мотора.

- Мухаммад дорогой! Если увидишь, где есть вода, останови машину, надо помыться, время послеполуденного намаза близко. – прервал молчание Масъуд.

- Хорошо, Омир Сохиб.

- Если сильно устал, скажи. Или Абдусамад сядет за руль, или сам сменю. – обратился к водителю Масъуд. – Сегодня с утра, как мы в пути. Хочешь, не хочешь, устанешь. Знаю, особенно трудно приходится водителю. Ничего, приедем в Кабул, отдохнешь. По дороге мы с Абдусамадом сменим тебя. Думаю, ехать нам придется всю ночь. Хорошо, что в пути не придется опасаться бомбежек и преследований.

- Хикматёр бомбил Кабул, разрушил город! – вставил Абдусамад.

- Не говори, брат. Хикматёр наделал столько бед, столько разрушил, сколько не было в Афганистане в течение многих веков. Помнишь, чтобы сесть на царский трон, ракетами бомбил Кабул? И чтобы он не разрушил город, мы вывели из Кабула в Панджшер моджахедов и все оружие. Он принес больше разрушений и бед, нежели шурави. Убежден, он будет продолжать свои бесчинства и дальше, если его не остановить. Я смог найти управу многим интервентам, но с этим своим земляком не смог найти общий язык.

Лучше уж расскажу вам об одной ссоре, которая произошла между мною и Хикматёром. Долгую дорогу легче перенести, когда беседуешь. … – Масъуд хотел было начать свой рассказ, как Мухаммад перебил его и остановил машину:

- Омир Сохиб, вот и вода!

- Спасибо тебе, дорогой! – поблагодарив его, вышел из кабины Масъуд. Абдусамад и Мухаммад тоже присоединились к нему.

Прямо у дороги какой-то неизвестный добродетель выровнял небольшую площадку под суфу, расстелив на нее циновку, приспособив ее для совершения молитвы. Тут же у суфы стоял пластмассовый  кувшин с водой для совершения омовения.

Расстелив на суфу свой молитвенный коврик, путники совершили намаз и вновь сели в машину. На вечернее небо надвигался сумрак. Надвигались и черные тучи, начал дуть холодный ветер, предвещавший дождь.

- Похоже, выпадет снег. – сказал Масъуд, усаживаясь в машину.

- Еще не рановато? – спросил Масъуда Мухаммади Гафс, включив двигатель машины.

- Может, ты и прав. Но мне поясницу ломит. Это у меня к холоду. Отсюда и говорю. Проклятие! Годы, прожитые в скитаниях, в горах, между скалами, в холод и мороз, не прошли бесследно. Все тело теперь в болячках. По ночам, как только поясница начинает стрелять, гляжу, через час начинает лить дождь. Сейчас то же самое. Потому и говорю, что это все, может быть, к первому снегу. У нас с вами есть, слава Оллоху, крыша над головой. А вот каково там, в Кундузе, таджикским беженцам?

Да, кстати, Абдусамад, свяжись-ка еще раз с Устод Сайёфом. Узнаем, какие принял меры.

Повозившись с рацией некоторое время, Абдусамад передал трубку Масъуду.

- Устод, как ваше самочувствие? – услышав на другом конце провода голос Устода Сайёфа, спросил Масъуд.

- Слава Оллоху! Живы, здоровы! Как там у вас?

- У нас тоже пока все в порядке. Что нового?

- Раздобыл четыреста палаток. Столько же, или чуть больше, печек. Как все это отправить вам, не знаю!

- Спасибо вам огромное, Устод! Если Оллоху угодно будет, завтра же вышлю транспорт! Ждите! Нам и беженцам вы оказали неоценимую услугу!Благодарю вас! До свидания!

В салоне движущейся машины вновь воцарилась тишина. Судя по капелькам, ударившим по лобовому стеклу, начал накрапывать дождь.

- Омир Сохиб, вы остановились на рассказе о вашей ссоре с Хикматёром. – напомнил Абдусамад.

- Да, верно! Говорил с Устодом Сайёфом и чуть было забыл рассказать вам про эту ссору.  – отметил Масъуд. – прежде, чем начать рассказ, хочу отметить, что в быту и в повседневной жизни, как Солех Мухаммад и Устод Сайёф, всегда надо быть полезным своему народу. Солех, к примеру, в течение двадцати лет как родной брат находится рядом со мной, участвует в джихаде, и всегда, при любых трудностях, не помню случая, чтобы хоть когда-нибудь, где-нибудь спасовал перед трудностями. Всегда находился в первых рядах противоборствующих. Не раз сам твердил: «Или пан, или пропал!» И еще эту рубаи услышал и выучил из его уст

Гар дард барад, дарди замонат бубарад,

Гар об барад, оби калонат бубарад.

Дар њавзаи хушкида чї завраќ ронї?

Бигзор, ки туфони љањонат бубарад.

Коль боль уносит, пусть боль времени уносить,

Колт утонуть, то в море утонуть.

В пустом бассейне, что гребешь напрасно,

Да пусть заберет нас веселенной тайфун.

Сегодня вы сами видите, как, игнорируя любые меркантильные выгоды, борется за безопасность и благополучие таджикских беженцев. Это и есть, по-моему, проявление мужественности, высокого человеколюбия.

Устод Сайёф тоже из числа таких людей. В эти кровавые годы его заслуга перед афганским народом тоже велика. А уж сколько он помог нашим моджахедам. Оружие, мины, боеприпасы, продовольствие и еще многое другое, чем он помогал нам из Пешавара. Если бы не было этой помощи, мы не победили бы шурави.

А этот негодяй по имени Гулбиддин Хикматёр – полный антипод Солеху Мухаммаду и Устоду Сайёфу. Уж сколько лет я сам знаю этого типа, не помню, чтобы хоть раз он делал кому-то добро. Кроме убийств, грабежа, насилия и всего, что противоречит законам ислама, ничего другого за ним нет. Еще одно доказательство его подлости – сегодняшняя бомбежка лагеря таджикских беженцев!

Масъуд замолк. На какое-то время воцарилась тишина.

- Расскажу вам историю, которая приключилась со мной двадцать лет назад, во время революции против Довуда. Одного из ближайших моих друзей Джонмухаммада, одержавшего немало побед и во время партизанской войны, обвинили в шпионаже. Дело в том, что мы с Джонмухаммадом были беженцами в Пакистане. Там же его и посадили в тюрьму. Об этом сообщил нам один друг и сказал, что пакистанские службы безопасности разыскивают и меня. Будто бы и я сотрудничал с  Джонмухаммадом. Тот друг поведал мне, что все это уловки Хикматёра. Мол, он этим способом хочет убрать и меня. Я и раньше, во время революции, когда мы учились в политехническом институте, в Кабуле, знал о коварствах Хикматёра. Знал, на какую подлость он готов идти, чтобы добиться своих мерзких целей. Именно по его подлой наводке, по обвинению в том, что он коммунист, был убит прогрессивный молодой человек по имени Сайдол.

Да, когда арестовали Джонмухаммада, я понял, что рано или поздно возьмутся и за меня. Будет лучше, если я сам пойду и поговорю с Хикматёром и сотрудниками службы безопасности Пакистана. Заодно узнаю что-нибудь и о Джонмухаммаде. Я был убежден, что Хикматёр готов оклеветать, убрать со своего пути Джонмухаммада и назначить на его место ответственного за джихад в провинции Кунор своего человека по имени Мавлави Джамилуррахмон.

Взял с собой два пистолета. Один заткнул за пояс, другой привязал к ноге. Взял с собой и друга по имени Аюб. В том ведомстве нам с Хикматёром устроили очную ставку. Действительно, Хикматёр пытался обвинить меня в шпионаже, утверждая, будто при допросе сознался в этом и Джонмухаммад.

Прямо в лицо сказал Хикматёру, что именно из-за его революции, свершенной против Довуда, и погибли лучшие прогрессивные люди Афганистана. Услышав это, Хикматёр тут же вытащил, было свой пистолет. Но я опередил его, наставив на него свой. Аюб тоже держал его на прицеле. В конфликт вмешались сотрудники службы безопасности Пакистана, и мы покинули здание без перестрелки и кровопролития. Не прошло и недели, как казнили Джонмухаммада. Как я уже сказал, с того дня прошло двадцать лет. И Хикматёр до сих пор занят убийством таких же мусульман, как Джонмухаммад. Вот за что и с какого времени  берет свое начало наша вражда с Хикматёром. Последнее злодеяние Хикматёра – бесчеловечное, подлое убийство маленького парнишки по имени Ахмадшох и таких же, как он, десятка его земляков в лагере таджикских беженцев в Кундузе. И все эти убийства совершаются по приказу этого палача по имени Хикматёр.

Масъуд замолчал. Молчали Абдусамад и Мухаммади Гафс. Направив взор по обе стороны дороги, вьющейся все выше и выше по перевалу Соланг, каждый был занят теперь своими мыслями.

Масъуда не покидал образ того парнишки по имени Ахмадшох. Перед его взором был и тот живой Ахмадшох, с которым он встретился когда-то, и этот, с такими же добрыми глазами смотревшими ему в лицо. Но теперь уже безжизненными. «Что он хотел сказать в те мгновения, когда жизнь его еще висела на волоске?» – спрашивал себя Масъуд, и никак не мог найти ответа на свой вопрос, чтобы хоть как-то успокоиться. С каждым днем гнев Масъуда нарастал как снежный ком. Невольно открыл для себя, что самыми дорогими теперь для него существами, оказывается, были родной отец Ахмадшох, погибший на чужбине, в странствии, и этот парнишка тоже по имени Ахмадшох, и тоже на чужбине, и в таком же скитании, как и родной отец Масъуда. … Это отец настоял, чтобы Масъуд поступил в политехнический институт Кабула и, проучившись, стал инженером-строителем. Поступить-то поступил, но в дальнейшем в числе сотен таких же, как он прогрессивно мыслящих молодых, оказался втянутым  в деятельность партийных религиозных группировок, стал членом амбициозных группировок. И с тех пор ручку, тетрадь, чертежи и книги пришлось сменить на огнестрельное оружие. С того времени понятия «мир», «мирное строительство» стали для него понятиями абстрактными, отвлеченными от реальной жизни.

Масъуд вспомнил, что еще утром хотел, было, проездом заехать в родной кишлак, проведать родственников, но как только узнал об обстреле таджикских беженцев Хикматёром, тут же свернул в сторону Кундуза. И опять виной всему этому считал Хикматёра. …

Наступал рассвет. На фоне зимнего голубого неба начали вырисовываться очертания горных хребтов Гиндукуша. Путники, перевалив последний поворот перевала Соланг, свернули в сторону первого же кишлака. Вдали слева Масъуд заметил купол и узнал в нем башню на кладбище Клинор. И мгновенно в памяти Масъуда всплыла картина той трагедии, которая разворачивалась несколько лет назад. Клинор был водителем. Видя, что тормоза отказывают, он выходит из кабины, надеясь подставить под колеса камень, чтобы машина не скатилась в глубокое ущелье. Увы, ему не удается сделать это, и, видя, что может опоздать, сам бросается под колеса. Останавливая тем самым машину, спасает жизнь пятидесяти пассажирам. Выйдя из машины, пассажиры поняли, какой ценой Клинор спас им жизнь. …

- Дорогой Мухаммад! Все равно нам с Абдусамадом не дал водить машину. Вижу, страшно устал. Останови где-нибудь, совершим намаз, немного отдохнем и двинемся дальше. – обратился Масъуд к водителю.

Вскоре они прибыли в местечко Зобулсиродж. Каждый раз, когда Масъуд проезжал мимо этого кишлака, перед его взором открывалось своеобразное кладбище советской бронетехники. Здесь сотнями валялись «трупы» подбитых танков, БМП, БТРов, другой советской военной техники, некогда воевавшей и ставшей добычей моджахедов. И каждый раз, проезжая мимо этого кладбища, Масъуд, хватался руками за голову, закрывал глаза, опускал голову еще ниже, чтобы не видеть эту зловещую картину.

Перед взором Масъуда вновь промелькнул образ Клинора. «Да, мужественный и благородный Клинор пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти других»:

- О, Оллох! Да будет земля ему пухом! Омин! – Масъуд обратился к Абдусамаду: – Абдусамад, говорил ведь, что ночью выпадет снег. Посмотри на горные вершины. Все покрыто снегом.

- Да, Омир Сохиб! Увидел и вспомнил про Кундуз. Не могу теперь представить себе, как там бедные таджикские беженцы коротают дни и ночи.

- Приближаемся к Кабулу. Поговорю с Устодом Раббони. Оллох даст, со дня на день привезут беженцам и палатки. Хорошо, что смог уговорить главу таджикской оппозиции Сайида Абдуллои Нури на переговоры с президентом Таджикистана Эмомали Рахмоном. Оллох даст, в скором времени они встретятся. Надо срочно отправить этих беженцев к себе на родину. Если в зимнюю стужу останутся здесь, все умрут от холода и голода. Представь себе, мы  находимся у себя на родине, и то сколько мучаемся. А им, чужестранцам, как будет?

Настал-таки тот счастливый день, когда самолеты привезли в аэродром Кундуза так нужные палатки, печки, керосиновые лампы, продукты питания. Под руководством Солеха Мухаммада Регистони моджахеды раздали это все голодным таджикским беженцам. Этим Масъуд спас беженцев от голодной холодной смерти. …